«Вандал» — самый молодой ополченец-стрелковец, рассказал корреспонденту сайта «Русская Весна» о своём участии в событиях в Крыму и в Новороссии в 2014 году.

— Как ты оказался в ополчении?

— Я родом из Украины. В марте попал в Крым, решил пойти в ополчение. Попал в группу Игоря Ивановича Стрелкова. Мы обеспечивали защиту проведения референдума, а после того, как референдум прошел, направились в город Славянск на помощь своим побратимам.

— Известно, что у Стрелкова в Крыму была особая рота…

— Ну, о роте мы не будем подробности разглашать. Действительно было спецподразделение, которое подчинялось конкретно Стрелкову.

— Почему именно тебя в 16 лет взяли воевать, ведь ваша команда была укомплектована кадрами с боевым опытом?

— В основном, да, процентов 70 из ее состава (а нас в подразделении было около 20 человек) имели за плечами опыт боевых действий. Я был со многими знаком из этого подразделения. Они меня рекомендовали как перспективного бойца с отличной физической подготовкой, который изучал военное дело с малых лет. Чудом меня взяли в команду.

— Непосредственно со Стрелковым было собеседование?

— Нет, был разговор с нашим командиром «Ромашкой». Меня в любом случае хотели взять, не собирались отказывать. Но могли отправить в обычную роту, куда набирали новобранцев из Крыма. В спецподразделение меня взяли действительно чудом, по рекомендации друга. Поначалу доверяли охранять здания, когда товарищи отправлялись на боевые выезды, занимался второстепенными делами, и не имел возможности себя толком проявить. В Крыму боевых действий не было.

— Что заставило тебя пойти на столь смелое решение, сделать этот шаг?

— Мотивация была во мне с детства. Меня так воспитали. Я понимал, что война в любом случае будет (не важно, в каком виде, Третья мировая или гибридная). Поэтому я готовился: проходил военную подготовку в местной казачьей организации. Потом, когда все началось, я не мог больше оставаться в родном городе. Не потому что мне что-то угрожало. Просто не было сил слушать нацистскую мерзость от зомбированных людей. Поэтому я поехал туда, где живут адекватные русскоязычные люди — в Крым.

— Можно назвать тебя типичным представителем украинской молодежи?

— Типичным наверное можно назвать того, что живет как основная масса: учится, семью создает, деньги зарабатывает. Я с самого начала наверное был не типичным. Будучи гражданином Украины, состоял в организации, которая занималась пророссийским воспитанием.

— Как отнеслись к политическим переменам в стране твои одноклассники? Были среди них такие, кто поддержал Майдан?

— Все мои одноклассники отправились на Майдан. Не было ни одного единомышленника в моем окружении. Во всем учебном заведении я нашел только одного человека, с такими же взглядами как у меня.

— Как можно это объяснить? Это что — зомбированность?

— Есть и такое объяснение. Но проблема глубже. Изначально мы все говорили на русском языке. Потом вдруг переключились на украинский, потому что это стало модным и патриотичным.

— Когда это произошло?

— Вот, как раз примерно в начале Майдана — в ноябре.

— Тяжело переходить с украинского на русский и обратно?

— Я знаю на отлично и русский, и украинский. Пишу одинаково грамотно и на том, и на другом. Замечаю, что даже некоторые политики разговаривают на украинском хуже, чем я. Но людей не останавливало даже то, что внезапный переход выглядел очень смешно. Не у всех получалось: выглядело искусственно и их деланная речь, и стремление соответствовать массовому спросу.

— Ты предполагал, что война будет именно такой, как сейчас?

— Я никак себе не мог представить войну России с Украиной. Я мог представить себе войну с Китаем или с США.

— А в молодежной среде звучала такая мысль, что война с Россией неизбежна?

— Слышал такой расклад событий: что в 2015 году, когда будет переизбрание президента, будет гражданская война. Так и говорили. Народ чувствовал, что к этому идет. Но случилось все немного раньше, чем ожидали.

— Был ли мирный сценарий? Возможно ли было как-то договориться, на твой взгляд?

— Нет. Мы уже тогда сталкивались с радикальными нацистскими группировками типа ВО СВОБОДА. Когда мы ходили на мирные мероприятия, они нас провоцировали. Было понимание, что фашистские настроения растут, а их приверженцев становится все больше и больше. Россия, к сожалению, никак своего присутствия и своей ценности в глазах русскоязычных украинцев не обозначала. Не было элементарной культурной политики. Теперь мы пожинаем плоды этого позорного бездействия.

— На какое время пришелся пик роста ультранационалистических организаций?

— Одновременно с легализацией ВО СВОБОДЫ на выборах в Верховную Раду. С этого времени они оказались у власти и приступили к активной вербовке и подготовке подразделений, к активной пропаганде русофобских идей среди молодежи.

— Присоединение Крыма к России — это правильный шаг, на твой взгляд?

— Ну, если бы я считал иначе, меня бы не было в Крыму. К тому же, я собственными глазами видел, что люди не представляют себе иной участи, кроме как быть в России. Это было абсолютно единодушное решение, люди помогали ставить баррикады, кормили ополченцев. Я побывал не в одном городе, и всюду картина была одинакова. Даже татары были за присоединение к России. Процент патологических украинцев был не больше двух.

— А ты, как житель большой Украины, не чувствовал, что вас бросили? Крым присоединили, а остальную часть Русского мира оставили на произвол судьбы?

— Крыму сопутствовала большая удача и политическая воля России. С остальными русскими территориями, оказавшимися в составе Украины, дело сложнее. Когда я уже воевал на Донбассе, я думал: почему не вводят войска. Мы здесь умираем, а Россия не вводит войска. Потом, когда я выехал оттуда, посмотрел на все со стороны и понял: наоборот хорошо, что Москва этого не делает. Этого и добиваются в Киеве и Вашингтоне. Провоцируют Россию, даже долбили по российской территории, чтобы вызвать необратимую реакцию. Как только Россия введет войска, против нас будут воевать уже не украинские вояки, а западные армии. Россия не поддалась на эту провокацию. И это правильно. У нас есть время. Время играет против наших врагов. А мы укрепляемся, становимся сильнее.

— Я говорил со многими жителями Донбасса. У них есть огромное разочарование в том, что их бросила Россия. Они надеялись на другой ход событий. Нет ли у тебя самого чувства обиды?

— Нет никакого чувства обиды. Есть досада на провальные, потерянные годы, когда нужно было действовать и не отдавать братский народ на откуп западным политтехнологам. Но это отчасти вина пятой колонны в самой России.

— У тебя есть ощущение, что ты и Россия — это одно и то же?

— Во меня это чувство живет с сознательного возраста. Меня так воспитали.

— Дело в том, что здесь, в России мы не переставали думать, что Украина состоит из таких же как мы. Но теперь, разговаривая с украинцами, мы часто слышим, что они другие. После Крыма, как ты принял решение идти дальше?

— Принимать решение, — имеется в виду — сидеть обдумывать… У нас такого не было. Многие этот выбор сделали заранее. Когда мы собирались ехать на Донбасс, мы просто выполняли поступивший приказ. Мы полностью, всем сердцем хотели этого.

— Можно было не пойти?

— Можно было, конечно же. Но никто из группы не отказался. Ничего нам не обещали, никаких золотых гор не сулили. Сразу сказали четко: что мы там будем воевать не «вместе» с российской армией, а «вместо» нее. То есть там, около 30% состава может погибнуть. Говорили конкретно, что там будет. И никто не отказался от участия, любыми способами люди стремились на Донбасс. Был даже случай, когда на пароме понадобились паспорта, а у одного парня паспорта с собой не оказалось, и он не смог с нами поехать. В итоге он через Украину доехал до нас, и нашел нас.

17 февраля 2015 Просмотров: 8 336