В детстве Оля Плоткина была идейной. Любила разные заседания совета отряда и дружины. Ходила с какими-то важными бумагами в дипломате. В десять-то лет! А еще она была полной. Этакий важный шпендик с надутыми щеками. Со временем из Плоткиной выйдут и идейная дурь, и лишний вес. Все станут умиляться ее стройности, но это – потом.

У Оли была двоюродная сестра Арина, на год старше ее. Почему была? Потому что в 13 лет она умерла. Девочка необычайной красоты. Наверное, она и умерла для того, чтобы в дальнейшем осталась в живых большая часть мужского населения планеты, ведь даже в 13 лет мальчишки всего города не давали ей прохода.

Конечно, горе родственников не передать. Жить бы да жить Арине, но судьба распорядилась иначе.

Сестры были дружны, пока не приходил их двоюродный брат Никита. Втроем общаться они не могли, только дуэтом. Оля с Никитой, Аришка с Никитой или Оля с Аришкой. Третий всегда лишний.

Как-то раз Оля была у Арины в гостях. Девочки смотрели фильм «Бриллиантовая рука». Аришка с родителями жила в однокомнатной квартире, и ее мама, придя с работы уставшая, спала на диване, пока сестры ухахатывались над советским киношедевром. Досмеялись до того, что их взгрели, а телевизор выключили.

– Все равно Андрей Миронов будет моим мужем, – сказала семилетняя Арина.

Так получилось, что Аришу хоронили в день рождения Миронова, а через несколько месяцев не стало и самого артиста.

После похорон в городской столовой устроили поминки. Народу пришло много – и школьники, и взрослые. Оле не лез кусок в горло, а вокруг стоял такой грохот от одновременных ударов по тарелкам казенными алюминиевыми ложками, что девочка, зажав уши, выскочила на улицу. В голове засел этот звук – грохочущее «там». Не «бряц», а именно тяжелое «там». Грубые там-там-там-там-там роились в голове.

Ольга, прибежав домой, подлетела к пианино и стала выплескивать это там-там-там на клавиши. Получалась мучительная тяжкая мелодия. А потом вдруг пальцы повело в сторону, противоположную басам, – вправо. И полилась такая светлая и легкая музыка. Словно не Ольга играла, а звуки сами выходили у нее из-под пальцев. Там-там-там теперь было воздушным, акварельным, со звонами колокольцев. Время от времени ее уводило в басы и там-там-там громыхало, но тут же возвращалось в эфирное, серебрящееся там-там-там. А потом долгое время играла только в высоких – третьей и четвертой октаве. Сколько времени Оля пробыла в таком состоянии – неизвестно. Казалось, что кто-то сочинил эту прекрасную мелодию и вложил ей в руки.

На следующий день она пришла в музыкальную школу и сказала учительнице, что сочинила реквием в честь сестры. Но как ни силилась воспроизвести вчерашнее свое творение, ничего не выходило. Наконец учительница рассердилась:

– Рановато тебе в композиторы!

***

В отличие от идейной Ольги их с Ариной бабушка Дарья Игнатьевна была очень религиозна. Она каждый день зажигала перед иконами лампадку и читала молитвы. Еще у нее имелась здоровенная Библия, в которой она вечно что-то подчеркивала или даже выписывала из нее себе на листочек. Изредка, когда позволяло здоровье, бабушка ездила в областной город в церковь. В их захолустном городишке храмов не было. Вернее когда-то был один, потом в нем сделали колбасный цех, затем склады. Слава Богу, в девяностые храм возродили. Бабушку в нем и отпевали…

Помимо самого факта смерти внучки Дарью Игнатьевну удручало еще очень серьезное обстоятельство – то, что Аринка умерла некрещеной.

– Там на небесах все за столами едят, а некрещеным под стол объедки кидают, – плача, говорила бабушка.

– Прямо так они и хотят там есть! – не соглашалась внучка.

– И Ариночка сидит под столом со всеми нехристями.

– Да хватит причитать, – взвивалась Ольга, – вот ты, бабушка, уже старая женщина, а говоришь ерунду. Какая разница – крещеная, некрещеная?

– Не нами придуманы крестины, венчания, отпевания. Не нам их и отменять. Вот когда я умру, токмо попробуйте меня не отпеть!

– Ну и что будет?

– Буду приходить к вам по ночам и пятки щекотить! – грозилась она.

Как уже говорилось, бабушку, когда она отдала Богу душу, отпевали, но Ольга все равно боялась спать с открытыми пятками.

– И ведь вины Ариночкиной нет в том, что ее не крестили. Родители ейные бестолковые! – ругала Дарья Игнатьевна сына со снохой. – Модные нонче пошли. Все им долой! В церквах танцульки устраивают, вместо крестиков висульки какие-то носят. А Бог ведь вне моды и вне времени, как они, шайтане, этого не уяснят?

– Ну а ты куда смотрела?

– Старшого вашего брата я тайком окрестила, к батюшке на дом его принесла. Аринку мне не дали, прознав про Никитку-то. А ты и вовсе была до трех годков с родителями в ихней командировке. Срочно тебя крестить надо! А то я до невозможности себя корю, что Аринку не крестила. Сидит там теперь бедная девочка под столом.

– Они-то там уж точно святым духом питаются, – пробубнила внучка.

Как ни силилась, Оля не могла представить такую несправедливость, чтобы ребенка запихивали под стол и кормили костями. Где гуманизм-то? Он присущ человечеству, – рассуждала она, – а там, на небесах, еще больше его должно быть.

– И свечку за нее нельзя ставить, и молиться за нее нельзя, и в записочки имя вписывать, – заливалась бабушка горькими слезами.

– А нечего по церквям ходить! – возмущалась юная пионерка, предварительно отскочив подальше, чтобы не получить мокрой тряпкой.

Прошел примерно месяц со смерти Аринки. Ольге исполнилось 12. Все такая же активистка. А бабушка пристает и пристает, что нужно покреститься.

– Еще чего? – каждый раз вопила Оля.

– Надо, внученька, надо. Так заведено.

– Не пойду креститься! Ни за что!

– Все крестятся.

– Все будут прыгать с десятого этажа, и я тоже? Да и кто все-то? Не все крестятся!

– Конечно, вы, партийцы, не креститесь! Вбивают вам в головы не знамо что. «Религия – опиум для народа». Только отбитыми мозгами можно такое придумать да глупым ртом произнесть! – и обиженная бабушка уходила в другую комнату.

Через некоторое время она стремглав вбегала и начинала частить:

– Перед всеми катаклизьмами было духовное падение! Потоп, Содом и Гоморра да еще сколь всего! Война-то почему была? Потому что церкви обезглавили! А ты креститься не хочешь!

– Хочешь сказать, что от меня зависит мир во всем мире? Нет, я на себя такую ответственность брать не хочу, – язвила Ольга.

– Ото всех зависит мир во всем мире. А покреститься тебе надо. А то вон с Ариной-то как получилось…

– Я разве собралась умирать?

– Арина тоже не собиралась, а воно оно как внезапно, в тринадцать-то лет. Покреститься надо, чтобы под Богом ходить.

– Бабушка, нет и еще раз нет! И больше такие разговоры не заводи, а то поругаемся.

Прошло еще какое-то время. Бабушка не унималась:

– Я тебе плешь проем, но покреститься уговорю!

– Как бы не так, – бурчала внучка.

Бабушка пошла на хитрость.

– Признайся, велосипед ведь хочешь!

– Хочу.

– Покрестись – куплю велосипед. Вот те крест, не вру.

Предложение было заманчивым. Кому ж не нужен велик?! Приближалось лето, и как здорово было бы погонять на новом голубеньком велосипеде. Хотелось «Каму» или «Салют». Олину младшую сестру Аньку тоже уговаривали принять крещение, но она, глядя на Олю, мотала головой в разные стороны. Впрочем, оставшись с сестрой наедине, робко спрашивала:

– Может, покрестимся все-таки?

Очень ей хотелось получить велосипед.

– Ни за что! – крепилась Оля.

А вскоре случилось то, что сподвигнуло Ольгу поехать в церковь.

Аня – хорошая сестра, но в детстве временами была вредной и противной. Частенько жаловалась на Олю родителям. Однажды Оля разбила настольные стеклянные часы. Памятные. Кажется, они достались маме от одной из ее тетушек. На звон, разумеется, пришла Аня.

– Так, – произнесла она. Руки ее важно возлежали на поясе, а сама она так и трескалась от счастья. – Часы разбились?

– Разбились, – горестно вздохнула Оля. – Маме и бабушке не говори только. Не скажешь?

– Ладно, не скажу, – смилостивилась сестра. – Живи.

– Фу-у, – выдохнула Ольга, – сестра у меня какая! Не сестра, а золото.

– Только не забудь про «раб-хозяин»!

И как это Оля могла забыть про «раба-хозяина»? Хотела просто отделаться? Наивная! А игра «раб-хозяин» заключалась в следующем: кто из двоих заслуживает наказания, но не хочет, чтобы родители узнали о проступке, становится рабом другого и выполняет все его прихоти. С часами вышло как обычно.

Например, мама просит Аню что-то сделать. А Анька предлагает сделать это Оле, и, если Оля артачится, мгновенно всплывает грозное: «А про часы забыла что ли?» Приходится смиряться. Продолжается этот «раб-хозяин» неделю. Правда, и сестра у Ольги часто была в рабах, уж тут Оля припоминала ей все ее крепостнические замашки.

Еще у младшей сестры была мода брать Олины вещи. Хоть кол на голове теши – ничего не понимала. Сто раз говорено ей, но как только старшая сестра за порог, младшая обязательно уже к чему-то примеривалась.

И вот однажды Оля, придя домой, чуть не взвыла: ее изумительные сережки были воткнуты в уши Изабелле, кукле с перламутровыми волосами! Да мало того что воткнуты, еще и дужки у сережек погнуты.

Младшая сестра сидела за пианино и мирно наигрывала собачий вальс.

– Тебе кто их разрешил брать да еще погнуть? – Оля трясла серьгами у нее перед носом, а юная пианистка как ни в чем не бывало упражнялась на инструменте.

– Тебя спрашиваю! Кто? – Анькино спокойствие разъярило Ольгу еще больше.

– Дед Пихто и бабка с пистолетом, – невозмутимо ответила сестра.

И вот тут Оля не сдержалась и как дала ей по левой руке – разумеется, в воспитательных целях. Но… оттопыренный мизинец не был на клавишах и, скользнув с пианино, хрустнул. Раздался дикий вопль. Ольге показалось, что к ним прямо в квартиру въехала пожарная машина с сиреной.

– Что случилось?

Анька ничего не желала пояснять, только истошно орала. Не ревела, а именно орала.

На палец Оля даже боялась посмотреть. Бабушка сидела у подъезда на лавочке, но, услышав вопли, мигом примчалась, вызвала «скорую». В травмопункте оказалось, что у Ани сломан палец. Как Оля ни пыталась выдать это происшествие за несчастный случай, факт оставался на лицо, вернее – на палец. Анька вернулась с гипсом на мизинце. С сестрой не разговаривала. Сказала только:

– Ох, кому-то я сейчас не завидую, кто-то получит сейчас от мамы.

«Ну, – подумала Оля, – до прихода мамы надо успеть повеситься». Но мама пришла скоро: ей уже сообщили о случившемся. С порога влетело обеим. Началась песня о том, что у всех дети как дети, а ее – наказание. Что они не дети, а дикари, и всё в таком духе. Между прочим, – думала Оля, – ее однокласснице Ленке Блэх родители говорят то же самое, а она со своим братом Женей – образцово-показательные дети.

Анька и не поняла, за что ей-то пусть и словесно, но перепало.

– Калечат друг друга, бессовестные, – читала нотации мама. – Вы же одичали совсем! Детский облик потеряли!

– Чего это мы дикие? – пыталась возразить Оля.

– Чего? Перед праздником специально конфеты убрала в укромное местечко, чтобы хоть на стол было чего выставить. Так нет же! Добрались дотуда, съели все конфеты! Эта, – мама посмотрела на младшую дочь, – вся сыпью покрылась; а эта, – она бросила взгляд на старшую, – терпеть вафельные конфеты не может, а все равно пихает в себя.

– А нечего их было прятать! – возмутилась Оля. – Лежали бы они на виду, и есть бы их никто не стал.

– Вы-то бы и не стали? Зеленые бананы и то умяли.

– Не надо было прятать, – выпалила Анька.

– Их никто и не прятал, они лежали в темном месте, чтобы дозреть, а вы – ну надо же! –зеленые бананы слопали. Все до одного. Наверное, давились, а лопали, лопали!

– Мы же не знали, что они не спрятаны. Так бы не съели.

– Вечно вас обделяют, не кормят, не поят, не одевают. Работать заставляют круглыми сутками, бедняжек! Все условия им созданы, а они с жиру бесятся! Развлекаются тем, что друг друга калечат!

Олю с Аней заставили выслушать длинную тираду и отправили восвояси. Ольге было неловко перед сестрой, к тому же ей совсем незаслуженно попало вместе с ней. Еще и палец в гипсе. Старшая посмотрела на младшую, и такое чувство вины ее обуяло. В ушах по-прежнему стоял звон от Аниного визга.

Все время, пока Аня ходила в гипсе, Олю не покидало раскаяние, хотелось что-то сделать такое, чтобы порадовать сестру. Тут как раз подвернулась бабушка, и снова про крещенье.

«Ладно, – подумала Оля, – покрестимся мы с Анькой, так уж и быть».

– А велосипед купишь, как обещала?

Бабушка часто-часто закивала.

«Вот будет Ане подарок на снятие гипса! А я к велику даже не притронусь, пусть это будет ее личный велосипед», – пообещала себе Ольга.

Креститься поехали без Дарьи Игнатьевны: она плохо переносила жару из-за давления. День стоял душный; пока ехали до областного центра, все упрели. От такой жары, похоже, все с ума посходили. В автобусе не протолкнуться, люди, приклеенные друг к другу, в лицо кричали гадости.

– Один что ли стоишь? Подвинься, идиот.

– Сама идиотка! Куда мне двигаться? Я и так зажат со всех сторон.

– Откройте форточку наконец, придурки.

– Да залеплена она чем-то.

– Так отдери, урод!

– Сам урод.

– О времена, о нравы, – печально произнесла тетя Галя Дуева.

Тетя Галя, высокая дородная женщина, мамина подруга еще со школы, тоже поехала с Плоткиными, взяла двух своих дочек. Собиралась стать Оле с Аней крестной. А мама сестер Плоткиных – ее дочкам, Насте и Оксане.

– А как происходит крещение? – поинтересовалась Ольга у тети Гали, женщины начитанной и умной.

Шла середина восьмидесятых, и пока еще крестили не часто, но Оле казалось, тетя Галя должна знать ответ на этот вопрос. Маму спрашивать бесполезно: у нее особых знаний о церкви не имелось.

– Слово «крещение» по-гречески будет «ваптисис» – то есть «погружение».

– В воду?

– Да, в воду, – подтвердила она.

– Ой, а мы же не взяли запасную одежду, – всполошилась девочка.

– Так, наверное, и не надо.

– Как не надо? Почему не надо?

– Так, поди, голыми окунаться надо.

– Голыми? – вот уж такого поворота Оля не ожидала. А и впрямь, не будут ведь в одежде в воду окунать.

Ей стало дурно от мысли, что нужно разгуливать по церкви голой. Всё, что дальше рассказывала тетя Галя, для Ольги уже не представляло ни малейшего интереса. И велосипеда не надо, а раздеваться она не станет!

Вся честная компания подошла к храму голубого цвета. Оказывается, никогда до этой минуты в действующей церкви Ольге бывать не приходилось. Но о церкви она представление имела: однажды ходила на экскурсию в музей атеизма, располагавшийся в храме. А здесь все по-настоящему. Люди ставят свечки, молятся, бабушки челом бьют. Кругом тихо и таинственно. Все говорят полушепотом. Слышно каждое движение, каждый шорох. Атмосфера благоговейности на короткое время проникла и в Олю.

Они подошли к служительнице, стоящей за прилавком. Мама и тетя Галя стали расспрашивать о крещении. Аня, Настя, Оксана с интересом разглядывали церковную утварь, выставленную на продажу. У Оли же в голове сидел один вопрос: нужно ли раздеваться при крещении и до какой степени?

Была суббота – день, когда в храме совершается таинство крещения, и они приехали вовремя. Служительница спросила, кого будут крестить, а затем забросала вопросами: знают ли молитвы? готовы ли внутренне, духовно? Ольга чуть не разоткровенничалась – не сказала про велосипед и про то, что не хочется, когда умрет, сидеть на небесах под столом, но ее вовремя остановили квадратные глаза мамы и тети Гали. Потом женщина стала выспрашивать, готовы ли они всю свою последующую жизнь проводить безгрешно и богоугодно. Девочки отвечали бесспорное «да», особенно семилетняя Аня. И тут Ольга решила уточнить:

– Скажите, а крестить – голыми?

Женщина посмотрела на нее как-то неприятно, ничего не ответив. Вздохнув, пояснила, что необходимо купить для крещения, назвала стоимость совершения таинства.

– Так голыми или нет?

Женщина еще более неприятно посмотрела на Ольгу, видно подумав, что той хочется оголиться. Вновь с укоризной вздохнула. Вразумительного ответа девочка так и не получила, поэтому данный вопрос стал мучить ее еще больше.

– Кто у кого будет крестной? – спросила женщина матерей.

– Анастасия у моих детей – Насти и Оксаны, а я у ее, – тетя Галя указала на Плоткиных.

– Замечательно. Надеюсь, вы обе крещеные?

Мама Оли и Ани кивнула, а тетя Галя вдруг произнесла фразу, глупее которой служительница, наверное, никогда не слышала:

– А это обязательно?

Женщина схватилась за сердце – игры в ее действиях не наблюдалось. Она была искренне ошарашена. Тетя Галя тоже учудила. Даже они, дети, откуда-то знали, что крестные обязательно должны быть крещеными.

– Вам самой в первую очередь надо креститься! – наставляла тетю Галю женщина.

По тети Галиной глупости сестры Плоткины лишились крестной. А без крестной какое крещение? Значит, возвращаться домой некрещеными?.. Не видать велосипеда как своих ушей! Одно только утешало Ольгу – отпадал вопрос о том, в каком виде надлежит креститься.

– Значит, сегодня будут креститься тетя Галя с дочками?

– Выходит так, – ответила женщина.

Тетя Галя хорошо знала бабушку сестер Плоткиных, недаром она дружила с их мамой с первого класса. Она прекрасно понимала, что не миновать ей нагоняя от Дарьи Игнатьевны. Домой девочкам ну никак нельзя без креста возвращаться по вине некрещеной крестной.

– А разве нельзя взять в крестные заочно? – спросила тетя Галя.

– Это как же? – удивилась женщина.

– У них есть тетка, сестра матери, она бы могла быть их крестной.

– Она согласилась бы?

– Разумеется.

– Она крещеная?

Тетя Галя беспомощно взглянула на свою подругу.

– Крещеная, – подтвердила мама.

Велосипед весело звякнул где-то своим звоночком.

Место, где предстояло креститься, называлось приделом. Здесь было темно, и от этого становилось жутковато. Нас будут крестить в этом чулане? – недоумевала Оля. Девчонки озирались по сторонам, разглядывая стены с иконами. В стеклах икон отражались зажженные свечи. Образа казались суровыми и недоброжелательными. От всего этого было не по себе.

– Почему головы не покрыты? – зашипела одна из снующих старух, продырявливая взглядом. – Марш отседова! У входа в корзине платки возьмите.

– Извините.

Им еще сделали множество замечаний, и было такое ощущение, словно они нарушали что-то на каждом шагу. Просто церковные преступники какие-то. И они все время извинялись перед каждой старушкой, которая, как в армии, выступала в роли «деда» и норовила поучать новобранцев.

Наконец началось крещение. Ольга с любопытством наблюдала за происходящим, волнуясь лишь о том, как повести себя, если вдруг надо будет оголяться. Посреди придела стоял большой чан. Желающие покреститься окружали его. Священник бубнил молитвы. Истошно кричали младенцы. Очевидно, у них было соревнование, кто кого переорет. Бабки шипели на людей, державших младенцев, а те, красные от натуги, отчаянно и виновато трясли своих чад. Пахло чем-то незнакомым, и не сказать, чтобы этот запах был Оле приятен.

Ее даже стало тошнить. Она еле сдерживалась. Затем каждого побрызгали водой. Ольгу обрадовало, что раздеваться при этом не заставили. Младенцы один за другим успокоились. «Давно надо было их освежить, – подумалось ей, – а то из-за их ора голова кругом». Когда предстало целовать крест, Оля обомлела: такая вереница людей собралась, где гарантия, что они здоровые? Еле-еле преодолев чувство отвращения, прикоснулась губами к кресту. А под конец еще нужно было что-то съесть и выпить. И вот то, что попало ей в рот, просто доконало девочку. Оказывается, это какая-то мякоть в алкоголе!

Ребенку спиртное?! Боясь выплюнуть, она изо всех сил старалась это проглотить, но все же не могла. Потом узнала, что дали всем… тело Иисуса! Тут ей совсем стало дурно. Как есть-то тело Его, великого Христа? С ума тут что ли все посходили с попом во главе?

Зато им выдали красивые крестики голубого цвета и документы, подтверждающие, что они покрестились.

Домой сестры приехали гордые, размахивая перед носом бабушки удостоверениями. Она, разумеется, расспросила, как все происходило.

– Неужто не было исповеди перед причастием?

– Не было никакой исповеди. А что это? – спросила Аня.

– Да и причастия тоже, кажется, не было, – добавила Оля.

– Ну как это не было! – возразила бабушка. – Тело Христово вкушали?

Ольга поморщилась.

– А исповедь – это когда каетесь в грехах, – продолжила она. – Странно, почему вы не каялись…

– А потому что у нас грехов нет! Вот почему!

Тут Ольга одернула Аньку:

– А бананы?

– Грехи есть у всех! У младенца даже, – сказала бабушка.

– У младенца?! Когда же он нагрешить-то успел? Нет у него никаких грехов. Не знаешь, баба, так и не говори!

– Как нет, когда есть! Первородный грех называется.

Из комнаты выглянул сын Дарьи Игнатьевны – отец умершей Аришки.

– Мама, прекратите забивать детям голову всякой ерундой, – недовольно сказал он.

Бабушка развела руками.

Велосипед сестрам купили. «Салют» голубого цвета.

***

Минуло 20 лет. За это время столько всего произошло, что заставило Ольгу повернуться к церкви и лицом, и душой. Нелепые восьмидесятые, дикие девяностые остались позади. Менялись жизненные ориентиры, постепенно приходило взросление, шло становление веры. В двухтысячных люди, становясь родителями, в большинстве случаев были гораздо просвещеннее своих мам и пап. Открывались храмы, воскресные школы, появлялась духовная литература. Страна вспомнила наконец о том, что, кого ни ставь выше Бога, а Бог все равно будет выше, да и не дотянуться до Него ни одному земному, как ни вставай на цыпочки. И в церквях уже не забывают надевать платки, ибо смиреннее, покорнее становится народ.

И многие хотят начать свою супружескую жизнь с таинства венчания, крестить своих детей, а закончив земной путь, быть отпетыми. И не потому, что это дань моде, а потому, что, как говорила бабушка, не нами это заведено. А попирание традиций, сами знаете, куда приводит. Не нужны людям ни революции, ни войны. Хотят они, люди русские, жить мирно и счастливо, любить друг друга и помогать. А это и есть жить во Христе. Скажете, не всегда так получается? Да, не всегда. Потому что мы еще учимся, еще взращиваем любовь. Она – росточек, который, если не холить его и не лелеять, зачахнет. Но мы ведь с вами хорошие садоводы, не так ли? И детям будем передавать огонь любви, ведь если от свечи зажжется много других свечей, от нее не убудет, зато сколько света повсюду.

***

Своего сына Федора Анна крестила, как только он родился. Негоже человеку, пусть и маленькому, без креста ходить.

Ольга приехала к сестре в гости в Федоровский, что под Сургутом. Этот дивный поселок находится посреди дремучей тайги, и его плотным кольцом окружают болота, озера, леса. Примечательно, что Федоровский занимает второе место в стране по уровню благоустройства.

Они шли на крестины, как вдруг из открытого окна до Ольги донеслись звуки. Она остолбенела, так как с первых аккордов узнала свою мелодию – ту, детскую, которую много лет назад сочинила, выбежав из столовой под грохот ложек.

«Нет, ошиблась, – подумала она, – не моя мелодия. Хотя нет, моя!»

Оля и узнавала и не узнавала ее. Мелодия была обработанная, профессионально отутюженная. И грубых там-тамов в ней было гораздо меньше, чем в Олиной, но чистоты столько же.

– Равель, – назвала Аня фамилию композитора.

Церковь святого великомученика Феодора Стратилата выглядела нарядно снаружи и светло внутри. Лики мягким взглядом приветствовали младенца. Пахло миром и благоденствием. Чувствовалось ощущение праздника. Федя был спокоен и тих. Глазенки пристально за всем наблюдали, но ни страха, ни недоверия в них не было.

Аня, с разрешения служителей церкви, попросила сестру заснять на видеокамеру крещение ее сына. Поначалу Оля снимала архитектуру храма, его внутреннее убранство. Нажала, как и было велено, красную кнопочку и смотрела за происходящим. Все прошло очень душевно. Праздник состоялся.

Оля все время была под впечатлением услышанной мелодии. Вспомнилась и некрещеная Аришка, и то, как бабушка расстраивалась, что она сидит под столом с объедками, и рев алюминиевых ложек на поминках, и воздушное там-там. И вдруг к батюшке, который крестил Федю, подошла девочка лет семи и спросила:

– Скажите, а креститься обязательно?

– Обязательно.

– А это правда, что умершие некрещеные под столом сидят и их объедками кормят?

Батюшка засмеялся, а Оля тут же встряла в разговор:

– И я в детстве так думала.

– Вот уж выдумают чего! Какие же мы будем христиане, если там, – он значительно указал на небо, – станем кого-то унижать, держать под столом и бросать объедки?

***

Домой вернулись в приподнятом настроении. Отмечая столь значимое событие, решили посмотреть видеозапись.

– Какой храм славный, – восклицали все, едва появились первые кадры на экране.

– А батюшка какой! – говорилось следом. – Сразу видно, что добрый и мудрый.

После этого на экране телевизора показался «снег».

– Антенна отошла, – успокоила всех Ольга.

Однако антенна была здесь ни при чем. Крещение, которое доверили снять Оле, все 40 минут было в виде мелькающих серых разводов. Наконец появилась картинка: радостные люди с младенцем на руках выходят из храма.

– Ты как снимала? – Аня грозно надвигалась на сестру. – Что ты там понажимала? Где крещение ребенка?

– Так это… Это ведь таинство, – Оля подняла указательный перст вверх. – Понимаешь? Та-ин-ство…

Наталья Романова

21 февраля 2024 Просмотров: 11 478