18 февраля/2-3 марта 1855 г. - в Санкт-Петербурге в Зимнем дворце отошёл ко Господу Император Николай I Незабвенный, царствовавший в России в течении 30 лет. Представляем отрывок из "Воспоминаний" Императрицы Марии Александровны А.Ф.Тютчевой о последних часах земной жизни Императора Николая Павловича.

Умирающий Император лежал в своём маленьком кабинете в нижнем этаже дворца. Большой вестюбиль со сводами рядом с его комнатами был полон придворными.

<...> Среди томительной тишины слышно было только завывание ветра, который порывами врывался в огромный дворцовый двор. Казалось, что сама природа присоеденяется к чувствам ужаса и страха, вызываемым в наших душах страшной и великой тайной смерти, совершающейся над человеком, сильным и мощным, который в течение более четверти века был в глазах нашей великой страны олицетворением могущества и жизни.

<...> Ежеминутно из комнаты умирающего нам сообщали новые подробности. Несколько лиц из самых близких к Императрице, чаще всего Мария Фредерикс, ходили взад и вперёд из вестибюля в дежурную комнату, где находились врачи и дежурные и через которую беспрестанно проходили члены Императорской семьи. От них мы были осведомлены с часа на час о том, что происходило.

Император после исповеди громким и твёрдым голосом произнёс молитву перед причастием: «Верую, Господи, и исповедую» и т.д. и причастился с величайшим благоговением. По его желанию, вся Императорская семья собралась вокруг его кровати.

<...> Император благословил всех своих детей и внуков и говорил отдельно с каждым из них, несмотря на свою слабость. Благословляя Цесаревну, он продолжительным взглядом, казалось, особенно поручил ей Императрицу, как будто более всего он полагался на её любовь и заботу. Благословив всех, он сказал, обращаясь ко всем вместе: «Напоминаю вам о том, о чём я так часто просил вас при жизни: оставайтесь дружны».

Вся семья теснилась у изголовья, но он сказал: «Теперь мне нужно остаться одному, чтобы подготовиться к последней минуте. Я вас позову, когда наступит время».

<...> Цесаревичу он поручил проститься за него с гвардией, со всей армией, и особенно с геройскими защитниками Севастополя. «Скажи им, что я и там буду продолжать молиться за них, что я всегда старался работать на благо им. В тех случаях, где это мне не удалось, это случилось не от недостатка доброй воли, а от недостатка знания и умения. Я прошу их простить меня». В пять часов он сам продиктовал депешу в Москву, в которой сообщал, что умирает, и прощался со своей старой столицей. В стране даже не знали, что он болен.

<...> Император приказал собрать в залах дворца все гвардейские полки с тем, чтобы присяга могла быть принесенанемедленно после его последнего вздоха. Длинная ночь подходила к концу, когда приехал курьер из Севастополя — Меньшиков-сын. Об этом ещё доложили Императору, который сказал: «Эти вещи меня уже не касаются. Пусть он передаст депеши моему сыну».

<...> Бледный свет петербургского зимнего утра понемногу проникал в вестибюль, в котором мы находились. Приток народа и волнение всё возрастали около комнаты, где Император в тяжёлых страданиях, но в полной ясности ума боролся с надвигавшейся на него смертью. Наступил паралич лёгких, и по мере того, как он усиливался, дыхание становилось более стеснённым и хриплым.

<...> После причастияон сказал: «Господи, прими меня с миром» и, указывая на Императрицу, сказал Бажову (духовник Императора): «Поручаю её Вам», и ей самой: «Ты всегда была моим ангелом-хранителем с того мгновения, когда я увидел тебя в первый раз, и до этой последней минуты». Незадолго перед концом Императору вернулась речь, которая, казалось, совершенно покинула его, и одна из его последних фраз , обращённых к Наследнику: «Держи всё — держи всё!». Эти слова сопровождались энергичным жестом руки, обозначавшим, что держать нужно крепко.

<...> Во время агонии он держал ещё в своих руках руку супруги и сына и, уже не будучи в состянии говорить, прощался с ними взглядом. Императрица держалась с изумительным спокойствием и стойкостью до минуты, когда собственными руками закрыла ему глаза. В десять часов нам сказали, что Император потерял способность речи. До сих пор, он говорил голосом твёрдым и громким и с полной ясностью ума.

<...> Император скончался, по-видимому, в ту минуту, когда завершилась обедня. Выйдя из церкви, я вернулась в вестебюль, где уже толпился народ. Генерал-адъютант Огарёв вышел из комнаты Императора и сказал: «Всё кончено». Наступила жуткая тишина, прерываемая глухими рыданиями. <...> Всё, что окружало его, дышало самой строгой простотой, начиная от обстановки и кончая дырявыми туфлями у подножия кровати. Руки были срещены на груди, лицо обвязано белой повязкой.

В эту минуту, когда смерть возвратила мягкость прекрасным чертам лица, которые за последнее время так сильно изменились благодаря страданиям, подтачивавшим Императора и преждевременно сокрушившим его, - в эту минуту его лицо было красоты поистине сверхестественной.

Черты казались высеченными из белого мрамора, тем не менее сохранился ещё остаток жизни в очертаниях рта, глаз и лба, в том неземном выражении покоя и завершённости, которое, казалось, говорило: «Я знаю, я вижу, я обладаю», в том выражении, которое бывает только у покойников и которое даёт нам понять, что они уже далеки от нас и что им открылась полнота истины.

18 марта 2017 Просмотров: 4 258