Последняя председательша. Жизнь кубанских крестьян под властью ментов и бандитов

Самого яркого персонажа я встретил под конец путешествия. Это была Татьяна Ивановна Мартынова - грузная бабка из Тихорецка, говорящая со свойственной дояркам грубоватой прямотой, председательша сельхозартели "Нива", одного из последних реальных колхозов, - больше похожая на командиршу партизанского отряда. Татьяна Ивановна поразила меня сочетанием харизмы, простоты, свободомыслия, здравости и моральной стойкости. Человеческой нормальностью старого крестьянина, которому не вставили новые мозги. Не приученного еще к тоталитарной власти денег и ценностям развитого цинизма.

Свобода


Значит, у нас был небольшой коллектив. У нас было 1927 гектаров земли. Мы выделились еще в 91-ом году, эйфория такая была свободы. В 91-ом мы уже поработали на аренде. Тогда, помните, был период – кооперативы пошли. И мы поработали. Здесь была деревенька – ни дороги асфальтированной, ни школы, ничего. Знаете, был принцип социализма – строились фермы, а к фермам, так сказать немножко населенного пункта, который обслуживает этих животных. И асфальт подводили к ферме, и башню с водой ставили на ферму. А люди – это так, рабочий механизм. Ну и мы поработали. Тут появился такой, значит, общий восторг, что свобода, свобода. Я работала здесь управляющим.

Была ферма и к ней еще две тысячи земли. Долго нас не отпускали. У нас было переходящее знамя – мне пришлось передать: меняю переходящее знамя на свободу. Ну и мы ушли. Вот мы с вами сидит в этом здании, а здесь были одни стены из ракушечника сделанные. И вот мы здесь пришли – ни крыши, ни дороги, ничего. Но тем не менее такой был порыв. Ушли со мной мужчины, которые в поле работала и на ферме работали женщины. Животноводство было сильно развито, особенно свиноводство было. И вот мы – 360 человек ушли отдельным коллективом.

Естественно, тоже были потрясения. Нам не открывали счет, не отдавали зерно с элеватора: кто это вы такие, какие-то самозванцы? Ну, все равно пошло-пошло. Начали поднимать крыши, делать. Какие-то люди ребятам предложили лес – мы начали перекрывать корпуса, все вручную. Тогда власть занималась устроением собственной жизни, был народ свободен. Вот за то время мы подняли на целый метр-полтора все корпуса, мы перекрыли все крыши, мы построили пилораму, построили это здание.

 

Мы что-то создавали, мы покупали трактора. Вскладчину построили дорогу – все терпели. Вот сейчас бы сказали: два месяца не будем платить зарплату – строим дорогу, – это же никто не будет. А тогда мы построили. А потом еще мы строили школу. А потом мы строили больницу здесь же. И когда мы начали выкарабкиваться, и у нас показатели были лучше, то с совхоза люди побежали бегом к нам.

Мы сидим в колхозной столовой, где бесплатно кормят трактористов. Сидит деревенская тетка, ест суп - и рассказывает истории из альтернативной жизни, в которой люди во что-то верят, вместе что-то делают. В 90-х им было хорошо. Поскольку они выбрали рынок сами, он не застал их врасплох.

Ну, и как бы жизнь двигалась-двигалась. Мы строились, покупали технику. В общем, все у нас как бы есть: пекарня, макаронка. Все мы это завели и скот развели, и все у нас пошло. Были все эти недоговоренные, неполные законы по земле - но ее не позволили еще отбирать. Мы ее оформили, получили. Проходит время, говорят: «У, розовое свидетельство – не такое». Заново все идем, опять регистрируемся. А тот уже умер - что делать? А чем розовое не такое, чего с ним не так? Я думаю, это был еще один повод все через сито пропустить. Кто-то умер, а кто-то наследником не остался, кто-то не смог узаконить свои права. И сейчас опять: «Зеленое - тоже недействительно».
 
Новые времена, власть ментов


Ну, в общем, все было нормально. Но потихонечку во всей стране – у нас в районе ничем не отличалось – эти, так сказать, правоохранители стали участвовать в бизнесе. То есть там мама, там папа, а там тетя, там жена... Везде они участвуют во всяких магазинах, везде какие-то их есть доли. И вот они кинулись сюда. Но они ее пахать не будут, сеять не будут, им надо отобрать и продать. А чтобы продать, надо освободить от пайщиков. И первый способ – со свидетельствами – кто-то там не устоялся, не зарегистрировал.

 

Наследники – уже взрослые люди, уже из наследников часть умерла, тому досталось, тому не досталось. А если один из них согласен – это уже суд. А поменяли фамилию, вышли замуж, выехали за границу. У нас много пайщиков были немцы, уехали в Германию. И появляются всякие претенденты. Появились конторы, которые межуют, будто бы приводят в соответствие. Ну, естественно, конторы эти все, получая доступ к информации, ее тоже продают. А способны купить только менты, только менты. Бандитов сейчас у нас нет, они работают у них, на официальных должностях.

Имущественная доля – совхоз нам остался два миллиона по тем деньгам должен. Но никто нам не отдавал. У нас забрали скот, оставили пустую ферму. Мы потом покупали телят. Ну, в общем, жизнь нас научила тогда. Было много-много всяких-всяких неприятных событий - хотя, кстати, тогда шествовали по стране всякие бандиты – никто с нас ничего даже не попросил никогда. Я с теми дружила, с теми дружила - я здесь давно живу. Ко мне приходили – ну вот надо то, надо это, пятое-десятое. Ну, хорошо, хорошо, мы этот вопрос решим, этот решим.

А потом ко мне в один из дней пришли и сказали, что надо много. Меня вызвал зам. начальника ОВД и говорит, подвел к окну и говорит: "Вон, видишь, машина?". Я говорю: "Вижу". "Мне ее подарил сыркомбинат. А вон видишь машина – мне подарил мясокомбинат. А когда подарит "Нива"?" Ну, я даже не знала, как ему ответить, говорю: "Ну, пишите заявление – правление сядет, обсудим". Ну, он плохие слова сказал. Ну, ушла. Ничего мы ему никогда не давали.

И тут нагрянули к нам ночью менты, арестовали всех сторожей на ферме. Пьяные, конечно. Потом приехали ко мне домой, подняли стрельбу вверх. Говорят: «Выйдемте за станицу. Потом ты будешь правильно думать и рассуждать». Ну, я почему-то тогда не испугалась. Я же знала их днем нормальными, трезвыми, и вдруг ночью вот такое. И дали команду – с ними были с ОМОНа двое парней - поставили меня к стенке, стали стрелять. Но стреляли не в меня, а рядом. Сторожей, которых они арестовали, – они увезли их в заложники. У нас есть рота ДПС, стояла в роще, и ОМОН там, и они увезли их. Утром, – говорят, – привезешь деньги – тогда отдадим. Поднялась вся станица на ура тогда утром.

Я утром взяла двух трактористов, мы приехали туда. Был тогда еще живой мой муж, и он поехал. И там был такой перелив пьяных мужиков, которые то угрожали, то падали на колени, то плакали, то просили: «Меня начальник ОВД посылал к тебе, вот так и так». Ну, и я позвонила в Москву. Был такой парень – Игорь Глазунов, корреспондент. И с Москвы прилетели человек семь. И тогда начальника ОВД сняли, главу района сняли, судья этот заболел, год болел. Оказывается, вот этот бандит Шеремет и этот начальник ОВД – это все другари, которые вместе там за рюмочкой – вопросы обсуждались, решались. Они метались: как это, со всех они собирают сбор, а вот тут какой-то завелся новый колхоз и сборы не платит.

Оказывается, в эту ночь, когда ко мне приходили, они приходили еще в два колхоза. Так в соседнем колхозе Кирова они выводили жену председателя, а у нее стоит кардиостимулятор. Его дома не оказалось – была уборка, он где-то был на току. И этой женщине совсем стало плохо, ее повезли в Краснодар.
 
Дань


И вот мы вот сейчас воюем непосредственно с главой района, бывшим начальником ОВД. Перед этим был у нас глава города Карпенко, военный. То есть, понимаете, к власти везде пришли военные, милиция. Нигде, ни в одном районе, не пришел, условно, начальник КБО или какой-нибудь колхозник. Все везде, по всей стране силовики. А эти люди - они способны или охранять, или отнимать и делить. Создавать в принципе их не учили. На этих должностях по всей стране стоят люди – не созидатели. А людьми и производством должен руководить в любом случае, даже плохой, но созидатель – он построит шахту, полфабрики или там линию. Эти люди не построят ничего. Поэтому возникло море проблем, и у нас в том числе. И теперь у нас вследствие этих войн из семи тысяч гектар стало опять две.

Это так делается. Вот подходит уборка - и начинается, едут гонцы: в ОВД крыша прохудилась, полы у них погибли. Не больница, не детдом приходит, не библиотека, а приходит ОВД. Резина на машинах сносилась, пуговицы на кителях оторвались. А мы же все – местные люди, мы же друг друга знаем. И потом выясняем: с элеватора жена начальника отгрузила девятнадцать вагонов семечки. Она что, такой супер фермер? Потом смотришь: они зерно отправляют в Красноярск, семечку – на «Ставрополь-Масло». Я спрашиваю: «О, а чьи вагоны?» "Вот эти? – Того-то." А они с меня хотят, как обязаловка, 40 тонн зерна, якобы, для нужд. Но это же ни документ тебе не дают, ни накладную тебе не выписывают.

Они мне говорят: «Дай нам бетон». Ну, я так возмутилась и говорю: «Какой бетон? Колхоз что, бетон производит?». Они говорят: «Ну, ты же зерно не хочешь». Я говорю: «Нет, не буду зерно давать». Они – ну дай нам бетон. Я говорю: «Нет бетона». Да мы возьмем, ты только заплати. Я говорю: «А что у вас случилось, что бетон?». "Ты понимаешь, у нас там полы надо вот подбетонировать." Я говорю: «А зачем вам столько бетона? 25 кубов. Где столько полов?" "камера предварительного заключения, там якобы полы прохудились, ямками, туда-сюда. Ты же понимаешь, есть люди и туберкулезники – должно быть все..." Ну, как бы, ну черт его знает, я же не была. Ну, может быть.

Ладно, дала. И приходит он к бухгалтеру – дайте доверенность. И говорит ей: «Не заполняйте ее. Я не знаю, кто будет в этой машине». Прошло время – может, год или больше, и вдруг меня вызывают в арбитражный суд по бетону. А я читаю, думаю: ошиблись. Говорю: «По какому бетону? Чего, ну сумасшедшие какие-то». Я уже забыла. Я должна такому-то предприятию деньги за бетон. Бухгалтерия – мы чего строили? Все – "ха-ха-ха", никто ничего не строил. В арбитражный суд приезжаю, мне тычут в нос накладные – вот накладная – вот «КамАЗ» вот грузился такого-то. Они не день, три дня они возили бетон.

 

И вот я там узнаю, что по моей доверенности они взяли гораздо больше. Выбирают 53 кубометра, 70 тонн. Ну, вы знаете, что такое 70 тонн бетона – вагон железнодорожный. Обалдеть, все можно забетонировать. Это же он как раз пришел к власти. Когда они вымогали, то он был начальник УВД, а потом он становится главой района - и они сразу начали строить дома. И в это время им надо было заливать цоколь или фундамент – вот туда...

И все им добросовестно платят. Ко мне приехал с соседнего хозяйства председатель, Зотов: «Мать, мы как бы с тобой дружим, да отнеси ты ему 100 тысяч. Чего, тебе жалко сотенку? Я вот ко дню рождения отнесу, и он меня не видит и не слышит, и все хорошо». То есть за право подышать, они платят, понимаете.

Поджог конторы, грабеж, обыск


И как только я первый раз завыламывалась - взяли мне сожгли вот эту контору. Охранная у меня тут была служба, мне вдруг в одиннадцать часов вечера звонят: «Татьяна Ивановна, у нас, кажется, контора горит». Я говорю: «Вам кажется, или горит?». "Горит." Ну здесь была цель сжечь. Я думаю, они как раз уничтожали эти письма. Потому что я разозлилась и сказала им, что я сейчас соберу здесь пакет их писем с вымогательствами и отдам главе края.

А их там пачка все равно осталась. Характерно, перед этим два раза к нам залезали и воровали компьютер. Компьютеров стоит четыре. Воровали только у бухгалтера, где все эти договора. Рядом стоит такой же компьютер в отделе кадров – ну возьми и неси. Ничего подобного. У кассира – не-а, вот именно у бухгалтера. А потом ее подожгли, контору эту.

Ну и пошло такое напряжение, напряжение. То там зерно украдут, то телят. ОВД вообще не расследует, не считает нужным. Мне говорят: «Там убийство на мне, а ты каких-то телят. Вот нанимай нас дополнительно.»

Сожгли контору. Никто не расследовал, никто не искал. Но этого показалось мало. Я вот тот год выращивала твердую пшеницу, она подмерзла. Это была озимая твердая. Первый раз институт зеленоградский дал ее в больших объемах, мне семена. И она не прошла испытание морозом. Они мне сказали: «Вы застрахуйте посев». Я застраховала посев, и мне надо было по страховке получить деньги. А страховая же компания в Москве. Я вечером говорю на работе: «Так, я еду в Москву в страховую компанию, я вопросы порешаю там быстренько». Вот мы с Аркадием Антоновичем на машине, мы вдвоем, за рулем по очереди.

 

Десять часов – и в Москве. Когда мы по дороге туда ехали, в десять вечера, вдруг звонит глава местной администрации: «Ты где?». А он никогда даже днем не звонил. Я говорю: «В Москву поехала». Потом позвонил начальник управления сельского хозяйства – то же самое, сроду не звонил – "Ты где?" "Я в Москву поехала." Мы приехали, я подписала там все бумаги. И чувство такое - беспокойства. И потом нигде мы не остались ночевать, потому что такое состояние у меня какое-то. Слушайте, я здесь 40 лет никому не нужна была. Зачем звонят? И ровно в четыре часа мне звонит дочь моя – мы уже едем назад – и говорит: «Мать, ты живая?».

 

Я говорю: «Тебе чего, там сон приснился плохой? Что случилось?». А она работает на ферме на этой, а живет недалеко от меня. "Да я иду на работу, у тебя настежь открыт гараж, и кто-то в доме есть у тебя." Я говорю: «Сама в дом не заходи, разбуди сына моего, и тогда только пойдете туда, посмотрите...» А мы-то в пути, где-то под Воронежем, быстрее прилететь не можем.

И часов в одиннадцать приезжаем домой, сюда, и первое, что мы видим, что искали в доме документы. Уже все тут собрались - всякие там следопыты, полный дом – чего-то ищут, отпечатки снимают. Хотя в гараже стояла машина – машину никто не тронул. Ключи на тумбочку все сложили. Ценности - ни кольцо с бриллиантами, серьги, которые мне еще на свадьбу дарили, – это не взяли. А коробка была – море за жизнь почетных грамот накопилось – у мужа, у его родителей, они с нами жили, у меня – вот это все попереворачивали, искали документы. И дом засыпали чаем, почему-то. Вот весь ковер на полу, весь дом в чае. Я столько чая не видела никогда. Ну, мне говорят, чтобы собаки что-то там не понимали...

Ну, естественно, воров никто не искал. И ровно через два месяца пришли ко мне сюда проверяющие. То есть пошел вот такой прессинг. Проверяющие - я уже со всеми ними знаю, кто чего хочет. Там они по графику, без графика идут. И вдруг к нам приезжает, в конце новогодних каникул, налоговая полиция. Приезжают с понятыми, заходят в кабинет ко мне, меня фотографируют. "Тут будем сейчас у вас обыск устраивать." Я не поняла: "А что у меня можно найти?" Ну, ко мне подходит без всякого один и говорит: «Знаешь, ну мы не будем. Четыреста тысяч давай, и мы пошли».

 

Так открыто никогда не было, было тихонько, без свидетелей: "Ну вот все приносили, а ты не приносила." А тут бухгалтерия сидит, человек пять. Безо всякого... С бухгалтерии девочки их спрашивают: "А что, правда?" Они говорят: «А как же! Все приносят, а вы не носите». Ну, естественно, начали собирать у нас, документы, отняли все, в мешки сложили. Ну, в общем, мучили, мучили. Просили уже не четыреста, а теперь триста просят. Я говорю: «И тридцать не могу. За что? Объясните мне причину, за что я должна заплатить. Это не повод, что вас надо поздравлять с новым годом». Ну, они там у меня, естественно, подписку о невыезде.

 

И после этого сразу же, в этот же день, дом мой окружили, в доме обыск делали – что-то хотели найти. Но попался их же дежурный адвокат, мне и говорит: «Найти у вас нечего. Только посмотрите, чтобы они вам ничего не бросили. Заходите в дом первой и все снимайте, если можно, на видео». Я звоню зятю, звоню сыну. Говорю: "Ребята, я вас не знаю, стойте, сейчас зайдем. Приготовьтесь, вас будем снимать в кино. Вы такие молодые все, будете знаменитыми," – говорю. Хихикают. А зашли в дом и ничего не ищут. Я говорю: «До вас за месяц уже тут воры проверяли и ничего не нашли. Теперь вы пришли. Или, может, это вы приходили ночью, не разглядели и теперь пришли днем?» Постояли – как будто их по наряду посылали, и вышли из дома, вся эта компания. Ну, никто ничего не смог оставить. А может, это было сделано психологически – на работе документы все увезли, дома...

Ну потом проходит время, мы с ними судимся-рядимся. И уже на суде судья их заставляет вернуть нам документы. На суде начинаем считать - а они из документа вырвали тридцать с чем-то листов. Не хватает договоров, контрактов. Раз я им деньги не дала, то они берут контракт и начинают того человека терроризировать, чтобы получить те же самые деньги. Он мне сам говорил: «Дай контрагентов – мы у них возьмем». А я не могла понять: как он может их взять? Они мне не должны ни за что. Я вообще даже не могла понять, что существует такой вид бизнеса. Ну, мы высудили, но это было, наверное, месяцев шесть – подписка о невыезде, допросы.

Спрашивала: "Что вы хотите у нас найти?" Якобы, искали у нас, что у нас просрочена лицензия по воде... Я говорю: «А что, у меня лицензия может быть дома, под полом?..»

Количество и качество


Потом объеденили город и район, и захотелось им выглядеть красиво. Официально ко мне прибегает зам главы и говорит: «Надо добавить урожай. Ну что там тебе 700 тонн добавить, дорисовать зерна. Ну что тут такого? Куда-нибудь спишешь». Дорисовать зерна. Я говорю: «Не поняла. А зачем?» Оказывается, там у них зависит, у чиновников, – не как живут люди, а как нарисовано. Я говорю: «Ничего не буду приписывать. Фигней страдаете." Я работаю 40 лет. Еще пшеница только выбросит колос - я скажу, какой будет урожай через месяц. Я могу ошибиться на 0,2. Я смотрю у соседа, сосед приезжает ко мне, и если у меня, и у соседа урожай 40, а его пишут 60 – это зачем? Объясните, зачем? Потом же придет следом со сводкой дядя прокурор, который скажет: «Куда же ты дела это зерно?». Если ты завтра ослушаешься, те же люди и отправят проверять, те же люди!..

Ты не должен выращивать экологически чистый урожай – это никому не надо. Пусть будет много химии, но показатели чтобы были как у всех. Если выращивать экологически чистое – хоть картошку, хоть яблоки, хоть пшеницу, урожай будет меньше: там нет химии. Но тогда сразу пропорционально не нужно будет столько фармацевтической промышленности. Меньше надо химических заводов, всего этого надо будет меньше. Население все будет автоматически жить дольше, счастливее, меньше болеть, не будут рождаться уроды-дети, не будет так называемой аллергии, которой уже страдает пол-Европы.

 

Аллергия – это же первый бунт организма на химию. Сегодня если в магазин зайти «Магнит» (ну я не знаю, какие там еще бывают), то покупать же ничего нельзя, ничего! Понимаете, вопрос должен, по идее, быть поставлен – все для человека: и еда, и все остальное? А получается: говорим так, а делаем не так. Обыкновенная соя дает урожай 7 центнеров, а модифицированная дает 47. Это болезнь капитализма – получение прибыли любым доступным методом. И все, что на этом пути мешает, в том числе человек - надо избавиться, его нужно убрать. То ли не доучить - и он будет быдлом, то ли не долечить – он быстренько приберется. То ли так по жизни будет инвалидом, будет всю дорогу просить пенсию, не может сам себе заработать. Вот я считаю, что капитализм какой-то неправильный и сегодня наносит вред. Не только нам, но и всем людям вокруг.

Вот кто-то сказал мне недавно – я общаюсь с людьми – мы пытаемся выращивать лекарственные травы, я пытаюсь их найти рынок сбыта, звоню туда, звоню сюда. И оказывается, они не нужны. У нас заменители мяты давно есть, и не нужна мята. Даже в валидоле ментола нет настоящего. "О, Боже, а где же он есть?" Я выясняю – покупает это только Польша, перерабатывает и отправляет на Ближний Восток.

Ко мне недавно приезжают люди с нашего института животноводства. Приезжает и мне говорит: «Вот у вас лекарственные травы выращивают. Возьмись выращивать нам гектар пятнадцать катрана». Катран – это хрен, но только дикий. Я на него гляжу: а кому хрен нужен в таком количестве? И они мне рассказывают секрет. Оказывается, огурцы в баночке «Дядя Ваня» выращены в Индии, идут в больших бочках в специальном химическом растворе, чтобы были твердыми и зелеными - и они могут годами такими быть. Они приходят в Россию, их тут расфасовывают, пишут, что это «Дядя Ваня». И для того, чтобы огурцы эти выглядели натурально, катрана по два листика положат – и будет вид натурального огурчика российского, хотя он Россию увидел только в банке. Общаясь с миром, вот узнаешь такие фокусы.

У нас коровы пасутся, как паслись тысячу лет. Вот такой принцип – всю жизнь животные должны жить вольно. Если они живут, как заключенные, то это уже шестеренка в производстве какого-то бизнеса. И эту нам идею навязывают. И находятся государственные чины, которые за взятку говорят: да, мегафермы – это хорошо – закормим всех. Только не говорят чем. На любом агрокомплексе свиней выращивают за шесть месяцев. От природы оно должно жить год – физиологическая зрелость. А когда его за шесть месяцев выращивают - в чем технология?

 

Значит, свиньи покушали - и в помещении распространяется такой как туман - и они все засыпают. Опять покушали – опять такой туман. И они вырастают быстро. Вопрос: что выросло? Когда бесконечно применяется стимулятор роста, он с организма не успевает вывестись. Его убивают на мясокомбинате и кормят этим людей – колбасой, там котлетками, тефтельками. А потом удивляются, почему пол-Европы – аллергия, ожирение, сахарные диабет. Ну, опухоль – это само собой. Что такое опухоль? Это неконтролируемый рост клеток. А мы же его сами провоцируем. Мы заставляем животных быстрее расти. Сегодня не модно выращивать то, что надо людям. Ухватил, быстро продал...

Ну, они пришли, говорят: «Надо добавить урожай». Ну, а я говорю: «Нет, не буду». В прошлый год на Кубани была засуха. Еще пшеница не налилась, а уже тургор остановился. Семечки обычно поворачиваются за солнцем – вот встает солнце, они его встречают шляпкой. А то не было даже тургора в растениях – соответственно, урожай не мог быть. У нас были сорта пшеницы, которые – вот колос такой стоит, а зерна нету. Кукуруза не опылилась вообще. Вот открываешь початок, а там два-три зерна – засыхала пыльца, не могла опылить эти метелки. Была необычайная засуха в прошлом году, необычайная. Она коснулась и Ростовской области, и Ставропольского края. А у нас здесь рвали рубашку, что у нас опять много. Но рядом со мной порошинский элеватор, там частный хозяин, - так он пустой стоял, хотя на бумажке там что-то было. Они еще раз пришли: "Надо добавить". Я говорю: «Нет, не буду». Ну, естественно, вызвала протест: «Ты же подаешь негативный пример», – то есть и другие не будут.

Капитализм


Вот сейчас как бы потеряна истина. Все мы к какому-то стремимся, к какой-то истине – то ли христиане, то ли мусульмане, то ли коммунизм, то ли социализм – какая-то есть точка. А сегодня нет этой точки, не знают к чему стремиться. Я сегодня сочувствую учителям: идти в школу, и надо ребенку сказать, что вот это хорошо. Есть ему будет хорошо, обществу хорошо. А учитель сам не знает, где правильно. Потому что от капитализма еще никто не увидел хорошего. Вот тут было холодно, холодно – о, потеплело.

Была первая задача, знаете, – купить сапоги, а потом – построить школу, а потом уже – коровники и все остальное. И вот школа жила 15 лет. Ровно год назад начали там воевать – ну война за землю, естественно. И эту школу закрывают, и учителей всех увольняют. Так точно закрывают районные больницы, закрывается все. То есть капитализм не принес ничего. Если было бы так: средние все, а один богатый. Но хоть бы социальные объекты оставались - то можно было подумать: ладно, тот рвач один, но социальные объекты же остались – значит, ничего.

Вот я просто смотрю, на поселке Степном закрытая школа. Смотрю, упал тополь, провалил крышу. И крестьяне ее растащили. И стоит школа с оборудованием, на которую мы тратили деньги, мы, не государство - а учителя все без работы.

Основное у нас – земля. Но я думаю, что она, нам к несчастью такая хорошая, попала -  как и нефть, как и лес, как и газ. Обрабатывать ее никто не выстроился. На ней решили заработать: у одних отнять - другим продать. Те, кто способен купить, тоже работать на земле никогда не будет, он будет искать слегка грамотных рабов. И страна откатывается в рабство.

Как ее скупают. Какой для этого надо создать прецедент? Надо просто людям – колхозу там, фермеру – запретить продавать зерно. А его жизнь подтолкнет идти брать долги или просто распускать людей. То есть он не нужен, и раз он не нужен, он стоит 30 копеек, он на все уже готов.

Раньше вся страна была заполнена скотом, обрабатывались, хорошо или плохо, поля - от юга до оленей. И сегодня ничего этого больше не стало. Появились холдинги, появились очень богатые люди, появилось много импортной техники. Но больше продукции не стало никакой: не начали производить больше зерна, больше мяса, молока, тракторов – ничего не больше. И население стало жить хуже, понимаете. Поэтому пока капитализм показывает, как плохо. Был маленький период, когда еще одна власть не охамела до такого, чтобы хватать такими вот кусками....

Подрисовывают на бумаге надои, привесы и урожаи – от этого больше их не стало. Цены говорят все. Их можно запретить, ограничить, но они сами по себе скажут. Если нет товара или мало, он дорогой. Если его много, товара, он дешевый. Поэтому, естественно, зерно подскочило в цене в прошлом году. Какие бы призывы не были, его просто не было.

Вот так идет, понимаете, отъем собственности. Вот у нас был "Большевик" хутор, там было предприятие. Вот пришли и купили его евреи, не знаю, как фирма называется. Они, знаете, как покупают землю? Допустим, купили в Майкопе, купили в Пятигорске, купили в Ставрополе, купили в Тихорецке, купили в Воронеже – до самой Москвы. И они работают вахтовым методом. На юге начинается весна вперед – там покультивировали.

 

Потом перевезли их сюда – тут культивируют, потом повезли туда. И все ушло куда-то за границу. Они никакие социальные вопросы тут не решают. Это так называемые инвесторы, которых Ткачев пропагандировал. И куда инвестор приходил, ровно в два месяца вырезали свиней и коров. И увольняли людей – 80 процентов. От инвесторов коровам стало хорошо? Людям стало хорошо? Нет. Покупалась мобильная техника, которые быстро все сделала. И все осталось ненужным. А раз нет производства, то не за что содержать и социальные вопросы – якобы их должны передать на бюджет. А в бюджете чиновников стало столько, что им там самим не хватает.

Вот, смотрите, в нашем районе было 18 тысяч коров. Это средний показатель. Некоторые годы достигало 25 тысяч. Сейчас во всем районе коров, ну я не знаю, может, тысяча восемьсот и есть. Людям лучше не стало, коровам лучше не стало. Государству стало лучше? Этот Кашапов - он может налоги платить? Ему можно послать извещение налоговое?

Поджог


Как раз уборочная - и тут нам звонит одно предприятие местное. И говорит мне: «Вы не продадите нам своих коров? Или продайте телок – у вас хорошие телки.» Я говорю: «С чего вдруг мы их должны вам продать?» Мы же долго разводили стадо. Чтобы его развести, много лет потрачено. Потому что мы не могли пойти купить: мы не пользуемся кредитами, не ходим в банк. Надо много потратить времени – купить теленка, вырастить, а если теленок плохой – следующий. И мы много лет занимались такой внутренней селекцией: скупали маленьких телочек, по всем населенным пунктам, выращивали, осеменяли их импортным семенем, от них дождались следующих телочек, которые начали уже доиться, а потом еще раз осеменили - пока мы сделали стадо нормальным... И тут мне этот человек говорит: «Ну, ты не спеши, не отказывай, ты подумай...» Ну я удивилась, но телефон записала.

Ладно. И вот осенью, на день рождения главы нашего, к нам пришли бандиты. Я живу здесь рядом с фермой, слышу вечером – собаки – вот эти же, которые со мной приходят сюда, они так же ходят и домой. Ну, загавкали собаки. Полдвенадцатого ночи. Вышла и пошла в тапочках. Зашла до забора, фонариком свечу – как будто пацаны какие-то, двое. Ну чего они там делают? Там стоят скирды. А собаки – через забор, побежали там, загавкали. Ну я как будто смелая, громко разговариваю, хотя я одна, никого нет на самом деле. А ферма оканавлена – в канаву я не пошла. Так, на вид смелый человек, но ночью одна не пошла я туда. Только пошла домой и подумала: дети в это время уже не бегают.

Вдруг мне звонят и говорят соседи: «Татьяна Ивановна, нам подожгли сено. По всему складу горит." Понятно, что раз по всему складу - значит, подожгли. Так даже если хочешь зажечь - будет костер, а когда по всем складу строчкой – это его надо чем-то полить...  Я, конечно, разволновалась, у меня поднялось сумасшедшее давление. Я на машине приехала туда сама, все нормально. Потом уже приехали пожарные - а уже ничего изменить нельзя, уже все. Мне надо уезжать, а я не могу ходить, у меня ноги отнялись, я их не чувствую. И мысль такая: надо домой, а то вот тут, на пожаре, парализует, скажут, что из-за сена тетка с ума сошла. Домой приехала, захожу домой, меряю давление – 205. Думаю: кондрашек может разбить. Ну, и пытаюсь, уксус развожу.

И тут мне звонят с другой фермы: «Татьяна Ивановна, у нас хотели корпус зажечь, но сторож спугнул». Когда шел еще пожар - тут же приехали всякие следователи, МЧС – ну я не знаю, кто там есть. А я сторожу говорю: «Иди отсюда, что тут любопытничаешь. Пока ты тут, а там что?». Я не думала, что подожгут, а может быть, уворуют что-нибудь. И он туда возвращается и видит – на крыше люди: два мужика на крайнем корпусе. Они уже шифер сорвали, хотели корпус зажечь. Бывает, корпуса утепляют морской травой. Пол подшит – морская трава, а потом идут стропила и шифер.

 

Сухая морская трава, она такая – как одеяло. Но они обознались: в том корпусе уже давно нет животных, он крайний стоит. И потолки оторвали – чинили другие корпуса. И они когда туда зацарапкались - а там нечего поджечь. Чем-то они полили – как ацетоном. Сторож говорит: «Ну, я выстрелил в воздух, они спрыгнули и убежали». И он даже видел, как недалеко стояла машина - она завелась, загорелись фонарики, и машина ушла...

Но сил больше не было расследовать. Уже утро когда наступило, мы начали на рассматривать. Вокруг фермы оканавлена и задискована территория. Ну, мы посмотрели место – машина эта стояла. Пили они водку, водка была дорогая, с фильтром - или как она там называется. Обертка из-под шоколада, бутылка минеральной воды. То есть там сидели, наблюдали. С того места очень хорошо видно было, как было пожарище. Им видно, что тут народ собрался, народа много.

Горело три дня. Сено в таких больших бобинах, и оно спрессовано, как дерево. Если просто тюк взять и зажечь - не загорится. Его надо чем-то полить. Но зато как загорится - горит очень долго и сильно жарко.

Сгорело. Конечно, потом была паника у меня. Но я же не могу показать, что паника. Я говорю: «Все нормально, выживем, переживем, найдем, купим». Ну нам действительно помогали люди, чужие люди. И соседское хозяйство продало нам сено. Только сосед продал нам сено, мы еще его даже не вывезли, как он нам звонит: «Татьяна Ивановна, тут приехал ОБЭП, проверяет эту сделку с сеном». Еще мы даже не привезли сено. Ему было приказано не продавать. Но у него были трудности материальные, он там кредит погашал – он продал.

И ровно через сутки звонит наш мясокомбинат - он, будто, сейчас перешел к москвичам: "Вы коров когда будете сдавать?" Я говорю: «Вы что, запах дыма слышите?» Я так думаю, все надеялись, что мы животноводство должны убить. А когда убиваем животноводство, получается сразу больше полсотни безработных людей. Я говорю: «Нет, мы не будем этого делать. Я думаю, что мы выживем».

И тогда я вспоминаю про того человека, ему звоню и предлагаю. Потому что сразу была у меня паника, что я их не прокормлю зимой. Сено уже нигде не растет. Обычно, когда дождливый год, то мы несколько раз косим: скосили, дождь прошел – еще растет. А то была засуха: скосили один раз, все сложили. Я пытаюсь, считаю, как мы будем жить. Звоню ему, говорю: «Я коров тебе не продам, а штук 40 – 50 телок продам. Приезжай, посмотришь. Но лучше утром – потом люди пойдут, а мы до того. Я на работу прихожу все равно рано, в семь часов утра я тебе могу уже уделить внимание." А уже светло в шесть утра – мы можем рассматривать этих коров, о цене говорить. А он говорит: «Я не встаю раньше десяти...»

Ну приезжает ко мне - и смотрю я на него в первый раз. Вот как сейчас я на вас, вы на меня смотрите. И как-то уже, наверное, долго я работаю с людьми - еще человек ничего не говорил, еще ничего не делал, а уже много есть ответов. Приехал, машина красивая такая приехала. Садится напротив меня, сидит и пилочкой точит ногти. Ну как бы не молодой человек – я вижу, волосы на нем крашеные, он уже седой. Сидит, ногти пилит. Я ему говорю: «А зачем вам коровы?» Это тут народ бьется, чтобы тоже, может, когда-нибудь спать до десяти. А у тебя уже все решено, зачем тебе коровы? «Да мне не надо, хозяину надо». Я говорю: «А вы не хозяин?». "Да меня поставили там." "А куда же делся тот хозяин?" А знаю, что там ферма пятьсот коров, в Архангельском это у нас. "Да он без вести пропал. Ферма была бесхозная, меня вот назначили..." Как он мог пропасть? Двое детей и жена остались. Ну, мысль такая, не очень хорошая...

Ну, и проходит какое-то время, мы договариваемся о цене. И я говорю: «Ну, это же людей надо. Они же жили свободно, они большие, по полтонны весом." "А, ничего, я привезу." И вот приезжают рабочие сюда, на ферму, рассматривают, выбирают – каких – метят. А моя дочь работает на ферме. Дочь совершенно не похожа на меня, она черноглазая, высокая. И разговаривает с ними. Он не думает, что мы между собой родственники, он говорит: «Мне не разрешает Сергеев тех коров сдать, они не доятся, 50 штук...» – туда-сюда. И мы выясняем, кто хозяин фермы той – оказывается, глава района. Все понятно. Этому-то действительно ничего не надо, ферма не его. Они забирают коров, он говорит: «Выпиши нам документ – бюджет будет платить...»

Вот выясняется, кто мне предлагал продать коров, и как у меня их надо было забрать. Потому что, покупая импортных коров, они за одну телку платят 180 тысяч, а у нас их купили по 40 тысяч - а они ничуть ни хуже...

То есть действительно пришла группа, которая тут попыталась – не получилось, тогда зажгли сенохранилище - и спустились дальше, к той ферме. Часа два было ночи, уже когда был пожар в самом разгаре - они пытались еще одну точку сделать, уже залезли на крышу...

Все это мы изложили - никто не расследовал. А через время, возбудили на меня дело. Я кому-то это все рассказывала, сказала, что это сожгли в ночь на его день рождения. Ведь пришли именно в эту ночь, и не просто пришли в одно сенохранилище, а хотели сделать побольше, это феерверк был, как в бандитской среде, знаете, подарок. Возбудили, что я оскорбила главу, ложный донос на него. На меня сразу подписку о невыезде.
 
Уголовное дело


И как они тут меня пугали, рассказывали, что семь лет мне статья грозит, я тут – должностное лицо. А я говорю: «В чем я его оклеветала? Что у него заместителем работает бандит?». У него первыми заместителями были два бандита. Сейчас одного как бы сняли, перевели в ЖКХ, но возглавляет «Единую Россию». "Докажи, что он бандит." А я написала в ФСБ, в Москву, запрос. И мне их высшая канцелярия прислала, что да, есть на него досье, справкой они подтверждают, что такой-то и такой-то состояли в бандитской группировке...

И вот он подал на меня заявление, и сам Сергеев подал. Потом сами же на суде просили заключить мировое соглашение, сами же. А потом, знаете, какое они мне сказали алиби, самое интересное? Ага, что нет такого у нас в России закона – бандитов не брать во власть. Да, это они мне так рассказали. "Татьяна Ивановна, ну чего вы жалуетесь? А вы знаете, что в России 73% или сидели, или бандиты у власти..." У меня не было тут уже и довода, что сказать...

Потом делом этим занялся Следственный комитет, РСО. ФСБ приехало, единственное, что просило – верни нам справку, которую мы тебе дали, что это бандиты.

Они предлагали мне мириться, приходили два каких-то адвоката: мне это будет выгодно, мне будет хорошо, будет мир и покой. Я сказала: «Ребята, ниже чем земля я не опустилась и не поднялась. Мне потерять нечего, лет мне уже много. Поэтому, как горело сено, и будет гореть у вас земля под ногами. Я теперь волей несчастного случая о вас знаю все. И я расскажу всем. А вы потом докажите, что это не так».

После этого в один день прибежало сразу, в понедельник, пять проверяющих комиссий: налоговая, ГИБДД, пожарники... Вот приехало пять проверяющих и сказали, что это плановая у всех проверка. Я говорю: «Не, ребята, с прокурором пойдите согласуйте, кто из вас самый важный, и будете с интервалом в месяц идти». Официально писала заявление, что не может быть в один день пять проверяющих – я просто даже не смогу с ними со всеми разговаривать. И вот прошло 13 проверок, и никто ничего не нашел. Конечно, очень хотелось. Налоговая – была выездная документальная проверка. И тоже ничего не нашли. Вот такая у нас идет война, вот так мы воюем.

Вы знаете, такой депутат, кто он, я не знаю, там. Наверное, председатель какого-нибудь там комитета, какой-то партии – Жириновский. Вот Жириновский – единственный, кто делал нам запросы - в прокуратуру, ФСБ... И после многочисленных жалоб мы добыли то, что к нам с края приехала, наконец, комиссия. В прокуратуре сидела, что-то проверяла-проверяла. В районе бежала бегущая строка, что они принимают - а фактически, на этот телефон кто звонил, не отвечали. Людей стояла толпа, которые хотели к ним обратиться, но не смогли. Я там у них была на приеме, отдала им документы. Указала, где мошенничество. Фактов – море. По земле они только начали проверять и сразу нашли.
 
Махинации с землей


Мало того, что землю скупают, ее узаконивают на людей, которых в природе нет, на мертвых душ. Прямо официально. Нам присылают из администрации района письмо: «Вот такой кусок поля не занимать, его купил такой-то». Подписано, печать стоит. Я ищу этого человека и думаю: какая разница - тете Моте мне платить арендную плату, дяде Коле или заплатить Кашапову этому. Я еще не знала, что такой трюк может быть. И постепенно выясняю, что хотя он, якобы, гражданин Башкирии и на него есть фирма в Тихорецке, «Глобус», но такого человека в природе нет. Не рождался такой человек.

 

Думаю: ну у кого же он купил? Все пайщики наши целы. Проверяем по спискам - не можем человека найти, у кого купил. Только когда прокуратура начала проверять, то они говорят: «Да, продали по решению суда». А кто продал - неизвестно. И судья из вежливости мне говорит: «Татьяна Ивановна, я не могу дать вам эту информацию. Я могу ее давать только таким-то людям», – и перечисляет продавцов по фамилиям – фамилия, имя, отчество, имя, отчество. Значит, по решению судьи Данилова эти люди продали землю Кашапову. Беру эту бумажку, начинаю выяснять – этих людей нет, они вообще не пайщики, не работники наши, откуда-то из Чечни. Ну как они могли завладеть землей, еще ее и продать?

Вот только этот один инцидент – возбуждено дело. Очень долго там они мучили его, никак не могли. От первого следователя передали второму, от второго передали третьему – я прихожу к третьему – к четвертому – тот уволился, тот перешел. Заколдованный круг. Потом прихожу, мне одна там барышня молодая говорит: «Я вам дам почитать показания, но вы не говорите, что я вам давала».

 

Она мне дает пачку, и я ее читаю и нахожу показания одного человека, который говорит, что меня попросила такая-то там Фирюза, пообещала вознаграждение – 600 тысяч, чтобы я путем подложных документов получил свиделельство о собственности». И этот человек теперь в суде берет на себя все-все, все грехи – я поддел, я сделал, я такой-сякой.  Так ведь юстицией зарегистрированы эти подложные документы. А в юстицию – если ты не живой - ты не можешь пойти получить документ. Даже если ты дал доверенность, то все должно быть при жизни. Как могли выдать этим людям свидетельства, если их в природе не было?

- В смысле уже суд есть по этому поводу?

- Будто бы готовят дело передать в суд. И тот человек не возражает, не сопротивляется, поднял руки: я виноват и я плохой. А он никто и звать его никак. Этот человек, если бы даже они не 600 тысяч, а миллион 600 заплатили, он бы ничего не сделал в этих инстанциях. Это делают должностные люди. А следователь обрезал концы, и пошлют эту шестерку судиться. Может, и посадят.

А следующий контур, якобы, у этого Кашапова купил некий Мордовин. Купил 19 арпеля. А потом выясняется, что он умер 12 апреля. А как он мог 19-го купить у того, который и не существовал? Пытаюсь выяснить: а кто же теперь эту землю пашет? Выясняю: бывший прокурор Ильясов. И кто же оформлял? Племянница Фирюза.

И если бы не Жириновский, не приехала бы прокуратура, до сих пор бы ничего не возбудили. Только по одному полю возбудили, а таких полей - было семь тысяч гектар у нас, а сейчас две триста. Это опять мне надо писать 142 жалобы, идти во всей инстанции – и, может, еще один участок, я смогу доказать, что его отняли незаконно...

После этих всех приключений, после Кущевки, мы ездили сюда на прием к Бастрыкину. Но Бастрыкин принимал только непосредственно, кто в Кущевке пострадал. А всех других со своими вопросами принимал Васильев. Мы когда туда приехали, милиция, которая встречала там, была такая вежливая, что они были похожи на официанток. Оставалось им одеть чепчики и фартучки. "Вот сюда-сюда, да ничего, да-да, идите-идите." Мы когда туда пришли, было море людей. Вел прием и Ткачев, и какие-то члены прокуратуры краевой. Но к Ткачеву на прием не было никого. Выходили его помощники и говорили: «Кто хочет к главе?» – никого. Все стояли сюда, к Бастрыкину. Все верили, что вот тут он все сейчас поладит, победит. И мы заблуждались, как и все. Не может же Бастрыкин издать приказ, что бандиты – в отставку. Вся Россия живет в этом режиме. Просто ну это надо изменить строй.

Приезжают на поле владелец «Транснефти», есть такой Мельников. Охранники в тюбетейках, с автоматами, такие аборигены заросшие. Говорит: «Ты тут чего, мать, нам землю не даешь?». Я говорю: «Как? А какую вам землю?», – я еще ничего не знаю. "А мне же с вертолета хозяин показывал сплошную – пять полей, я тут детям хочу подарить." У него есть дети от первого брака, и он им решил подарить 500 гектаров. И он пришел ко мне, возмущается, что я ему там не выделяю сплошную, которую хозяин ему показал. Ну кто у нас хозяин – глава района. А я говорю: «Так у нас же договор аренды до 12-го года, мы не можем».

 

Он говорит: «Мы с Сергеевым порешали. Но если там вопрос, пару судей еще купим, пахану кинем». Он мне открытым текстом говорит..." И, оказывается, он действительно привез наличными в мешках 15 миллионов денег. Два таких мужика мешки эти потянуть не могли. Привезли каким-то тут пацанам – армяне, что на трассе тут шашлыком торгуют, они скупали у пайщиков.

Я говорю: «Да ты бы пришел сюда, в колхоз, официально заплатил, мы тебе бы подобрали пайщиков, которые сидят рядышком». А то они покупали у кого попало – в этом поле 30 гектар, в этом 20 гектар – ну кто продавал.

- А разве они могут купить? Она же обременена договором аренды.

- Да, но тем не менее это так. Здесь вот договор до 12-го года, а уже он зарегистрировал, и они ее забрали паханую и сеянную, и за это ничего не платили. И юстиция зарегистрировала, что якобы это крестьянское хозяйство было создано давным-давно, когда эти пацаны-армяне детьми были. А охранники берут их за шкирку, а он: «Это Татьяна Ивановна не дает». А я и знать не знаю, что за нашей спиной такой вопрос решается.

- То есть вот у вас 5 тысяч гектаров забрали за какое время?

- Получается, вот пока мы три года воюем с Сергеевым – за это время.

- То три четверти вашей земли.

- Да. А попытка самим зарегистрировать – не получается. У нас есть акт собственности на землю, государственный, который нам выдан, на те две тысячи гектар. Мы в юстицию приходили все, нам говорят: «Ну, нет, он устарел, регистрировать не будем». И мы до сих пор не смогли в юстиции пройти, зарегистрировать.
 
Отъем школы


Вот, отнимая землю, по пути пытались уничтожить скот – вот таким методом, понимаете? А первое, что они сделали – у нас отняли школу.

- Как?

- Мы ее построили за собственные средства, ничего у государства не просили. Все было хорошо. Мы учителей на бирже труда наняли – это все бывшие русские, которые бежали с Узбекистана, Таджикистана. Ну, подобрался хороший коллектив, мы им всем дали жилье – ну все нормально. Ну, то есть школа была построена и работала – все были счастливы.

Три поселка у нас, больше тысячи жителей. Построили дорогу (не только же школа, а к школе же – дорогу), заменили водопровод, сделали пластиковый. Ну как бы признаки цивилизации. Построили свою амбулаторию, и сами содержим врачей. Никуда не едут, а к нам приезжают врачи, которых мы выбрали, я им плачу за это зарплату. Казалось бы, все хорошо. Но вот как раз «хорошо» – это плохо. Когда ко мне приехал первый корреспондент «Крестьянин», когда у нас случился пожар, он первый приехал через три дня, он мне сказал: «Ты живешь в другом измерении. У тебя они все равно это отнимут.».

 

И действительно мы, наверное, ошиблись – мы вот строили дороги, школы. По идее, бизнес – вот строят дома, покупают дорогие машины. А я в этом селе живу, в этом селе живут мои дети, здесь все – кум, брат, сват – все друг друга знают. И, знаете, уже мой возраст не призывает меня покупать чего-то такое, чего не надо человеку. С собой все равно очень мало надо. Оденут и положат, и все. Все остальное – иллюзия...

И у нас первое, что решили закрыть, – школу, просто закрыть. Приходят и говорят: «Вы знаете, школа не может работать, у нее кончается лицензия». А чего она кончается? "А у нее собственника нет." Я говорю: «Как нет? Всю жизнь был." Мы ее содержим, мы там и компьютеры покупаем, и парты, и электронные эти доски. Кажется, ну государство должно от этого только радоваться. А ничего подобного. "Вы не получите лицензию." А, кстати, перед отъемом школы ко мне приходил человек, у меня даже телефон его остался. Он пришел смело, сказал свой номер телефон, сказал свою фамилию, сказал, что я с Абхазии, но у меня здесь в Краснодаре бизнес, все такое.

 

И мне говорит: «Знаешь чего, тут у тебя школа будет закрываться, ты ее мне продай». Я говорю: «Как это будет закрываться?». Тогда еще не было разговора об этом. Он говорит: «Мне надо здесь торговую базу сделать – удобно: город близко и не так дорого». Ну, я его чуть не обматюкала, этого мужика. Да ты чего, мы год зарплату не получали, жили на копейках, чтобы построить школу, и вдруг ты. Он говорит: «Ну, даю два миллиона. А так тебе не дадут ничего...»

И потом действительно у меня школу отнимают. И вы знаете, чем мотивировал суд? Я же прошла все суды. Это социальный объект, он нужен государству. А у меня еще дом есть – может, он тоже государству нужен? Это мне апелляционный суд сказал. Просто отняли здание это и бросили. И в школе теперь никто ничего не делает. Поставили там человека, он – тоже бывший военный. Приходит ко мне и говорит: «Мне неудобно к тебе идти, но я участвовал в этом, меня назначили сюда. Ну, ты знаешь, у меня там окно большое – витрину разбили, – а там пластиковые окна, и большие такие как бы окна – разбили.

 

И дверь ветром железную как бы вывернуло». Я говорю: «Ну, а чего же ты ко мне пришел, я же никто и звать меня никак. Иди же теперь в поселение». Он пошел в поселение, а ему поселения глава говорит: «Она мне была не нужна. Меня глава района посылал на суд...» Она же в суде выступала, что да, нужен объект этот. А теперь он говорит, что даже в бюджете они не запланировали ни одного рубля на школу – как бы ее нету.

- А с амбулаторией?

- Мы ее успели по суду узаконить. А щклоу нам не давали узаконивать, социальные объекты. Сейчас такой же подвешенный вопрос с питьевой водой – они не дают нам узаконить башни, а «Роспотребнадзор» меня штафует, что я не узакониваю. В эту зиму была буря, ветер – прохудилась башня. Я звоню: «Хозяева, прохудилась башня». "У нас ничего нету. Давай чего-нибудь делать."  А весной вот тут свалилась башня, прямо ветром ее сдуло. Не было света два дня, она свалилась. И теперь глава поселения приходит ко мне, как побитый котенок, и говорит: «Да мне не надо, ты же понимаешь, но меня же заставил начальник. Ну, ты же понимаешь, вот я и три бухгалтерши, я же ничего не могу...»

Цены на хлеб


Они и нам предлагали официально в администрации взять кредит 40 миллионов. Как они выразились: "Ты чего собираешься жить? Надо жить, а ты все собираешься. Вот тот взял – глянь, там все сделал." Выясняю – это мой сосед, прихожу. На ферме асфальт, окна пластиковые, и 197 миллионов кредита. И он еще не молотил, а у него уже стоят забирать за долги. И в любой день скажут: выходи.

Вот у нас был колхоз Ленина. Мы раньше к Балдинову ездили учиться, был бригадный метод – нам, обалдеть, нравился. У них севооборот – все было с иголочки. И потом вдруг хорошее хозяйство становится никаким.

- Как это происходит?

Обыкновенно. Разница в ценах. Вот мы начинали работать, я на килограмм зерна покупала 2,5 литра солярки. Другие цифры я вам и не называю. Килограмм зерна стоил 20 копеек, солярка стоила 8 копеек – 2,5 литра. Сегодня на килограмм зерна я не могу купить 300 грамм солярки, понимаете. Значит, кем я сделалась? Я вечный должник, я черная дыра в бюджете России. Энергоносители все забрали. На это сели крупные менты, и теперь все мы работаем на них, все. Он просто трубу смазывает, по которой идет нефть. А я навоз вывожу с фермы, но я работаю на него.

 

Потому что львиную долю от всего, что я произведу, я отдам за эти энергоносители. У нас ничего не остается. У нас трактора в колхозе – 22 года трактору. Что все колхозы, которые работали, председатели что, в один день спились или одурели? У некоторых на счетах были огромные деньги, а потом пришли инвесторы – и колхоз банкрот, и в колхозе коров порезали, свиней сдали, людей распустили.

Это было специальное разорение. Говорят "хлеб – повышать цену нельзя – это так надо для народа". Вопросов нет. Но ведь хлеб растит тоже  народ, и он уже доносил галоши, которые были в заначке. Трактор 22 года может ездить? Ему срок 8 лет эксплуатации. "Вот капитализм должен быть, рынок должен отрегулировать – и будет всем хорошо." А когда цена такая на хлеб?

А в прошлом году уже осенью запретили продажу зерна за границу, якобы мотивируя беспокойством, что они купят зерно в погорелую Россию, где там сгорела часть России.  Но зерна никто не купил ни килограмма. Значит, это был повод порешать свои проблемы. Если колхоз не продает зерно, а зарплату надо платить, то он чем должен жить? Я соседнему колхозу зерно предложить не могу – у него свое. Соответственно, мы не покупаем запчасти, мы не покупаем горючее. Мы отпускаем людей – иди, ты мне не нужен, ты стал староват, а ты – хромоват. Подошла весна, не смогли купить удобрений достаточно, средств защиты, запчастей. И вот до этого были, я знаю, хозяйства, которые были стабильными, - они сегодня перешли в другие руки.

Вот мы печем на пекарне. Сегодня вы кушали хлеб – наша пшеница, наша сыворотка с фермы. Я же на рынок с ним не смогла выйти. Я возила его месяц в город сама лично. У меня маленькая машина была, сейчас я попала в аварию, и разбилась машина моя. Я возила в город, в два магазина. Но в магазин я не смогла зайти. Мне без всякого сказали: «Иди договаривайся с хозяином». А хозяином оказался Сергеев - хотя там фамилия у хозяйки Сидорова. И мне объясняют: "Из-за твоего хлеба не берут хлеб хлебозавода." Почему? Потому что им приходится делать плохо.

 

Раз заставляют хлеб делать 16 рублей - значит, туда надо не класть какой-то качественный продукт, чтобы в 16 рублей уложиться. Вот булка наша как была 700 грамм, так она и осталась. Что туда надо положить? На булку хлеба - хочется нам или не хочется - пойдет 400 грамм зерна. Вода, припек – все-все я посчитала. Выходит, настоящая цена нормальной булки - 23 рубля. Если я произвела ее за 23 рубля, я должна ее продать хотя бы за 24  – мне же надо до города доехать. Но мне говорят: «Нет, ты не можешь так продавать. Тут придет инспекция, и нас накажут, и тебя накажут." В общем, тут всех порасстреляют. "Ты делай поменьше булку, в ту же форму, и должна она быть стандартной." Понимаете? Поэтому не стал хлеб дешевле. Это людей обманывают: сделали булку легче, из фуражного зерна. Продаются же все эти разрыхлители, улучшители...

Вот молоко, обходится себестоимость молока у нас 14 рублей. А молоко у нас: жир – 4.2, белок – 3, бывает 3,6. А его, оказывается, продать-то некому. Сейчас все молокозаводы скупил этот «Данон» и говорит: молоко 10 рублей. Все - прошлый год молоко принесло убыток мне – минус 4 миллиона. Но я коров выращивала 15 лет – я не могу их пойти и убить. Приходит инвестор говорит: "Все, их нету". И их в стране нету. Вот нам лапшу вешают: " Давайте фермерское хозяйство, подымайтесь..." А мужик институт не кончал, в школу слегка ходил - и он посчитал: зерна купил на столько, силоса на столько, молоко продашь за столько – и население не держит скот.

Потому что вопрос с ценой не решаешь ты тут – не с кем решить. Там где-то он, этот "Данон", высоко и далеко. Ну, вот у нас молоко забирали – «Милкивей», на детское питание брали, возили его в Лобинск. А потом выясняем, что и лобинский стал принадлежать уже не «Милкивей», а «Данон». Нам присылают, что будет цена понижена. Я пишу: дешевле себестоимости продать не могу, себестоимость – 14 рублей. Устраивает – берете, не устраивает – как хотите. Но они с нами не спорят. Потому что они приезжали, отбирали анализ – у нас в молоке нет этих всяких химических примесей, вредных для детского питания. И они нас терпят в прямом смысле слова. Хотя ровно год до этого опускали они летом до шести с половиной рублей.

Раньше мы нашей больнице давали районной по десять рублей. А теперь больница берет на нашем молокозаводе обезжиренное молоко – не то за 23, не то 27 рублей. Ну, какая уж логика? Я не могу понять. А мы не смогли выиграть тендер. Я спрашиваю: «Почему? Мы – 10 рублей цельное молоко, а вы берете – 27 обезжиренное?». Но нам никто не ответил. Сказал, что мы неправильно в тендере участвовали. А как правильно? Давали им говядину тоже дешевле. Раз в неделю мы убивали быка, чтобы была свежая говядина. А теперь туда не берут говядину, а берут какие-то суповые наборы и птицу замороженную. Ну, вот так.

В 90-х мы в конце года трактористам дарили машину. Машина легковая «Москвич» стоила тонну сахара. Продукция что-то стоила. Сейчас на тонну сахара можно купить машину? Нет. А лучше машина не стала, понимаете. То есть сельхозпродукция стала ничего не стоить. Зато появилось на рынке много синтетической продукции.

- Когда это началось?

- Вот получается, я думаю, лет пять точно рынок забит такой искусственной продукцией, а так лет семь назад началось.

Чума


- А в судах от вас когда-нибудь деньги требовали?

- Именно в судах? Нет. Ведь я судилась по вопросу взяток, коррупции, поэтому в судах – ничего. Только когда я судилась с врачами - так те прямо, когда суд начался, подходит, и говорит мне, не стесняясь – вот так лежит диктофон – он мне говорит: «Ты чего, с ума сошла? Да пришла бы, договорились», – чего ты в суд подала, мол. Они обалдели, что я подала в суд из-за 25 тысяч штрафа. Штраф на меня выписали они. Все, мол, заплатили, а тут одна ты... Это так боролись с чумой свиней. Вот я сегодня, невзирая на заявления всех ветеринаров, какие есть, говорю: это такой грандиозный трюк, как и птичий грипп. Придумали эту чуму. Сорок лет живу, чумы свиней не видела. Чума свиней заводится только на тех комплексах, на которые глаз положили - разорить или купить. Вот положили глаз на этот колхоз - там чума заведется. Положили на тот, появился заказчик – там будет. Она не заводится ни в каком другом месте.

Как знаете, у нас всегда ящур весной. Только весной, в другое время нету. Когда голодуха, нет кормов – они додыхают. А куда это деть? Сдохло сто, написали "тысяча сдохла, ящур" – государство платит. И здесь чума свиньи такая же.

В любом случае чума свиней на людей никакого отношения не имеет. И откуда такая забота у нашего ветеринара о бизнесе? На человека же эта болезнь не влияет. И чтобы ее определить – нужно по анализу через два месяца. Вот взяли и только через два месяца дадут результат. Как можно свиней расстреливать через неделю? Ты же еще не знаешь – может, у них понос?

Я вот знаю, как это было рядом в Покровском районе, там у меня живет знакомый адвокат, женщина. Вот объявили там – якобы чума. Конец года. Мясокомбинат совсем пустой. И они решили подсобрать. Объявляют в Покровском районе – якобы чума, пригоняют машины туда.

Откуда кто-то знает, что там чума? Надо два месяца ждать, когда увидишь результат. Присылают машины с мясокомбината, высылают отряд наш ГИБДД, который перекрывает улицы, и начинают у населения забирать всех свиней и грузить на мясокомбинат - якобы заботясь о их жизни. Естественно, покупают по копеечной цене. А кто сопротивляется, у тех их умертвляют. Трактор с ковшом – и на силосную яму. Так потом еще люди ходили туда, кто знает сколько, к главе поселения. Там глава – бывший фермер, Сотников, он по наивности все это рассказывал: "Ну что я мог сделать, ну вот так надо..."

Кущевка

Я еду в Кущевку. Автобус обгоняет колонны чудо-комбайнов, похожих на космические корабли. Все они идут на север — на еще не убранные поля холдингов.

В станице встречаюсь с анонимным следователем. Он рассказывает, как строилось княжество Цапков, про судей на зарплате и юных бандитов, которых «Артекс-Агро» посылало учиться в Высшую школу милиции в Ростове.

— Цапок на будущий год собирался в ЗСК, потом в Госдуму. У Ткачева была доля в их бизнесе. Обнимались, целовались. Когда Цапка взяли, он первый день гоголем ходил, не испугался. Ему специально телефон оставили, посмотреть, кому звонить будет. Вот он сутки всем названивал — краевым прокурорам, ментам. И Ткачеву все время пытался дозвониться. А потом к нему вошли и вломили так, что кровью срать начал.

— Ну, вот прошел год — и что теперь?

— Теперь их бизнес съедят. Цапчиху осудили — хотя там, если честно, высосанное из пальца обвинение: якобы, она, чтобы получить субсидию, скрыла задолженность по налогам — тридцать тысяч. А бизнес ее перейдет к Ткачеву. Не сразу, через полгода...

Сразу после посадки Цапков полтысячи коров, которые холдинг «Артекс-Агро» закупил в Австралии, прямо из Новороссийского порта поехали не в Кущевку, а на фермы мегахолдинга «Агрокомплекс», принадлежащего Ткачеву. Каждая буренка стоила примерно по сто тридцать тысяч рублей — хотя это, конечно, тоже копейки. А недавно райсуды станиц Кущевской и Ленинградской постановили передать восемь тысяч гектаров цапковской земли двум местным старушкам — 81-летней Анне Данько и 85-летней Марии Крохмаль. На том основании, что в свое время Цапки не сообщили бабушкам об их праве выделить и приватизировать свои земельные паи. Понятно, что бабульке трудно обработать четыре тысячи гектаров земли, поэтому она, скорее всего, отдаст их туда же, куда пошли коровы.

Крупная акула пожирает мелкую, все привыкли. Но все-таки поразительно, как после всего происшедшего Кущевский райсуд, не стесняясь, принимает такое карикатурно-рейдерское решение. Сюда только что ездили Бастрыкин и все комиссии на свете, надо бы, вроде, изображать видимость законности. Но это никому даже в голову не приходит. Раз отнимают у Цапков — можно открыто штамповать дикость - точно такую же, какую раньше делали по приказу Цапков. Как будто причина зла в Цапках, а не в таких решениях.


Шура Буртин
https://rusrep.ru/article/2012/04/11/martynova/

28 апреля 2012 Просмотров: 5 419