Учись умирать...

«...Они жили долго и счастливо. И умерли в один день. И последние их слова были: "Я тебя люблю!"» Каждый хотел бы, чтобы про него так написали после смерти. Но разве про кого-нибудь так написано, кроме как в сказках?

Когда мы умираем, наши последние слова непредсказуемы. Большинство людей хотят умереть красиво. Но смерть чаще всего неприглядна, мучительна, томительна, и нашими последними словами могут стать: «Как всё надоело!» А если смерть настигла внезапно, то человек только успеет выкрикнуть: «Валидол!» Или: «Врача!»

Ежедневно в мiр иной уходят тысячи и тысячи, и лишь о единицах кто-то напишет: «Он произнёс то-то и то-то, и это были его последние слова». Пишут лишь о людях знаменитых, внесших какой-то вклад в историю человечества. И их последние слова любят потом обдумывать, искать в них глубинный смысл. Хотя чаще всего, этого смысла в их словах вовсе может и не быть.

Французский поэт Артур Рембо, умирая от рака, перед смертью промолвил по-арабски:
— Аллах кирим, — то есть «Аллах милостив».

И многие исследователи потом гадали, что это могло означать. Судачили, мол, Рембо перед смертью видел Аллаха, и тот простил его многочисленные грехи, включая противоестественное сожительство с другим знаменитым поэтом, Верденом. Предполагали, что Рембо тем самым давал понять, что стал перед кончиной мусульманином. Каких только не искали важных смыслов в его словах.

А всё, скорее всего, было куда проще. Фразу «Аллах кирим» в арабском мiре произносят в ответ на просьбу нищего о подаянии, когда нечего подать или не хотят. В русском обиходе она соответствует расхожему «Бог подаст».

Артур Рембо все последние годы своей жизни посвятил купеческой деятельности. Он был негоциантом на Ближнем Востоке, в совершенстве изучил арабский. И очень часто ему приходилось отказывать нищим. Их там так много, что подай одному, и тотчас на тебя налетит орава попрошаек. В предсмертном бреду его, по всей видимости, одолевали эти оборванцы, и он раз и навсегда отсёк их от себя: Бог подаст! — «Аллах кирим!»

Случаи, когда умирающий говорил не на родном своём языке, не редки. Мы знаем два знаменитых примера из нашей отечественной истории. Антон Павлович Чехов перед смертью попросил шампанского, вкусил его, счастливо произнёс:
— Давненько я не пил шампанского.
Потом лёг и промолвил по-немецки:
— Ich sterbe. — Я умираю.
Он скончался как истинный врач, констатирующий факт смерти своего пациента, коим в данном случае был сам. И, как реалист, никоим образом не стремился приукрасить факт.

Впрочем, есть остроумная версия, будто перед смертью он сказал стоящей у его одра Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой:
— Ишь, стерва!
А та, когда её спросили: «Что, что он сказал?» — мгновенно переиначила на немецкий лад сказанное.

Великий Пушкин умирал в кругу своих друзей, которые жадно ловили каждое его слово, каждый порыв, каждый стон. Он просил пистолет, чтобы пулей оборвать муку. Затем исповедался и причастился, как положено православному христианину. Потом он звал кого-то:
— Пойдём же, да вместе!
А последними его словами были сказанные по-французски:
— Я должен навести порядок в своём доме. — «ll faut que je derange ma maison».

Эта мучительная мысль о том, что в его доме нет порядка, терзала Александра Сергеевича все последние дни жизни. Ради наведения этого порядка он пошёл драться на дуэли с Дантесом, дабы защитить честь семьи. С этой мыслью он и оставил своих детей сиротами, жену вдовой, а Россию без Пушкина.

Мучением была смерть для другого великого русского поэта — Фёдора Ивановича Тютчева. Но не от боли терзался он. Человек, проникший в глубины философской поэзии, Тютчев испытывал муку от того, что не может словами передать те чувства, которые рождаются в нём по мере исчезновения жизни. Он с тоскою восклицал:
— Ах, какая мука, когда не можешь найти слова, чтобы передать мысль!
И уже перед самым уходом Фёдор Иванович трепетно произнёс:
— Я исчезаю! Исчезаю!

Показательно, что великий поэт и масон Гёте, умирая, видел поглощающую его тьму и требовал, чтобы дали свет.

А вот истинный христианин Николай Васильевич Гоголь, скончавшийся в великом духовном озарении, перед смертью видел некие вершины, на которые надобно было взойти, и приказывал:
— Скорее подавайте лестницу!

Долго умирал Достоевский. Зная, что часы его сочтены, он мечтал об одном — в последний миг благословить жену и детей. В своих мемуарах вдова великого писателя пишет, что, то и дело чувствуя приближение главного часа, Фёдор Михайлович хватал её за руку:
— Зови детей!

Увы, автора «Преступления и наказания», «Идиота» и «Братьев Карамазовых» свела в могилу привычка к курению. У него на столе стоял прибор для набивания папирос. В пылу работы Достоевский свалил прибор со стола и, когда полез его доставать, то надорвал лёгочную артерию. Это и стало причиной его смерти, наступившей через несколько дней. Но он умер достойно, как христианин. Ибо сказано в молитве: «Подаждь, Господи, непостыдной и мирной кончины живота моего!» Непостыдно и мирно, дав жене и детям последнее благословение, отправился ко Господу один из столпов мiровой литературы.

Другой великий русский писатель, Иван Александрович Гончаров также перед смертью успел исповедаться и причаститься. Умирая, он счастливо произнёс:
— Сегодня ночью я видел Христа, и Он меня простил...

Такой смерти можно позавидовать.

Совсем иначе окончил свои дни Лев Толстой. Уйдя из семьи, покинув родной дом, он умирал в окружении своих секретарей. Особой силой отличались его слова, сказанные незадолго до смерти:
— Всё я... всё проявления... довольно проявлений... Вот и всё...

Да, Лев Николаевич и вправду прожил словно бы несколько жизней. Перечитывая его, удивляешься, как мог один и тот же писатель создать «Казаков», «Войну и мир», «Анну Каренину», а потом «Хаджи Мурата», «Воскресение», «Не могу молчать». Как мог он, могучий и мудрый, в конце жизни утверждать, что души нет, Христа не было, Евангелие — ложь! И впрямь, он будто имел несколько перевоплощений, проявлений. И устал от них — «довольно!» А самыми последними словами его были обращённые к брату Сергею:
— Истина... Я люблю много... Как они...

Как кто? Как монахи, к коим он стремился? Он всё ещё спорил с ними, что не только они любят, но и он способен любить?..

А вот как умирал великий русский мыслитель Василий Васильевич Розанов в 1919 году. Россия была объята кошмаром революции и гражданской войны. Голодный писатель, публицист, философ, создавший книги, которыми будут зачитываться потомки, не в состоянии пред смертью думать о вечном, о великом, бормочет лишь:
— Хлебушка с маслицем! Сметанки!

Величественно умирал Суворов. Исповедовавшись и причастившись, он внятно произнёс:
— Долго я гонялся за славой — всё мечта: покой души у Престола Всемогущего.
Далее он стал бредить, в бреду продолжал воевать, строил военные планы и горевал о так и не взятой им Генуе.

Атаман Платов, умирая, тоже говорил о славе:
— Слава! Слава! Где ты? И на что ты мне теперь пригодилась?

Политический авантюрист и проходимец Михаил Бакунин всегда с умилением вспоминал кончину своей родной сестры, которая перед смертью радостно сообщила ему:
— Ты не представляешь, Мишель, как это хорошо — умирать! Можно вот так вытянуться...

Барон Врангель всю жизнь не мог забыть кончину своего младшего брата Всеволода, умершего в двенадцатилетнем возрасте и перед смертью проявившего вполне взрослое спокойствие. Он отдавал распоряжения, кому из его братьев какие достанутся игрушки, и лишь не мог определить, кому завещать своих любимых картонных актёров. А его последними словами были:
— Я прожил большую и счастливую жизнь. Жаль только, что она кончается.

И, конечно же, тщательно фиксировалось то, как умирали августейшие особы. Кто не знает последней фразы Цезаря, погибающего от рук заговорщиков? Спросите любого, и тот, не моргнув глазом, ответит:
— И ты, Брут!
Однако в текстах историков мы не находим подтверждения этому. Плутарх сообщает о словах Цезаря, обращённых к другому убийце, греку Каске:
— Негодяй Каска, что ты делаешь?
И далее: «Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута с обнажённым мечом, накинул на голову тогу и подставил себя под удары». А вот как описывает убийство Цезаря другой знаменитый историк, Гай Светоний Транквилл: «Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнажённые кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил её складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть, укрытым до пят; и так он был поражён двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон, — хотя некоторые и передают, что бросившемуся на него Марку Бруту он сказал: «И ты, дитя моё?»

Весьма красноречивы свидетельства о последних словах, сказанных перед смертью русскими императорами. Пётр I перед своей кончиной безпокоился о прокладывании морского пути через Северный Ледовитый океан в Китай и Индию. Потом его стали одолевать сильные боли, и он несколько дней умирал, непрестанно крича.

С необычайным достоинством скончался Николай I, этот могущественный царь, которого неблагодарные потомки помнят лишь как «Николая Палкина». Благородный сын Павла I, рыцарь самодержавия, он, зная, что дни его сочтены, приобщившись Святых Тайн, доблестно переносил тяжёлую боль, а когда к нему подвели сына Александра, произнёс:
— Мне хотелось, приняв на себя всё трудное, всё тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас после России. Я вас любил более всего на свете.
А перед самой смертью он успел вымолвить два последних слова в своей жизни:
— Учись умирать.
Он не мог знать, что гибель его сына будет ужасна — взорванный террористом Александр II будет привезён в Зимний дворец с оторванными ногами, истекающий кровью и без сознания.

В русской истории только три Государя называются Великими. Это Иван III, Пётр I и Екатерина II. Александр III создал в конце XIX века могущественное государство. Мощь России была столь крепка, что за годы его правления никто не осмеливался воевать с нами. Ему принадлежат крылатые выражения.- «Англия и Франция могут подождать, покуда русский Государь ловит рыбу». И: «У России есть только два союзника в мiре — это её армия и флот». Он по праву заслужил то же звание, что и у Ивана III, Петра I и Екатерины II. Умирая, сей исполин исповедался, причастился, и последними его словами были слова молитвы святого Иоанна Златоустого:
— Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мiр грешныя спасти, от них же первый семь аз. Еще верую, яко сие есть самое Пречистое Тело Твое, и сия есть самая Честная Кровь Твоя. Молюся убо Тебе: помилуй мя, и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, и сподоби мя неосужденно причаститися Пречистых Твоих Тайн, во оставление грехов и в жизнь вечную. Аминь.

На то время, покуда он читал молитву, силы вернулись к нему, и думали даже, что он выздоровеет. Но как только он прочёл молитву и причастился, тотчас откинулся к подушкам и вскоре испустил дух.

Сын Александра III, причисленный к лику святых Николай II, был расстрелян в Екатеринбурге, в подвале бывшей синагоги, которая была в своё время куплена купцом Ипатьевым и перестроена в жилой дом. Когда ему и его семье зачитали смертный приговор, он с возмущением встал со стула и спросил:
— Что-что?
Он имел в виду, конечно, «Да как вы смеете!» Убийцы без промедления выхватили пистолеты и совершили подлую казнь.

С тех пор это гневно-изумлённое «что-что?» так и витает над неприкаянной Россией.