Прожить жизнь набело

Двери автобуса закрылись прямо перед носом. Евгения забарабанила кулаками в закрытую дверь с таким ожесточением, как будто это был последний автобус, Ноев ковчег, готовый отплыть от последнего островка суши.

Двери открылись.

 – Девушка, вы что – на свидание опаздываете? – улыбнулся парень у выхода.

 И она зачем-то виновато объяснила:

 – Мне в больницу. К бабушке. Срочно!

 Парень перестал улыбаться, сочувственно кивнул головой, а она уже забыла о нём, села на свободное место к окну – ехать нужно было далеко, через полгорода.

 Да, бабушка позвонила и сказала: «Пожалуйста, приезжай побыстрее…» И её голос, всегда такой

 уверенный, такой командирский, звучал совсем иначе – как голос маленькой девочки, испуганной маленькой девочки.

 Только вчера Женя сидела в просторной и светлой палате, выкладывала на новёхонькую красивую тумбочку сок, фрукты, куриные котлетки, – всё, что обычно носят в больницу. Бабушка морщилась: внучка никогда не умела готовить так, как она сама. Такие ароматные пироги,

 наваристый борщ, сочное жаркое, нежные, во рту тающие котлеты, как у Натальи Изотовны, – пальчики оближешь, – вполне могли бы украсить стол самого изысканного гурмана.

 Женя как-то сказала про бабушкину кухню словами из книги: «Баба, ты готовишь котлеты с таким искусством, как будто им предстоит долгая и счастливая жизнь!» И все согласились – сущая правда!

 Всё, что ни делала бабушка, было самым лучшим! Она сама – всегда самая красивая, самая видная, умеющая из ничего сотворить королевский наряд. Невысокая ростом, пухленькая, русоволосая, боевая, быстрая – первая на работе и запевала за столом. Бригадир, чья фотография не сходила с доски почёта.

 Умела вести хозяйство, экономить, у неё всегда и на всё хватало денег. Умела белить и шпаклевать, красить, вбивать гвозди, вкручивать лампочки, чинить и ремонтировать. В квартире всегда идеальная чистота. На стирку уходил весь день: всё кипятилось, отбеливалось, крахмалилось, подсинивалось, гладилось ещё влажным. Да, стирка была кошмаром из Жениного детства – она не могла выдержать ни темпа, ни нагрузки бабули.

 При этом бабушка – совсем не зануда! Прочитала огромное количество книг, собрала чудесную библиотеку: классики, энциклопедии, современная литература. На всё имела свой взгляд, своё мнение, отличалась редкой рассудительностью, ясной логикой, сильным и критическим

 умом.

 Умела анализировать происходящее, разбиралась в политике, могла при случае дать умный и трезвый комментарий, так что не знающий её биографию человек в жизни не догадался бы

 про образование длиной ровно в три класса.

 Сила характера бабушки чувствовалась всеми окружающими, её уважали, слушались, спрашивали совета. Случись Жене давать характеристику собственной бабушке, она, пожалуй, назвала бы два качества: жизнелюбие и энергия. Да, пожалуй, так…

 Даже в восемьдесят два года бабуля сохранила эти качества. Женя как-то сказала:

 – Баба, мне бы дожить до твоих лет и иметь такую энергию и жизнелюбие, как у тебя!

 На что бабушка не замедлила с ответом, припечатала с улыбкой:

 – Доча, да тебе бы в твои двадцать иметь такую энергию, как у меня!

 Дед не употреблял слова «энергия и жизнелюбие», он часто говорил о жене просто:

 «Хваткая у меня Наташа, эх, и хваткая! Хватучая!» Так и повелось в родне: хваткая да

 хваткая. Вроде ласкового прозвища.

 Бабуля и вчера, после тяжёлой операции, а ей ампутировали ногу, держалась бодро, шутила, бросалась косточками от вишни, беззлобно ругала врача, что ногу высоко отрезал.

 Вот такая у неё бабушка! А теперь она позвонила и испуганным голосом маленькой девочки просила срочно приехать. Женя нетерпеливо заёрзала на кожаном сиденье:

 как далеко ещё ехать! Что же случилось с бабой?

 Родилась её бабушка в Забайкальской деревне Черемхово Читинской области. Двадцатые годы (старинное китайское пожелание врагу – чтоб тебе жить в эпоху перемен!) – страшные годы… Раскулачили бабушкину зажиточную семью, многие родные сгинули в лихолетье.

 Бабуля росла единственной девочкой в большой семье: шесть сыновей и девчонка-сорванец. Как жили в забайкальской деревне – понятно, наверное, всем: постельного белья – и того не было, спали на зимней одежде.

 Маленькую Наташу учили шить бельё и печь хлеб, а она уверенно заявляла:

 – А я буду в городе жить и торт есть!

 Всё сбылось… И жила в городе, и торт ела…

 А в детстве – нищета деревенская, а рядом богатый-богатый край… Контрастом: вода и камень,

 стихи и проза, лёд и пламень – не так различны меж собой…

 Забайкалье – почти как Зазеркалье, для большинства россиян страна далёкая, неизведанная, почти

 сказочная… Горные хребты забайкальцы называют сопками, а межгорные долины – падями. Сопки укутаны сиреневым багульником, на склонах и вершинах – кедры и дикие розовые абрикосы. Тайга, на опушках которой растут особенные забайкальские берёзы с тёмной берестой.

 Кто раз здесь побывал – не забудет никогда: ягодные пади и душистое разнотравье степей, чистые родники и горячие минеральные ключи.

 Может, и характер бабушкин сложился таким же ярким, сильным, многоцветным, как Забайкальская природа?

 Когда-то Женя любила красивые строки:

 Забайкалье — это за Байкалом,

 Это там, где сопки и тайга.

 Это там, где снег по перевалам,

 Где зимой беснуется пурга.

 Здесь весна багулом красит сопки,

 В синем небе дымкой облака,

 А в тайге чуть видимые тропки

 Приведут к хрустальным родникам.

  До Байкала – проза, за Байкалом – поэзия, – Чеховские слова…

 Антон Павлович, проезжая через Забайкалье, в путевых заметках писал: «В Забайкалье я находил всё, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью по Донской степи, а утром очнёшься от дремоты, глядь — уж Полтавская губерния — и так всю тысячу верст. Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии. Вообще говоря, от Байкала начинается Сибирская поэзия, до Байкала же была проза».

 Поэзия… Бабушка не была романтиком, она была махровым материалистом. Убеждённой коммунисткой… Светлое будущее наступит – мы его построим! Кто был ничем – тот станет всем! И никакой религии…

 Никакой религии… Вспомнила! Вчера в палате спросила:

 – Баба, а ты крещёная?

 – Конечно!

 – А верующая?

 – Так мы все неверующие… Коммунисты… Так и жизнь прожили…

 – Баба, тебе нужно исповедаться и причаститься!

 – Зачем?

 – Чтобы в рай попасть!

 – Да есть ли он этот рай вообще?!

 – Есть, баба! Есть рай!

 – Да… У нас с тобой прямо как в романе: «Иван, а безсмертие есть, ну, там какое-нибудь, ну

 хоть маленькое, малюсенькое? – Нет и безсмертия. – Никакого? – Никакого. – Алешка, есть

 безсмертие? – Есть. – А Бог и безсмертие? – И Бог и безсмертие. В Боге и безсмертие».

 – Бабуль, ты меня поражаешь просто! Так вот запросто – наизусть! Это из «Идиота»?

 – Доча, что ж ты «Братьев Карамазовых» от «Идиота» отличить не можешь?!

Бабушка замолчала. Молчала долго. А потом вдруг вздохнула тяжело и сказала с болью:

 – Как это страшно! Как же страшно!

 – Что страшно?

 – Я жила без Бога – и если рай есть – то как же это страшно!

 Потом зашёл врач, и Женя совсем забыла о разговоре. А сейчас вспомнила… Не с этим ли разговором связан неожиданный детский робкий голос бабули по телефону? Ведь она сказала: «Как же это страшно!»

 Женя помнила все рассказы бабушки о её жизни – и страшного там ничего не было. Трудности были, а ещё много весёлых случаев, семейных баек, о которых вспоминали за праздничным столом.

 В войну юная Наташа работала в Чите токарем на заводе, за станком. Точила снаряды. Ей, маленькой ростом, подставляли ящик, чтобы дотянулась.

 После работы на танцах познакомилась с дедом, кадровым офицером восточного фронта. Когда решили пожениться, дед повёл её в отдел кадров: увольняться и ехать с ним в гарнизон в Бурятию. Купил будущей супруге конфеты «Дунькина радость». Остался ждать внизу, а Наташа поднялась к кадровикам писать заявление.

 Ждёт-пождёт – нет Наташи. Поднялся сам по лестнице – невеста ест «Дунькину радость» и по

 перилам катается. Развлекается, в общем, по полной программе. Парк культуры и отдыха.

 А когда привёз молодую жену в гарнизон, уходя на работу, попросил поджарить макароны из пайка. Наташа эти макароны видела первый раз в жизни, отварить не догадалась – так и положила весь пакет на сковородку.

 Но училась хитростям ведения хозяйства быстро. Уехал муж в командировку из комнаты в бараке – страшной, облезлой, грязной. Приезжает назад – Наташа беременная, на оставленные гроши купила извёстку, глину, шпаклёвку, замазку, ситец. Ремонт сделала, занавески сшила – комнату не узнать: чистота и красота!

 Часто вспоминала бабуля забавный случай, когда сыновья Саша и Юра, бойкие малыши, все в маму, пошли гулять – и на пекарню по соседству забрели. Там мальчишек приветили и угостили большой булкой хлеба. Идут они по гарнизону, важные такие, навстречу командир полка:

 – Это что у вас такое?

 Юра и Саша – не жадные, протянули булку командиру:

 – На, кусай!

 Весь гарнизон смеялся.

 А немного позже весь гарнизон искал пропавшего Юру. А он маленький был толстенький, щёчки пухлые, похож на бурята. Его буряты и украли. Обыскали все юрты, наконец, в одной нашли.

 Сидит Юра в синем халате – дэгэле, с длинным, расширяющемся книзу подолом, поверх халата пояс, на голове бурятская шапочка конической формы, мехом отороченная, – хасабшатай малгай.

 Сидит довольный и за обе щёки уплетает позы, это что-то типа наших больших пельменей: фарш из баранины, смешанный с внутренним жиром и всё это в тесте. Рядом пиала стоит – чай с молоком, солью и маслом. Щёчки толстые, глазки жмурит – настоящий бурятский малыш…

 – Как же ты не плакал?

 – Я знал, что вы меня найдёте!

 Вот так они и жили – мотались всей семьёй по гарнизонам. Когда дедушку демобилизовали – осели в Чите. Навалились болезни. Шесть лет бабушка ухаживала за парализованным дедом.

 У самой началась астма, дали инвалидность, чудовищные дозы гормонов. От гормонов – трофические язвы на ногах, сосуды сужены, кровоток нарушен. Поражения тканей такие страшные, что пальчики на ногах самоампутировались – зрелище не для слабонервных…

 Никогда не жаловалась, терпела боли мужественно – стойкий оловянный солдатик. И вот сейчас – началась гангрена, сделали операцию, ампутировали ногу до колена. Как-то перенесёт бабуля эту операцию в её восемьдесят два? Хирург беспокоился: выдержит ли сердце, не подведёт ли в послеоперационный период?

 – Городская клиническая больница! Следующая – конечная!

 Женя вылетела из автобуса, взлетела на третий этаж – хирургическое отделение, палата номер три.

 – Баба, как ты, как чувствуешь себя?

 – Иди сюда… Сядь поближе… Ещё ближе… Знаешь, доча, сегодня кто-то сидел рядом со

 мной на кровати.

 – Врач? Медсестра? Ты спала, баба?

 – Нет! Это был не человек. Может, ангел? Кто-то очень-очень добрый… Я ясно чувствовала и даже видела, как бы боковым зрением, – сидит кто-то рядом со мной на кровати и печалится обо мне, плачет обо мне.

 – Бабуля, ты у нас такая материалистка – и вдруг ангел?!

 – Он печалился обо мне…

 Женя вышла из палаты растерянная. Что делать? Кажется, её бабушка перестала быть махровой материалисткой. Ей стал открываться духовный мир? Женя думала весь вечер, и, засыпая, решила: утром она привезёт к бабушке священника. Может, пришло время, и бабуля не откажется исповедаться, покаяться. Может, она даже не откажется причаститься?

 Как там сказал известный персонаж: «Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!»

 Слава Богу, у бабушки есть время…

 Женя верила в Бога, но, как это принято говорить, в душе. Она не ходила в церковь – её не учили этому ни бабушка, ни мама. Иногда размышляла: ведь если начать жить церковной жизнью, наверное, нужно быть готовой не грешить?

 Жить, так сказать, набело? А получались черновики одни… То одну страницу хотелось переписать, то другую вырвать из памяти… Вся жизнь – сплошной черновик… Может, она чего-то не понимает?

 Или понимает неправильно? Эх, прожить бы жизнь набело – так, чтобы не ошибаться!

 Ладно, она начнёт с бабушки – привезёт к ней священника.

 Женя включила чайник, сделала аппетитный бутерброд, но позавтракать не успела – зазвонил телефон. Звонил хирург, Иван Тимофеевич, лечащий врач бабули.

 – Евгения Александровна? Простите за ранний звонок и примите наши соболезнования. Ваша бабушка, Наталья Изотовна, скончалась в шесть часов утра.

 Ольга Рожнёва