Жилищные споры, разводы, опекунские выплаты...Чему может еще послужить ювенальная юстиция в России? Споры между соседями, а в данной ситуации со старшей по дому, могут обернуться для любого потерей родительских прав.

Анна Ларина, филолог с образованием МГУ, чем-то не понравилась старшей по дому. Плюс к тому умирающая мать Анны оказала ей медвежью услугу, оформив инвалидность по психическому заболеванию. Мать хотела просто обеспечить дочь после своей смерти, она не могла предположить, чем это обернется для Анны.

В результате развития этой истории, естественный страх смерти был интерпретирован психологом реабилитационного центра как фобия, а пищевая интоксикация как страх перед отравлением. Опека считает это обстоятельство основанием для ограничения в родительских правах матери. Ребенка забрали в приют уже задолго до всяких решений суда по ограничению в родительских правах.

То есть, имеем типичную ситуацию: мать не лишена, не ограничена в родительских правах, а ребенок "помещен под надзор" в приют, пользуясь терминологией ответа Следственного Комитета по аналогичному случаю. Только вот данная ситуация осложняется тем, что у Маши, дочери Анны, есть еще и отец. В отношении которого никаких дел на заведено, поэтому даже нет предлога не отдавать ему ребенка. Ребенок находится в образцово-показательном центре "Отрадное".

Там с ним работают психологи. Возраст переходный, и, вполне возможно, мы судим по опыту, им удастся убедить Машу, что мама ее не любит, морит голодом, а в приюте ковры и сбалансированное питание. Вот так неумышленная ошибка бабушки плюс конфликт со старшей по дому оборачивается отобранием ребенка. Разумеется, неправомерным.

Далее публикуем беседу Анны Лариной с нашим адвокатом Надеждой Гольцовой:

Гольцова Надежда Александровна, адвокат: - Добрый день! Сегодня к нам в агентство «Иван-чай» обратилась Ларина Анна Валерьевна, которая хочет нам рассказать о той печальной ситуации, которая сложилась в ее жизни не без участия органов опеки и попечительства. В общем-то, ситуация, судя по краткому рассказу Анны, представляет собой классические и фактические случаи ювенальной юстиции, многие из которых мы представляли. А теперь, я думаю, имеет смысл передать слово Анне.

А. Л.- Здравствуйте! Надежда, значит, у меня случилась такая ситуация. В октябре прошлого 2017 года возникла конфликтная ситуация со старшей по дому. То есть эта женщина активно вторгалась в мою жизнь, давала мне разные советы, как воспитывать ребенка, как и чем кормить ребенка, говорила, что я вот такая непутевая женщина, которая не может воспитывать своего ребенка. Причем она авторитарная женщина, которая держит весь дом в страхе.

Г. Н.- Такое бывает, да.

А. Л.- Эта женщина в какой-то момент перешла границу дозволенного и стала приходить ко мне домой. И в это время мой ребенок заболел, то есть у моей дочери болел живот…

Г. Н.- А Вы живете вдвоем с дочерью?

А. Л.- Да, я живу вдвоем с дочкой, в однокомнатной квартире. Моей дочке было 12 лет, когда ее забрали. В октябре 2017 года, на момент, как у меня забрали дочь, ей было 12 лет. Я ее воспитывала, водила в художественную, в музыкальную школу по классу фортепьяно и хоровое пение. Также моя дочка очень любит рисовать, она занималась в художественной школе. Но у нее больное сердце, у нее диагноз желудочковой экстрасистолии и желудочковой тахикардии. То есть она теряет сознание и падает в обморок, а это работа сердца. Сердце на какие-то доли секунды перестает биться.

Г. Н.- Это врожденное?

А. Л.- Нет, обнаружилось как раз в подростковом возрасте, где-то в 11 лет впервые был поставлен диагноз. И вот, к сожалению, в 12 лет она попала в приют. Как это получилось? Значит, я немного приболела. Сама не кушала, потому что у меня был панкреатит. Дочка моя была после кардиологической больницы (Морозовской). Мы неделю сидели дома. Вот за эту неделю случились ужасные события. Старшая по дому начала колотить мне в дверь: «Аня, открой!» Я не поняла, в чем дело, почему она так требует. Я открыла ей дверь. Она говорит: «Чем ты тут занимаешься? У тебя ребенок голодает». Мой ребенок никогда не голодал, но, в общем, было так придумано этой старшей по дому, что ребенок голодает, что я ее плохо кормлю, хотя холодильник был полный.

Г. Н.- Это за неделю она решила так, что ребенок голодает?

А. Л.- Да, вот пока мы сидели дома после Морозовской больницы. Я вызывала врача. Врач говорил: «Посидите пока дома, не ходите в школу». Но поскольку я сама не кушала и

поделилась с одной соседкой, что я чем-то отравилась, - значит, старшая по дому говорит: «Ой, тебя же отравили, тебе это кажется…» А получилось так, что моя мама когда-то мне пробила инвалидность по заболеванию, потому что она умирала от рака и говорила мне: «Как ты будешь жить одна, у тебя будут дети… Допустим, ты сегодня работаешь в фирме переводчиком, а завтра работы нет…» Ну, это конец 90-х годов…

Г. Н.- Родители пытаются, конечно, как-то обеспечить своих детей; встречались такие случаи…

А. Л.- Да. И мама очень волновалась и оформила мне группу инвалидности, хотя я была против. Потом инвалидность с меня снимали на пять лет. То есть с 2000 по 2005 год…

Г. Н. - Что это за инвалидность?

А. Л.- Это инвалидность по нервным заболеваниям. Это было оформлено в диспансере. В этот диспансер я ездила-ездила, потом они говорят: вы работаете, мы с вас диагноз снимаем. Дальше, когда я родила Машеньку, я занималась репетиторством, то есть брала группы, но не оформлялась как индивидуальный предприниматель, и со старшей по дому мы сначала дружили. Она была женщина не старая, еще достаточно молодая. У нее своих было трое детей, но уже были взрослые дети. Она мне давала много разных советов. Но я сразу чувствовала, что она очень авторитарная. Потом она стала старшей по дому, и все вот мои секреты знала (она все знала обо мне, знала всю мою подноготную, что мама оформила мне группу). И вот как раз в октябре семнадцатого года она мне сказала, что я асоциальный элемент, мол, ты состоишь на учете и тебе нельзя воспитывать дочь.

Г. Н.- А скажите, пожалуйста (это будет небезынтересно), про образование, про то, чем вы занимались в жизни, где работали. Вкратце.

А. Л.- Я закончила в середине девяностых годов Московский государственный университет имени Ломоносова по специальности филолог-преподаватель вуза. Также я училась в Институте имени Мориса Тореза, это институт иностранных языков, на специальности «устный переводчик английского языка». Но занималась письменными переводами фрилансеров, то есть я брала переводы через компьютер, их оформляла, и мне платили. Но я, к сожалению, так и не оформилась как индивидуальный предприниматель, потому что некоторые периоды своей жизни я работала официально. Я много где работала: в книжном магазине, также на курсах «Маленький гений» - это для дошкольников английский язык. То есть я давала уроки, приезжала с утра и вечером; у меня получался приличный заработок…

Но когда забрали мою дочку, я очень сильно распереживалась…

Г. Н.- Конечно, такая ситуация, когда ребенка забирают…А как вообще это произошло?

А. Л.- Мне позвонила в дверь старшая по дому, я посмотрела в глазок: там стояла полиция. Я решила не открывать во что бы то ни стало. То есть она меня предупредила, что вызовет полицию. Я подумала, что она, может быть, шутит или преувеличивает. Значит, стояла полиция, и она им говорила: «Она не кормит ребенка, она запирает ее в квартире», чего не было, потому что сама старшая по дому часто приходила к нам домой. Я ей естественно открывала. Но она оклеветала меня, заявила, что я запираю своего ребенка в квартире, а сама шляюсь неизвестно где, хотя я была всегда вместе с ребенком, вдобавок болела. Она сказала: ломайте… Вот когда она сказала ломать дверь, у меня что-то сработало, и я открыла дверь.

Они тут же вошли, говорят девочке собирать вещи. До этого старшая по дому, в общем, очень сильно втерлась в доверие к моему ребенку. То есть ребенок ей доверяла, и она говорит: «Тетя Вероника, что мне взять с собой? Куда мы едем?» Дочка вся побледнела. Я заплакала. Тогда она говорит: «Вот видите, она неадекватна, она плачет». Потом Маша мне говорит: «Мама, держись». Я перестала плакать, взяла себя в руки. Машенька уложила туда своего кота Басика, ну, свою игрушку, уложила вещи и вся бледная пошла в сопровождении трех полицейских. Это видели соседи. Они сказали: твою дочку старшая по дому увела с полицией. Ее отвезли в больницу для беспризорников и потом в детский центр «Отрадное».

Г. Н.- В тот момент они объяснили ситуацию или просто зашли, сказали собираться ребенку, а Вам ничего не объяснили?

А. Л.- просто силком забрали девочку, поскольку была полиция…

Г. Н.- А Вы что-то возражали, говорили что-то?

А. Л.- Да, говорила: «Не надо, оставьте мне ребенка, я ничего плохого не сделала, я никаких законов не нарушила». И Маша тоже, в принципе, была как зомби, она просто собирала свои вещи. А старшая по дому сказала: я тебе еще психушку вызову. И, в общем, вызвала. Под конец дня, когда я стала плакать, мне звонила соседка по этажу и спросила, как дела, где Маша. Я сказала, что Машу забрали, увели с полицией, старшая по дому нажаловалась, что я не кормлю ее, хотя она всегда кушает, у нас холодильник был полный. Она говорит: значит, у тебя все нормально? Я расстроенным голосом сказала: «Ну как нормально? Машу же забрали». Заплакала, и вот через полчаса приехала бригада; не открыть им тоже было невозможно, потому что, в общем, они стояли где-то около 20 минут и звонили беспрестанно, долбили, звонили в дверь. Я еще думала, что возможно как-то договориться и сказать, что я себя хорошо чувствую. Но они вошли и силой просто повязали и увезли.

Г. Н.- В итоге вы оказались в больнице… На какое время?

А. Л.- На месяц.

Г. Н.- А потом?

А. Л.- Потом я проходила в дневном стационаре лечение, и мне сказали: на этот период Вам нельзя забирать дочь.

Г. Н.- То есть Вы ночевали дома.

А. Л.- Да. Но мне сказали, что на этот период мне нельзя забирать дочь.

Г. Н.- И в этот период вы вообще не встречались?

А. Л.- Встречались. Я приходила к ней в этот приют, каждый раз я брала ее с собой на часы домой, кормила ее…

Г. Н.- То есть когда были на дневном стационаре.

А. Л.- Да.

Г. Н.-А как Вы получили разрешение на встречу на часы?

А. Л.- Пришла вот в этот ресурсный центр «Отрадное».

Г. Н.- Что это за место? Еще раз назовите, пожалуйста.

А. Л.- Социально-ресурсный центр «Отрадное».

Г. Н.- Куда ребенок из инфекционного отделения больницы был переведен.

А. Л.- Да, из больницы для беспризорников. Я очень плакала, искала эту больницу, нашла; там ужасные условия.

Г. Н.- А Вам не сказали даже, куда ее увозят…

А. Л.- Нет, вот именно.

Г. Н.- И Вы даже не знали буквально, где ребенок находится весь месяц…

А.Л.- Да мало того, старшая по дому сказала, что ее в живых-то, наверное, нет. Я сильно плакала всю дорогу в этой больнице, состояние мое совсем ухудшилось. У меня отнимались ноги на нервной почве.

Г. Н.- Как не ухудшится от такой дезинформации…

А. Л.- Потом я вышла, узнала, что Машенька жива и где она находится…

Г. Н.- А как Вы об этом узнали?

А. Л.- Позвонила в центр социальной помощи и поддержки семьи вот этого района. То есть я нашла их телефон в Интернете, позвонила. Они мне объяснили, что ребенок находится в социально-ресурсном центре. Я спросила, что это за ресурсный

центр. Мне сказали, что приют. Я поехала туда и попросила, чтобы мне давали дочку. Они сказали: у нас можно отдавать ребенка на часы. И вот, допустим, на два часа я ее беру домой…

Г. Н.- Домой даже отпускали?

А. Л.- Да, отпускали, а потом запретили.

Г. Н.- А когда запретили?

А. Л.- После лагеря. То есть они сказали, что ребенку будет лучше в зимнем лагере.

Г. Н.- Давайте еще раз: значит, вместе вы были, когда Вы находились на дневном стационаре. До Нового года…

А. Л.- А потом отправили в лагерь…

Г. Н.- Как отправили в лагерь?

А. Л.- Ну вот насильно. То есть я не хотела соглашаться, чтобы она ехала в лагерь.

Г. Н.- Все равно говорят: ребенок Ваш поедет в лагерь...

А. Л.- Государство все оплатило. Я говорю, что возмещу все расходы, что не хочу, чтобы ребенок ехал в лагерь. Она тоже не хочет, у нее будет «Огонек» в школе. Она мне пожаловалась: «Мама, не хочу». Это первый раз, когда она сказала, что не хочет.

Г. Н.- Скажите, пожалуйста, вот Вы когда вышли и поняли, что можете взять ребенка, у Вас нет этого дневного стационара, просто устно обратились с просьбой вернуть вам ребенка? Или же Вы писали какое-то заявление?

А. Л.- Мне никто не сказал, что надо писать какое-то заявление.

Г. Н.- Так, хорошо. И когда это заявление было написано вами?

А. Л.- В апреле. Но я узнала, что в марте уже было подано в суд. О суде-то я ничего не знала, мне ничего не приходило, никто не извещал об этом суде, я понятия не имела, что

опека района Марфино, оказывается, подала в суд, в Останкинский суд. Но я не прописана, ребенок там не прописан, поэтому дело перевели в Хорошевский районный суд. Но мне никто ничего даже не сказал.

Г. Н.- То есть получается ситуация следующая: вы вышли, и фактически как будто бы документа никакого о том, что вы просите ребенка вернуть обратно, нет. И когда отправляли ребенка в лагерь, фактически вашего согласия, видимо, не спрашивали, в связи с тем, что ребенок у них находился до Вашего выздоровления. А Вы выздоровели, а ребенка не просите обратно.

А. Л.- А я попросила…

Г. Н.- Я имела в виду, что об этом только они знают, а Вам-то подтвердить это нечем.

А. Л.- Почему же они не сказать написать заявление?

Г. Н.- Потому что они никогда так не говорят. В этом проблема вся. Правда, очень

часто родители поздно узнают, что им нужно зафиксировать свое желание забрать ребенка. А то, что ты ходишь и говоришь: я хочу…

А. Л.- Да, они говорили подождать немного. «Сейчас мы отправим ее в лагерь, есть возможность». Я подумала, не хочется, но ее уговорили психологи. Психологи сказали: там тебе будет хорошо. Она ко мне подходит: «Мама, давай все-таки поедем».

Г. Н.- То есть Вы не можете уже даже возразить...

А. Л.- Нет, психологам не могу.

Г. Н.- Вас даже вроде как обвиняли, что Вы не хотите общаться с психологом.

А. Л.- Дело в том, что меня пригласил психолог и сказал, что это реабилитационная программа, приходите на встречу. Я пришла. Он мне задавал некоторые вопросы. Среди них был такой вопрос: а боитесь ли Вы смерти? Я сказала, что, конечно, я очень боюсь умереть. Значит, я встречаю сейчас материалы дела, и там написано: Анна Валерьевна не приезжала в приют из-за того, что боится смерти. Но у меня психолог просто на этот вопрос потребовал ответа наедине, на встрече с ним как на консультации. Я его спросила потом: Вы что, не боитесь смерти? Он сказал: боюсь. Я говорю: «А почему же Вы обо мне в суде так заявили?»

Г. Н.- То есть все было так выставлено, немного иначе.

А. Л.- Всё было перевернуто просто. Всё перевернули. И слова ребенка. Ребенок почему-то на суде внезапно заявила, что она голодала. Я была потрясена.

Г. Н.- Получается вот этот месяц еще, третий, она находилась в лагере; потом из лагеря она вернулась, и вы опять-таки общались, и шла какая-то работа в органах опеки.

А. Л.- Какие-то консультации. Они мне говорили, что у них сейчас идут реабилитационные мероприятия. Хорошо, но когда я могу забрать ребенка? Мне говорят: да не торопитесь, не торопитесь, все нормально, она на полном государственном обеспечении. Мне эту фразу уже повторяли… Я говорила: «Можно я заберу ребенка?» Но никто не сказал, что надо писать заявление. Тогда был какой-то консилиум, туда пришла старшая по дому…

Г. Н.- А что такое консилиум? Это было большое количество людей, да?

А. Л.- Были представители oпеки, три человека; всего порядка 15 человек. Из них даже была

опека округа. В мае туда приезжал представитель от Анны Кузнецовой. То есть я обратилась к уполномоченному с просьбой помочь мне и поддержать меня в этой ситуации. Они сразу мне сказали: почему Вас не уведомили, что Вы должны написать заявление? Я говорю, что понятия не имела о заявлении. Они так ласково говорили, что ребенок пусть побудет сейчас на государственном обеспечении, потом мы Вам его отдадим. «Передадим, вы не волнуйтесь, мама».

Г. Н.- Да, ласковая система… Даже никто и не догадывается, пока не наступают вот эти печальные последствия.

А. Л.- Да. Потом мы подали в суд, и мне уже сказали: Вы не подали заявление. Я говорю: какое такое заявление? Чтобы забрать ребенка. Я быстро написала заявление, принесла в опеку, но они сказали, что теперь уже исковое заявление в суде…

Г. Н.- Да, теперь уже как суд скажет… Давайте теперь кусочек про папу, забыли про него.

А.Л.- Да, у нас есть папа. Папа признал отцовство, то есть до этого он просто приезжал, навещал, помогал материально.

Г. Н.- Вы вместе не живете, живете вдвоем с дочкой?

А.Л.- Он художник, он достаточно человек со своим укладом жизни, мы живем отдельно. Но он часто приезжал, Машенька на него очень похожа, вылитая внешне, он ей очень сильно помогал, всегда из школы забирал, гуляли, читали книги. Папа пришел также с заявлением в мае, чтобы ему отдали ребенка из приюта.

Г. Н.- То есть в такой же ситуации, как и Вы, оказался.

А.Л.- Да, до этого ему все время говорили: да, вы можете забрать ребенка. Он говорит: «Да-да, я согласен забрать ребенка; пожалуйста, давайте, я согласен. Когда мне прийти за ребенком?» Ему говорят: сейчас ребенок находится на полном государственном обеспечении. То есть вот сейчас она приедет из лагеря… потом еще что-то было, какие-то реабилитационные мероприятия… Но мы на самом деле даже не знали, что можно писать заявление. Даже мало того, я приходила в опеку, и даже там мне почему-то этого не сказали. Мне сказали, что нужна справка о том, что я могу воспитывать ребенка.

Г. Н.- Не сказали, где такую справку взять?

А.Л.- Нет, они сказали: идите к врачам. Я пошла, обошла всех врачей; никто не хочет на себя такую ответственность брать…

Г. Н.- Скажите, пожалуйста, а как вот до 12 лет росла дочка? Какие-то болезни, может быть, травмы какие-то были?

А. Л.- У девочки просто хронический гайморит, мы у самых лучших врачей в педиатрии лечимся, это очень хороший институт имени Вельтищева, и там проходим обследование, потом по сердцу…

Г. Н.- А травмы, переломы, может быть?..

А. Л.-Нет, ничего не было.

Г. Н.- Все спокойно, тихо, спокойно себе живете, в школу ходите…

А. Л.- Она очень хорошо училась, сейчас успеваемость сильно упала, со времени нахождения в приюте, двойка по математике. То есть никто с ней не занимается… И приютские дети еще очень воруют, у Маши пропало много вещей. Да, там разные дети, но я со всеми как-то подружилась, вроде как старалась, приходила к ним… Сейчас я поняла, что меня просто обманывают, то есть не сказали: «Вы напишете заявление, Вам тогда отдадут ребенка».

Г. Н.- Скажите, а вот эмоциональное состояние ребенка ? На Ваш взгляд, она как-то сильно изменилась с того момента, как ее забрали? Что она говорит?

А.Л.- Очень сильно изменилась.

Г.Н.- То есть поначалу она говорила, что хочет домой, потом появились какие-то странные фразы, что надо то сделать, еще что-то…

А.Л.- Да, во-первых, она почему-то на суде дала показания против меня. И не хочет разговаривать с папой, то есть, видимо, ее настраивают против отца.

Г.Н.- А до этого у них были хорошие отношения…

А.Л.- Она с ним разговаривала, ходила с ним везде, и в магазин. Вот буквально до ее отъезда в лагерь что-то с ней случилось, она стала очень замкнутой, подавленной. А до этого я обнаружила ее личный дневник, и там написано: «Чтоб психолог умер от рака мозга или от СПИДа, он мне совершенно надоел, я не хочу общаться с психологами». Дочка интроверт, она все переживает в себе, очень замкнутая девочка, и она никогда не

жалуется, но у нее все внутри. Сегодня у нас столько всего накипело, что она очень подавлена, но она всегда говорит: «Я очень скучаю по тебе, когда ты меня заберёшь?» Все время повторяет: когда ты меня заберешь?

Г.Н.- Ясно. А в текущий момент уже прошло какое-то количество судебных заседаний…

А.Л.- Да, прошло уже четыре заседания.

Г.Н.- Как Вы оцениваете вообще, собственно, отношение опеки к Вам?

А.Л.- Очень негативное отношение. То есть такая полная дискриминация.

Г.Н.- А что Вам вменяют в вину?

А.Л.- Что я психически ненормальный человек, что не могу воспитывать ребенка, растить ребенка.

Г.Н.- А какие доказательства-то?

А.Л.- «Вы не кормили ребенка, запирали в квартире». На чем это основывается?

Г.Н.- А что, у нее какое-то истощение было зафиксировано?

А.Л.- Нет, ничего не было.

Г.Н.- Анализы делали за день до изъятия, за сколько, не помните?

А.Л.- За день, за два. Врач приходила на дом, потому что мы выписались из кардиологии в связи с экстрасистолией, и сказала посидеть недельку дома. Мы и сидели дома.

Г.Н.- То есть, получается, вот это истощение, которое Вам вменяют в вину, образовалось буквально за два дня.

А.Л.- Ну да. Но в это время еще потом дочка ела пончики, то есть мы ходили в Останкинский парк и там полакомились. Там есть такая будочка, и я ребенку купила пончики; она сидела пила чай… И борщ я ей варила. Единственное, может быть, один день был, правда, на геркулесе. Вот как раз старшая по дому подловила этот момент. Болел живот, я вызвала врача.

Г.Н.- Тем более нужно было щадящее питание.

А.Л.- Врач сказала: «Вы что-то покушали, и у Вас болит живот. Просто пейте мезим, активированный уголь, и щадящая диета». Но старшая по дому заглянула на кухню: «О, у тебя один геркулес, ты кормишь ребенка как лошадь?»

Г.Н.- Скажите, пожалуйста, а как проходит суд об ограничении Вас в родительских правах?

А.Л.- На суде, мне кажется, со мной обращаются грубо, то есть как бы суд не принимает никакие положительные характеристики от меня, не принимает показания свидетелей. То есть принимает, но я чувствую, что какая-то стена между мной и органами опеки. Три органа опеки против меня и, соответственно, судья.

Г.Н.- Но Вам дают как-то высказываться в полном объеме или Вас там прерывают на полуслове?

А.Л.- Да, меня постоянно прерывают, мне вообще не дают слова, единственное, что мне удалось сказать, что ребенок ел геркулес, и такого, чтобы ребенок голодал, не было. Но эти мои слова как бы разбились о стену, то есть меня никто не услышал. Меня вообще не слышит на этом процессе никто, это первый суд в моей жизни, и я представляла это себе иначе. То есть всем дают слово, особенно опека очень много говорит на суде, а мне не дают слова. Папу постоянно одергивают, он как третье лицо привлечен.

Г.Н.- То есть тоже интересная ситуация, когда решается вопрос об ограничении в

родительских правах мамы и взыскании алиментов. И это при том, что есть папа, в отношении которого вопрос об ограничении его в родительских правах не ставится на сегодняшний момент. И зачем тогда взыскивать алименты, если логически следовать? У мама права ограничены вдруг (ну мало ли, по состоянию здоровья, например)… То есть папа ходит на тот же самый процесс и неоднократно выражает желание воспитывать ребенка, и вместе с тем заявляется требование о взыскании алиментов в пользу органов опеки и попечительства. Ситуация странная, конечно.

А.Л.- Постоянно к нему привязываются: «Вот вы живете же с пожилой мамы. Какой у Вас доход? Вашей маме не нужен ребенок». То есть он говорит обратное, что это бабушка; ну и что такого, что пожилая…

Г.Н.- Бабушки и должны быть пожилыми…

А.Л.- Нет, говорят, ей уже 80 лет, она не справится… Он говорит: да не она будет, а я. Они его не слушают. Приезжала вот эта уполномоченная, сначала вроде как дали надежду…

Г.Н.- То есть посмотрели, проанализировали документы, послушали Вас и сказали , что, в общем, есть перспективы того, что ребенок вернется; более того, нужно, по их мнению, ребенка Вам вернуть, дали какие-то рекомендации...

А.Л.- А потом, когда уполномоченный уехал, они снова заладили свое, то есть вот сейчас ребенок отдохнет в лагере, потом будет решение; возможно, оно будет в сентябре, может быть, в октябре и так далее. Теперь стоит вопрос о психиатрической экспертизе. Это экспертиза в Институте Сербского.

Г.Н.- Какие вопросы планируется вынести на экспертизу? Это прокурор походатайствовал?

А.Л.- Да, хотел адвокат, но прокурор опередила и заявила, что вопросы будут такие: может ли человек с индивидуальными особенностями характера воспитывать ребенка.

Г.Н.- Интересно. То есть в отсутствие какой-то вот симптоматики, угрожающей жизни и здоровью ребенка, Вас вот так вот, собственно, планируют поместить в очередной раз в стационар. То есть на 90 дней, нет?

А.Л.- Ну, она сказала, что, наверное, амбулаторно не получится, придется стационарно ложиться.

Г.Н.- Неприятные процедуры, надо сказать. Это просто к тому, что так можно любого человека застать: вот пришел, геркулес на кухне, нет ничего. Ну, болеют люди… Но почему нет-то? Это ж тоже еда. И вот пожалуйста..

А.Л.- Геркулес был только один день, дальше опять же борщ у нас был, кефир; все было

как обычно; второе было, картошка была с котлетами. То есть все было как обычно.

Единственно, один день просто был на геркулесе, старшая по дому именно в этот момент

пришла и увидела только геркулес. Но дальше, когда я сварила борщ, я показала ей борщ, но было уже поздно. То есть вот этот один день сыграл свою роль, что ребенок сидел на геркулесе. Но она не похудела ни капельки..

Г.Н.- Давайте мы тогда повнимательнее посмотрим все Ваши документы, может, дадим Вам какие-то правильные советы юридические с учетом того опыта, который у нас есть в рамках таких дел.

А.Л.- Очень Вас прошу.

29 июля 2018 Просмотров: 2 454