Не так давно, на стыке 19 и 20-го веков, жил и творил, наверное, один из величайших умов театрального искусства – Константин Сергеевич Станиславский. Будучи талантливейшим актером, режиссером и педагогом, Константин Сергеевич становится реформатором театрального искусства своего времени. Наиболее важным вкладом этого великого деятеля считается разработанная им теория сценического искусства и актерской игры, которая обычно кратко называется «система Станиславского».

Она призвана рассмотреть сложные задачи перевоплощения артиста в образ, дать пути их решения и необходимые для этого указания.

Согласно теории Станиславского, игра актера разделяется на три основные технологии: ремесло, искусство представления и искусство переживания. Ремесло предполагает использовать готовые модели поведения и штампы, которые помогут зрителю понять, какие эмоции имеет ввиду играющий на сцене. Искусство представления заключается в том, что актер, в процессе подготовки к спектаклю, достигает состояния подлинных переживаний своего героя, а на публике лишь воспроизводит отточенную под их воздействием модель поведения. Искусство переживания и является этими самыми подлинными чувствами, которые позволяют играющему роль слиться со своим персонажем.

То есть актеру необходимо настолько вжиться в образ, чтобы взаправду почувствовать те эмоции, которые возникают у его героя, будь то радость, гнев, раздражение или сожаление. Тогда уже он будет не играть роль, а короткое время жить жизнью своего персонажа, что в свою очередь даст зрителю веру в реальность происходящего на сцене. Такое состояние достигается на репетициях, где действия артиста должны быть логически осмысленными, включая их высокую детализацию, но опуская ненужные и, возможно, неприятные зрителю подробности. В таком случае, выходя на сцену перед публикой, выступающему будет достаточно повторить ту модель поведения, которая сформировалась у него во время репетиций под воздействием настоящих переживаний, чтобы смотрящие поверили в реальность происходящего.

Как не сложно догадаться, ключевым моментом всего этого сложного процесса является именно подлинное чувство, которое должно возникать у актера. Именно оно дает жизнь образу. И ведь действительно, зачем пытаться убедить зрителя в правде на сцене, зачем концентрироваться на мнении критика, режиссера, публики, если можно сконцентрироваться на себе, стать подлинно тем персонажем, которого ты играешь, тогда уже не будет иметь значения мнение других, ведь они не смогут не поверить правде.

Для реализации такого подхода душе актера потребуется примерить на себе самые разные переживания, которые, в свою очередь, вовсе не обязательно должны отражать то состояние, в котором он находился до репетиции. Это может быть и счастье влюбленного, увидевшего даму сердца, и легкая вечерняя грусть уставшего за день старика, и презрительно-снисходительное отношение начальника к подчиненному. А если, вдруг, необходимо будет почувствовать презрение или гнев? И эти чувства, хотя бы и не на полную силу, в какой-то мере необходимо будет испытать актеру. И тут возникает законный вопрос. А не останется ли это без последствий? Не является ли такой подход к чувственной составляющей роли насилием над своей душой? И вообще, имеем ли мы право приказывать своей душе испытывать хотя бы радость, не говоря уже о чем-то противоположном? Не так просто найти ответы на эти сложные вопросы.

Можно рассмотреть простой пример. Когда человек начинает жить духовной жизнью, он начинает при помощи Христа очищать свою душу от самых разных негативных чувств и мыслей. Со временем место злобы и гнева начинают занимать милость и любовь. Раздражения становится все меньше, спокойствия все больше, а мирская суета мало-помалу теряет свое значение. Часть переживаний, которые рождаются собственными эгоизмом и гордыней, начинают расцениваться как греховные. Жизненные приоритеты меняются, и то, что раньше было приемлемо, сегодня оказывается совсем вредным. Не принесет ли такой душе страдание попытка, хоть и понарошку, но все же испытать реальное или близкое к реальному чувство гнева или презрения к ближнему на сцене? Не оставит ли это негативные последствия? И ладно, если бы мы просто изображали подлого убийцу, но нам ведь предлагают в каком-то приближении прочувствовать его переживания, понять мотивацию и некой частью себя согласиться ней, принять ее как нечто оправдательно-допустимое, хотя бы и с точки зрения самого преступника. Не окажется ли это в последствии раной на душе, которая привыкла отторгать подобные чувствования как нечто совершенно чуждое?

Наше душевное состояние это довольно таки непредсказуемая вещь. Ни для кого не секрет, что чувства зачастую не спрашивают разрешения на то, чтобы поселиться в душе. И даже привычные вещи, которые обычно радуют человека, могут в определенный момент перестать вызывать какие-либо эмоции, а то и вовсе наскучить. Уныние, радость, грусть, сострадание – все это появляется само собой, в зависимости от внешних и внутренних факторов, порой совершенно неожиданно. Конечно, у человека есть определенный набор рычагов влияния на свои чувства, но они далеко не всегда дают нужный эффект и, как правило, способны влиять лишь на небольшую область внутренних переживаний. Мы можем попробовать вызвать у себя грусть и сострадание, посмотрев драматический фильм, но мы не можем заставить себя влюбиться или стать счастливым, сделать так, чтобы все вокруг радовало или раздражало. Точнее, возможно кому-то и удастся искусственно достичь этих переживаний в ком-то приближении, но даже в этом случае они не будут подлинными. И не окажет ли такая игра своими чувствами отпечатка на душевном здоровье?

А если вдруг волею случая, актеру выпало играть преступника, который холоднокровно совершает убийство единственно из личных эгоистичных побуждений? Вхождение в такой образ будет предполагать внутреннее принятие и некую меру оправдания действий убийцы. Ведь для того, чтобы показать правду на сцене, нужно немножечко стать самому преступником. Актеру предстоит непростая задача, и, в случае ее удачного выполнения, не изменится ли его подлинное отношение к преступлению в последствии, не окажется ли оно таким же недопустимым, как и прежде? После такого, пусть и мимолетного оправдания преступления, не сдвинутся ли наши жизненные приоритеты?

Сложно дать однозначные ответы на такое обилие возникших вопросов. Автору этих строк кажется, что следование «системе Станиславского» вполне способно оказать негативное влияние на внутренний мир артиста. Да и возможно ли практиковать эту систему, отрабатывая роль, например, Воланда Булгакова, без особых последствий? Это, как минимум, способно повлечь за собой потерю мира в сердце, а то и вовсе расстроит душевное равновесие на продолжительное время, что в свою очередь уже может отрицательно отразиться и на видимой стороне жизни актера и его жизненном пути. Еще хуже, если артист – верующий человек. Для него чувствование любого греховного переживания окажется болящей раной, которая будет точить совесть и совершенно лишать внутреннего покоя.

Станиславский судя по всему был великолепнейшим режиссером и актером, со светлейшим умом. Те приемы, которые он преподавал могут оказать услугу любому артисту. Это действительно мощная школа, действительно плод изощрённого ума, не слепой перечень правил и запретов, а продуманная теория сценического искусства. Но слишком много в это системе упирается именно в сцену, в театр, тем самым превознося его, тем самым возводя его в центр жизни. Показать правду, сделаться правдой, почувствовать себя персонажем. Не придумать зависть, а почувствовать ее, не придумывать, как показать гнев, а разгневаться, не выдумывать отчаяние своего героя, а почувствовать его. Да, такой актер станет гениальным, но его душа не избежит боли соприкосновения с каждым из чувств.

Конечно, возможно профессиональный актер не согласиться со всем вышесказанным. Невозможно сделать сколько-нибудь объективный вывод, не прочувствовав всё на себе лично, тем более если он касается такого обширного понятия, как система Станислаского. И нельзя прожить жизнь, не замаравшись. Это же касается и методик, которые для слабо знакомого с ними человеком, покажутся вредными. Возможно, существуют вполне глубоко верующие артисты, которым удается в своей деятельности практиковать систему Станиславского и успешно сохранять верный вектор своей жизни, направленный на Христа. Да и православных деятелей театра и кино у нас сегодня хватает, хотя и неизвестно практикуют ли они вышеупомянутую систему. Но, все же, нельзя легкомысленно относиться к душе и думать, что ее можно безнаказанно использовать в качестве вспомогательного инструмента на пути превращения актера в образ, ведь это вполне может оказаться насилием, а никакое насилие не проходит бесследно.

Игорь г. Киев

10 ноября 2017 Просмотров: 8 874