СПАСИТЕЛИ РУСИ... Личная трагедия Царской Семьи. Маленький страдалец.

Откуда в человеке рождается терпение? Как научились ему такие еще юные царские дети? Несмотря на замкнутый образ жизни, они успели многое повидать. Они видели чужую боль, под чутким духовным руководством родителей учились великой науке сострадания. Тот, кто научился сопереживать, не станет «зацикливаться» эгоистически на собственных бедах и горестях. К тому же, привыкнув постоянно заботиться друг о друге, поддерживать, ухаживать во время болезни, они и в заключении старались подбодрить друг друга собственным примером.

Исключительно тяжелые для Государя годы русско-японской войны и революции соединились и с личной трагедией. 30 июля 1904 г. совершилось долгожданное событие - рождение наследника Цесаревича Алексея Николаевича; через несколько месяцев было обнаружено, что младенец унаследовал по женской линии неизлечимую страшную болезнь - гемофилию, хроническое заболевание на почве пониженной свертываемости крови, при котором, даже незначительное кровотечение представляло серьезную опасность для ребенка, даже легкий ушиб мог вызвать угрожающее жизни внутреннее кровоизлияние.

Болезнь Наследника потребовала от его Августейших родителей чрезвычайного напряжения душевных и духовных сил. Очень деятельного и жизнерадостного ребенка было трудно уберегать от постоянно грозящих ему опасностей. Для бдительного надзора к Наследнику приставили двух матросов из гвардейского экипажа Императорской яхты «Штандарт», однако полностью избежать ушибов не удавалось, и время от времени случались страшные, мучительные припадки болезни.

Когда лучшие доктора бессильны были остановить кровоизлияние и облегчить страдания несчастного ребенка, Государыня, надеясь на милосердие Божие, прибегала к помощи молитв «Божьего человека» Григория Распутина, в котором она видела ходатая перед Господом за ее семью и горячо любимого больного сына.

Главное - молитва. «Да будет воля Твоя» - любимые молитвенные слова Николая II. Когда юный царевич, самый маленький из всех, но самый большой страдалец в семье, лежал с приступами страшной болезни, он, крича от боли, утешение искал в молитве и в любви близких, в первую очередь матери. Пьер Жильяр сохранил воспоминания и об этом: «Императрица сидела у изголовья сына с начала заболевания, нагибалась к нему, ласкала его, окружала его своей любовью, старалась тысячью мелких забот облегчить его страдания. Государь тоже приходил, как только у него была свободная минутка. Он старался подбодрить ребенка, развлечь его, но боль была сильнее материнских ласк и отцовских рассказов, и прерванные стоны возобновлялись. Изредка отворялась дверь, и одна из великих княжон на цыпочках входила в комнату, целовала маленького брата и как бы вносила с собою струю свежести и здоровья. Ребенок открывал на минуту свои большие глаза, уже глубоко очерченные болезнью, и тотчас снова их закрывал.

«Воспитанный в благочестивой семье, окруженный бесконечной любовью и заботами матери и отца и лаской сестер, этот отрок сам отдавал всем окружающим свое доброе сердце, простоту и ласку, терпением отвечал на грубости и оскорбления. Не является ли этот отрок лучшим путеводным огнем в нашей греховной, мрачной жизни, когда мы не умеем не роптать и дерзновенно спрашиваем у Господа: "За что?" Не учит ли нас этот отрок светозарный тому христианскому терпению и любви, которые он почерпнул на уроках Закона Божия со своей страдалицей-матерью и которые он сумел воплотить в жизнь?» (Н. В. Борзов. «Светозарный отрок»).

Царский друг

Говоря о болезни царевича, неправильно будет не сказать два слова и о друге Царской семьи Григории Ефимовиче Распутине. Ведь до сих пор мы безумствуем, решая за святого Царя, правильно или неправильно выбирал он друзей. Но духовность Царской семьи не поддается нашему немощному анализу - она выше всего, что мы можем себе представить. Хотя, конечно, это была семья, жившая всеми радостями и горестями обыкновенной человеческой жизни, однако отсутствие какой-то особой аскезы не должно нас обманывать - мы говорим о людях, подвиг которых еще выше, оттого что всем нам они явили пример святости в миру. Их православная духовность была здоровой, не поврежденной никакой фанатичностью, истерией или фатализмом.

Если мы еще раз внимательно прочтем дневники и письма государыни Александры Феодоровны, в которых она предстает человеком, исполненным истинного духовного трезвения, наголову выше окружающих, если вновь поразимся глубине и продуманности ее религиозных суждений, идущих от сердца, то, конечно, нам станет совершенно ясно, что эта женщина не почтила бы высоким именем своего друга-шарлатана, а уж тем более экстрасенса. В отличие от многих и многих родителей, отдающих детей в руки современных колдунов, под действие бесовской силы, Александра Феодоровна заботилась в первую очередь о душе своих детей, а уже потом о их телесном здоровье. Никогда бы не позвала она к умирающему сыну колдуна, предпочла бы телесную смерть ребенка повреждению его души.

Мог ли Государь, такой чуткий в духовной жизни, обращаться к темным силам? Вспомним его роль в деле прославления святых, в том числе нашего любимого батюшки Серафима Саровского. Могли бы дети сохранить незапятнанную сердечную чистоту пройдя «сеанс лечения» у целителя? Конечно же, нет. Могла ли всегда такая благоразумная, совершенно лишенная какого-либо мистицизма великая княжна Татьяна считать Распутина другом семьи, будь он тем, чем его представляли? А ведь Татьяна утешала мать в смерти общего друга, выказывая уверенность, что Григорий Ефимович молится за них на небесах. Так же относились к Распутину и другие царские дети. Так кем же был Распутин? В книге игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-мученик» говорится, что поведение Григория Ефимовича напоминало окружающим поведение юродивого. Хотя светскому обществу все, что ни сделал бы простой мужик, должно было казаться юродством, но все-таки почему бы не принять за версию: Распутин - царский друг - русский юродивый?

То, что Распутин своей молитвой исцелял наследника, подтверждают все, кто писал о Григории Ефимовиче. Правда, свидетели при этом беспомощно разводят руками и говорят: «Совпадение». Но не бывает совпадений там, где действует Божия сила. Честные друзья становятся беспомощными против фактов, которые они же сами честно и аккуратно описывают, их воспоминания полностью оправдывают Распутина и обеляют в глазах потомков, даже если сами авторы воспоминаний под давлением общего мнения относились к нему предвзято и недружелюбно, как, например, Лили Ден или Пьер Жильяр. Так, Юлия Ден писала: «Если я заявляю, что не видела ничего дурного в Григории Распутине, то меня назовут лгуньей или недалекой женщиной. Причем последнее определение будет вполне мягким по отношению ко мне. И тем менее это истинная правда. Мы никогда не видели в нем чего-либо отрицательного...

Как и многие другие, Император был поражен простотой и откровенностью Распутина...

Есть множество свидетельств, что Григорий Ефимович действительно мог останавливать приступы гемофилии и прекращать мучения юного Цесаревича.

Григорий Распутин был для всей Царской Семьи одним из самых близких людей, но Их Величества отнюдь не находились безраздельно под его влиянием, как это пытались представить недруги; встречи их случались нечасто и, по мнению близкого окружения, в основном были связаны с нездоровьем Цесаревича Алексея.

«С первого же раза, когда Распутин появился у постели больного Наследника, облегчение последовало немедленно».

(Из воспоминаний Дворцового коменданта ген. Воейкова).

«Когда Следующий факт из жизни Наследника тронет сердце каждой матери. Все знают, что во время постоянных заболеваний Алексея Николаевича Их Величества всегда обращались к Распутину, веря, что его молитва поможет бедному мальчику.

В 1915 году, когда Государь встал во главе армии, он уехал в Ставку, взяв Алексея Николаевича с собой. В расстоянии нескольких часов пути от Царского Села у Алексея Николаевича началось кровоизлияние носом.

Доктор Деревенько, который постоянно его сопровождал, старался остановить кровь, но ничто не помогало, и положение становилось настолько грозным, что Деревенько решился просить Государя вернуть поезд обратно, так как Алексей Николаевич истекает кровью.

...Императрица стояла на коленях около кровати, ломая голову, что дальше предпринять.

Вернувшись домой, я получила от нее записку с приказанием вызвать Григория Ефимовича. Он приехал во Дворец и с родителями прошел к Алексею Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил Наследника, сказав родителям, что серьезного ничего нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось.

Государь на следующий день уехал в Ставку. Доктора говорили, что они совершенно не понимают, как это произошло».

(Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»).

«После революции я встречалась с профессором Федоровым, лечившим Наследника. Мы говорили о случаях, в которых, по словам профессора, медицинская наука бессильна остановить внутреннее кровоизлияние. В таких случаях стоило Распутину осенить Наследника крестным знамением, как кровоизлияние останавливалось. «Нельзя не понять родителей больного мальчика», - сказал профессор Федоров».

(Из «Неопубликованных воспоминаний» А.А. Вырубовой).

«Я видела у нас Распутина два-три раза. Каждый раз я его видела около больного Алексея Николаевича. На этой почве он у нас и появился; Государыня считала его праведником и верила в силу его молитв».

(Из воспоминаний комнатной девушки Великих Княжон Е.Н. Эрсберг).

«Распутин не так часто бывал во Дворце, как об этом кричали. Его появление, кажется, объясняется болезнью Алексея Николаевича. Сам я его видел один раз. Он был понят мною вот как: умный, добрый мужик».

(Из мемуаров гувернера Царских детей англичанина С.И. Гиббса).

«Представление кончилось, я вышел внутренней дверью в коридор перед комнатой Алексея Николаевича. До моего слуха ясно доносились его стоны. Внезапно я увидел перед собой Императрицу, которая приближалась бегом, придерживая в спешке обеими руками длинное платье, которое ей мешало. Я прижался к стене, и она прошла рядом со мной, не заметив меня. Лицо ее было взволновано и отражало острое беспокойство.

Я вернулся в залу; там царило оживление, лакеи в ливреях обносили блюда с прохладительными угощениями: все смеялись, шутили, вечер был в разгаре. Через несколько минут Императрица вернулась; она снова надела свою маску и старалась улыбаться тем, кто толпился перед нею. Но я заметил, что Государь, продолжая разговаривать, занял такое место, откуда мог наблюдать за дверью, и я схватил налету отчаянный взгляд, который Императрица ему бросила на пороге.

Час спустя я вернулся к себе, еще глубоко взволнованный этой сценой, которая внезапно раскрыла предо мною драму этого двойного существования.

...Дело в том, что они не хотели, чтобы стало известно, какой болезнью страдает Великий Князь Наследник. Я понял, что эта болезнь в их глазах имела значение государственной тайны».

(Пьер Жильяр, «Из воспоминаний об Императоре Николае II и его семье»).

«Осенью 1912 года Царская Семья уехала на охоту в Скерневицы, имение Их Величеств в Польше. Я же вернулась на свою дачку в Царское Село, но ненадолго. Получила телеграмму от Государыни, в которой сообщалось, что Алексей Николаевич, играя у пруда, неудачно прыгнул в лодку, что вызвало внутреннее кровоизлияние. В данную минуту он лежал и был серьезно болен.

Как только ему стало получше, Их Величества переехали в Спалу, куда вызвали и меня. Первое время Алексей Николаевич был на ногах, хотя жаловался на боли то в животе, то в спине. Он очень изменился, но доктор не мог точно определить, где произошло кровоизлияние.

Как-то раз Государыня взяла его с собой кататься, я тоже была с ними. Во время прогулки Алексей Николаевич все время жаловался на внутреннюю боль, каждый толчок его мучил, лицо вытягивалось и бледнело. Государыня, напуганная, велела повернуть домой. Когда мы подъехали к Дворцу, его уже вынесли почти без чувств.

Последующие три недели он находился между жизнью и смертью, день и ночь кричал от боли; окружающим было тяжело слышать его постоянные стоны, так что иногда, проходя его комнату, мы затыкали уши. Государыня все это время не раздевалась. Не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживала у кровати своего маленького больного сына, который лежал на бочку с поднятой ножкой - без сознания.

Ногу эту Алексей Николаевич потом долго не мог выпрямить. Крошечное, восковое лицо с заостренным носиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный. Как-то раз, войдя в комнату сына и услышав его отчаянные стоны, Государь выбежал из комнаты и, запершись у себя в кабинете, расплакался.

Как-то раз Алексей Николаевич сказал своим родителям: «Когда я умру, поставьте мне в парке маленький каменный памятник».

Из Петербурга выписали доктора Раухфуса. профессора Федорова с ассистентом, доктором Деревенько. На консультации они объявили состояние здоровья Наследника безнадежным.

Как-то вечером после обеда, когда мы поднялись наверх в гостиную Государыни, неожиданно в дверях появилась Принцесса Ирина Прусская, приехавшая помочь и утешить сестру. Бледная и взволнованная, она просила нас разойтись, так как состояние Алексея Николаевича было безнадежно.

Я вернулась обратно во Дворец в одиннадцать часов вечера; вошли Их Величества в полном отчаянии. Государыня повторяла, что ей не верится, чтобы Господь их оставил. Они приказали мне послать телеграмму Распутину. Он ответил: «Болезнь не опасна, как это кажется. Пусть доктора его не мучают». Вскоре Наследник стал поправляться».

(Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»).

«Дни от 12-го до 23-го были самыми тяжелыми. Бедняжка (Цесаревич Алексей - сост.) сильно страдал, боли были спорадическими и появлялись каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил и днем, и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль.

Он почти не спал все это время, не имел сил плакать и только стонал, повторяя все время одни и те же слова: «Господи, сжалься надо мною». Я с трудом мог оставаться в его комнате, но должен был сменять Аликс, которая совершенно выбилась из сил, проводя у его постели ночи напролет.

Она переносила это испытание лучше, чем я, в особенности, когда Алексею было очень тяжело».

(Из письма Государя матери, осень 1912 г., Спала).

«Цесаревич, лежа в кроватке, жалобно стонал, прижавшись головой к руке матери, и его тонкое, бескровное личико было неузнаваемо. Изредка он прерывал свои стоны, чтобы прошептать только одно слово: «Мама», в котором он выражал все свое страдание, все свое отчаяние. И мать целовала его волосы, лоб, глаза, как будто этой лаской она могла облегчить его страдания, вдохнуть ему немного жизни, которая, казалось, его покидала.

О, какая пытка для матери присутствовать бессильной при муках своего ребенка, томиться долгие часы в смертной тоске, какая мука знать, ...что это она передала ему ту страшную болезнь, против которой наука ничего не могла поделать.

Как я понимал теперь сокровенную драму этой жизни и, как легко мне стало восстановить этапы этого долгого пути на Голгофу!»

(Из воспоминаний воспитателя Наследника П.Жильяра).