Папиными молитвамиТы же, когда
молишься, войди в комнату твою и, затворив
дверь твою, помолись Отцу твоему, Который
втайне;
и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе
явно.
(Мф 6:6)
Мы познакомились с Шалвой так. Моя подруга
Римма состояла в должности многофункциональной бессменной няньки при одном
светском семействе. В ее обязанности входила уборка, готовка, надзор за младшим
отпрыском и даже ночевки, пока родители не прибудут домой из казино. Иногда
«мальчику хотелось на травку» и Римма выезжала с ним в Ваке-парк. Для этих
поездок был задействован постоянный таксист Шалва.
Когда
у меня было время, я иногда присоединялась к ним, и мы вместе «пасли» Мерабико
на площадке с аттракционами. Мы сидели и болтали о том о сем, не выпуская
шестилетку из поля зрения. Мерабико носился между каруселями и тиром,
просаживая папашины капиталы на всякую дребедень.
Римма
наблюдала утечку купюр с болью в сердце и иногда констатировала:
—
За час уже две мои дневные зарплаты спустил! И куда? На тир! Тьфу!
Шалва
сидел рядом и улыбался своим мыслям. Его трудно было чем-то удивить. Помимо
шоферского стажа, он был и геройский дедушка по совместительству. Содержал двух
взрослых сыновей и «лапушку-внучку».
Кругозор
у Шалвы был поистине бескрайним. Он со знанием дела судил о ближневосточном
конфликте, психологических проблемах конкретных политиков и экономических
прогнозах во всем мире.
Во
время этих прогулок Шалва часто рассказывал нам что-то из своей жизни.
Вот
некоторые из его рассказов, что удержала моя дырявая память.
*
* *
Как-то
зашел у Риммы с Шалвой разговор о гендерном превосходстве.
—
Мужики сейчас никчемные, вырождаются, за редким исключением, — рассуждала
Римма, щелкая семечки. — Будь моя воля, я бы их всех загнала бы в гетто и там
пахала бы на них.
Шалва,
само собой, запротестовал.
—
Солнце мое, я понимаю, что у тебя нас зуб большой и заслуженный. Нелегко одной
двоих поднимать. Но тут под другим углом надо смотреть. Вот я вам про Акопа
расскажу. На одной бирже столько лет таксовали.
Мы
поняли, что у Шалвы «приход музы» и настроились слушать.
—
Акоп от нас, биржевиков, ничем не отличался. Шоферил, как все, вне очереди
клиентов не ловил. Имел жену и двоих детей: сына и дочь. На вид тоже ничего
героического. Толстяк он и есть толстяк. Сперва живот идет, потом горбатый нос
из-за угла появляется и кепка-аэродром в придачу. Над собой хохмил: «Тело
растет до 25 лет, а живот и пятая точка, видно, не в курсе научных открытий».
Короче,
Акоп при всей своей комичной комплекции был еще тот орел. Как-то в начале 90-х
остановили его пятеро гвардейцев и давай автоматом перед носом трясти.
—
Убирайся из машины, пока мы тебя тут не пристрелили.
Любой
бы из нас на его месте плюнул бы и не стал связываться. Но Акоп попер на них с
голыми руками и длинным языком.
—
Давай стреляй! Из машины не выйду. Чем я потом семью буду кормить?! — и послал
их по известному адресу.
Гвардейцы
поорали и отстали.
Жене
он, конечно, ничего не сказал. Себе дороже. Своим кудахтаньем плешь проест.
Причем,
он никогда не трепался, что, мол, «я для семьи сверхположительный и с жены
пылинки сдуваю». Наоборот, жили они как кошка с собакой, в постоянных
скандалах.
Но
тут, я думаю, больше разница в менталитетах виновата. Он свою Валю из России
привез, когда там в армии служил. Характер у нее очень уж властный. Все им
командовать пыталась, да еще при людях. От этого Акоп до бешенства доходил.
Мы
ему, грешным делом, советовали:
—
Разведись с ней, Акоп. Это же не женщина, а бензопила «Дружба».
Так
он за «бензопилу» Нугзару в морду дал.
Мы
и не лезли больше с сочувствием. Чужая семья — потемки.
С
нашей, мужской, точки зрения, любил он ее сильно, а с вашей, женской, — тиран и
деспот. Валя по такой же логике на каждом углу ему кости мыла: и такой он, и
сякой. Прямо выкрасить и выбросить.
Как-то
Валя сильно отравилась и в инфекционку попала. Ребята сказали: на аппаратах
лежит, в полной отключке. Акоп около нее сидит, врачей контролирует.
Пошел
я ее проведать. Все же Акоп — сменщик мой бывший, еще с советских времен.
Заехал
туда под вечер. Смотрю, сидит Акоп в полутемном коридоре, обхватив голову
руками, в пол смотрит.
Тронул
я его за плечо.
—
Ты чего здесь, а не внутри, в палате?
Он
поднял на меня глаза, а в них слезы. Никогда я его таким не видел: ни до, ни
после.
—
Врачи сказали, что шансов почти нет. Вот сижу здесь, молюсь как могу, чтоб мне
вместо нее уйти. Она моложе меня на двенадцать лет. Я уже все, списанный товар,
скоро вообще не смогу работать. А Валя еще нашим детям нужна.
Сел
я рядом, стал его успокаивать. Мол, все бывает, и врачи ошибаются, и чудеса
случаются.
Акоп
молчит, только в руках свою кепку комкает и вместо платка ее иногда использует.
—
Э, Шалва-джан. Не слышит Он меня, не слышит. Я ведь тогда икону со зла разбил.
Не
понял я, что он такое говорит. И он мне рассказал, что много лет назад он,
ругаясь с Валей, икону об пол швырнул — напополам сломал. А икона была какая-то
особая. Родители ею благословили.
—
... Дед моей Вали, — рассказывал Акоп дальше, — священником был. Его в России
прямо после революции расстреляли и всю семью за веру долго мытарили.
Поверишь,
Шалва, я хоть и неверующий, но чувствую, что с детьми у меня проблемы явно
из-за того случая. Не скажи мне, что я чокнулся. Просто не могу словами объяснить...
—
А с детьми у него что было? — поинтересовалась Римма, постепенно входя во вкус
истории.
—
Да как тебе сказать. Дети как дети. Только нескладуха какая-то была явно.
Сын
его женился и все ребенка никак не мог завести. Куда только ни ходили, как ни
лечились. Все в пустую. Я так понимаю, в сыне была причина, иначе давно бы
новую невестку привели. А тут все шито-крыто и не разводятся. Дочка Акопа —
умная, красивая, а все замуж никак не могла выйти. Вроде все при ней и опять
мимо.
Акоп,
конечно, переживал страшно, что внуков не было. Но крепился.
На
чем я остановился? Ах, да. Валя выздоровела. Как, почему — не знаю, но факт
есть факт.
Еще
какое-то время прошло и Акоп с трассы сошел. Не мог уже больше вкалывать. Дома
засел и как-то сразу в старика превратился. Нагнал я его на улице — не узнал
сначала. Походка шаркающая, с зубами проблема и вид того... Не для газеты,
одним словом.
Меня
не было в городе, когда он умер. Ребята с биржи скинулись на венок и прочее,
ходили Вале соболезновать.
Недавно
встретил я его дочку на базаре. И что ты думаешь? Она замужем и уже беременная,
а у ее брата растет мальчик. Шутка ли, пятнадцать лет детей не было! Я подумал:
усыновили все-таки. Надо же продолжать фамилию.
Я
обрадовался, расцеловал ее.
—
Мальчик, говорит, копия дедушки. Все у нас хорошо, папиными молитвами.
Я
не поверил своим ушам. Что за формулировка в Валином стиле? Акоп не был
верующим. Точнее, никогда не говорил на эту тему. А в сердце... Пойди пойми,
что у него было в сердце. Это тебе не проходной двор, чтоб каждого пускать туда
грязными ногами. Вот и подумал, может, наладил человек свои отношения с
Господом Богом.
—
Может, у них все наладилось благодаря заступничеству новомученика — того
расстрелянного священника? — выдвинула я более логичную гипотезу.
Шалва
присвистнул и посмотрел на меня из-под козырька ладони.
—
Э-э, да кто же это может точно знать? Я сам без понятия в таких тонкостях.
Просто рассказал историю о том, что психология у нас с вами разная. Так что не
спешите делать выводы своим женским коротким умом!
Мария
Сараджишвили
Из цикла
«Рассказы таксиста»
|
21 февраля 2015
Просмотров: 3 220