«Слушайте это, и вразумляйтесь, рабы Господни! Это – слово Господа: внимайте ему… Слушай слово, народ мой: готовьтесь на брань, и среди бедствий будьте как пришельцы земли».(3Езд.16,36-41).

Опровержение

Отец Пётр услышав в очередной раз, как доброхоты-бабушки, любящие его, шепчут о том, что у него свет почти всю ночь горит в окне и он молится!..

Услышав такое в очередной раз, он резко шагнул к обожателям своим, и строгим голосом опроверг их лестные разговоры о нём:

— Мыши у меня появились. Боюсь их, грешный!.. Вот свет ночью и не выключаю. А вы — «молитвенник, подвижник»… Какой там! Полежник я и поспальник. Лентяй, одним словом!

«Итак, не будем спать, как и прочие, но будем

бодрствовать и трезвиться».

(1Фес.5,6).

Побыли

Пришли две молодые семьи с детьми. У обоих по ребенку. В руках бутылки с пивом. Возлегли на пляже у моря. Попили пива. Покурили. Поиграли в карты. Не раз и не два оттаскивали детей от ласковых, морских волн. Так и не дав и детям искупаться, собрались и ушли.

И так каждый день. Весь отпуск.

Отдохнули! За большие деньги. Вдали от дома. В дополнительных хлопотах.

Побывали у моря…

Летний дед Мороз

Лето. Жаркий день. Приморский городок. По набережной идет отдыхающий мужчина с бородой, в шлепанцах и майке, навстречу ему бежит, по своим делам, девочка лет пяти. Увидев мужчину, останавливается с удивлением.

Мужчина спрашивает её:

— Чего тебя так напугало?..

Девочка молчит. Мужчина опять спрашивает:

— Ты что, деда Мороза не видела?

— Видела.

— И что тогда тебя удивляет?

Девочка возмущенно возражает:

— А дед Мороз не ходит так.

— Как?

— Без валенок, без шапки и без тулупа.

— Это зимой, когда холодно, а сейчас жарко. Я — летний дед Мороз.

— Всё равно не ходит… и без мешка с подарками.

— Да, ты права. Забыл мешок. Это конечно — главное! Сейчас мы это исправим.

Мужчина быстро подходит к одному из множества торговых ларьков. Возвращается и протягивает девочке два пломбира и кулёчек с конфетами. Спрашивает:

— А теперь веришь, что я — дед Мороз?

Девочка, облизывая сладкое мороженое, довольная отвечает:

— Теперь — верю.

Кастрюлька

Людмила спешила на первое собрание перед школой, то и дело покрикивала на дочку:

— Давай быстрей! Торопись, а то опоздаем.

— Да я и так стараюсь, — нахмурила бровки дочка, приустав от материнской гонки.

— Там кто первый пришёл, того в хороший класс запишут, а остальных, к кому попало.

Схватив с газовой плиты давно уже кипящий суп, она сильно обожгла пальцы. Вскрикнув, выпустила кастрюлю с клубящимся от пара супом прямо на пробегавшую рядом дочь.

Сильный вскрик дочери как обухом оглушил её, сердце сжалось, окаменело от ужаса. Тут же она опомнилась, бросилась к дочери.

Плача и ругая себя последними словами, разомкнула сведённые руки дочери, которыми та обхватила обожжённые ноги.

Быстро стащила с дочери колготки, всё ещё дымящееся паром. Стала дуть, махать полотенцем. В этот момент дочь провалилась в обморок.

Потом подхватила дочь, понесла к кровати, уложила её. Намочила холодной водой клочья ваты, обложила ими обожжённые места у дочери. Позвонила, вызвала скорую.

Вспомнив, что оставила горящим газ, вновь побежала на кухню. Возвращаясь в комнату, споткнулась о кастрюлю, валявшуюся на полу, чертыхнувшись, пнула злополучную посудину. Кастрюлька, послушно отлетев, повернулась к Людмиле той стороной, где были на ней весёленькие, нежные цветочки. Они то и напомнили ей, откуда эта кастрюлька.

Эту-то кастрюльку она прихватила три года назад из детского приюта, куда была направлена от коммунальной организации для «косметического» ремонта.

Очень тогда приглянулась ей эта кастрюлька. «У них, говорят, спонсоры есть. Ещё им привезут», — решила тогда она и сунула в сумку эту кастрюлечку. И вот теперь…

«Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене,

яко кроток есмь и смирен сердцем».

(Мф. 12, 43).

Напасть

Должен был состояться в отдалённом городе концерт в госпитале для инвалидов.

Олег Петрович, руководивший, большим народным ансамблем «Ромашка», был озабочен. Один за одним звонили артисты и сообщая о разных причинах, отказывались от поездки.

Такого раньше не наблюдалось.

Пришёл руководитель лучшего номера, квартета «Матрёшка», Савелий Матвеевич и тоже с известием о том, что они не поедут.

Это совсем вывело из себя Олега Петровича.

— Да что же это за напасть! Что за эпидемия на вас напала?!..

— Страха, — честно признался пришедший.

— Какого?! — опять в отчаянии возвысил голос руководитель ансамбля.

— Просто, — стал терпеливо пояснять новый отказник. — Это же ведь больница инфекционная. А тут недавно по телеку показали документальный фильм. И там было сказано, что есть много вирусных форм заболеваний, передающиеся даже на большом расстоянии, которые приводят к тяжёлым формам болезней, инвалидности и даже смерти.

— Что же все толпой у ящика сидят и живут по его рекомендациям?

— Выходит, что так, — согласился руководитель квартета.

— Но, совесть должна быть? Помочь тяжело больным людям. Дать им редкую возможность порадоваться, забыть о своём горе.

— Это-то так, но нашим людям тоже жить хочется.

— Трясясь, высматривая, оглядываясь?.. С подленькой совестью?

Пришедший молчит.

— И после такого спокойненько в глаза детям своим смотреть? Выступать, пропагандировать высокие нравственные качества?

Оппонент не даёт ответа. Потом решившись, откровенно говорит:

— Мы же с вами тоже отвечаем за людей. Вот представьте. Кто-то поехал с нами и вдруг после этого заболел? Мы же станем для всех сразу преступниками, а может, и под суд загремим!..

— Это из области предположений, а вот их, тех, страдающих, отверженных всеми, завтра-послезавтра кто-то из них уйдёт в мир иной... Их вам не жалко?

Выдержав внушительную паузу, Олег Петрович с горькой укоризной произнёс:

— Я же не боюсь. Везу младшего своего сына и даже внучку. А, вы взрослые, перетруха̀ли.

Собеседник молчит. Руководитель ансамбля попросил:

— Давайте сделаем что-нибудь хорошее на этом свете. Не только для аплодисментов, грамот, цветов и прочего. Давайте дадим, может быть последнюю радость измученным людям, чтобы им хоть немного полегчало. Мы же люди. Для души своей, давайте хоть немножко сделаем…

Сомневавшийся помолчал, потом пообещал:

— Постараюсь! Сейчас поговорю с ребятами...

Отошёл в сторону. Стал с кем-то говорить по сотовому телефону. Через несколько минут, ободрённый подошёл к Олегу Петровичу, прихлопнул его ласково по плечу.

— Договорились. Едем!..

«Мы будем спасены другими за наше отношение к ним».

( русский старец Парфений).

Непривычное занятие

Как мне жалко русских парней, молодых мужчин, вынужденных заниматься уличной торговлей. Хождение с мелким товаром по офисам, электричкам,.. вынужденных зарабатывать себе на жизнь таким образом. Они делают это как правило неумело, стесняясь, преодолевая себя, пряча глаза. Это чуждый русскому человеку (тем более мужчинам), «труд». Выходцы с Азии и Кавказа, евреи, те – тысячелетиями занимались этим и чувствуют себя в этом уверенно, нагло и весело. «Купи-продай» — их основное занятие. Европейскому человеку это чуждо. Помню, первый раз, более тридцати лет назад, торгующего на улице молодого парня я увидел только на вокзале Риги, а потом такого же в Таллине, чем был очень поражён.

Бедные, бедные русские парни!.. Из-за недостатка достойной для них работы, творческой, полезной, они вынуждены заниматься этим чуждым делом. Душа их скорбит, не принимает новое занятие. По этой причине не ладится, непривычное для них дело. Одни неприятности и неудачи, порицания, даже от близких. От этого душевного неблагополучия у них уныние, разлад, не могут они и семьи заводить. Вымирает наш русский народ. Разлагается и быстро гибнет наша молодёжь.

«Святость священства есть святость Церкви, а не личная святость».

(Серг. Булгаков).

Недоумение

После исповеди, перед службой. Дождался протоиерей знакомого священника, спросил его:

— Отец Серафим. Не пойму. Ты — всего лишь иерей. Я — протоиерей. Оба в незнакомом храме. Ко мне не идут исповедаться, а у тебя очередь длиннющая. Почему так?..

Отец Серафим поясняет:

— Не обижайся ты на людей. Им уже приелись почти безбородые, с короткими волосиками священники, в пиджачках бегающие. Они соскучились по прежнему, доброму. Не подрезай бороду и власы свои. Дай им свободно расти, как Бог дал. И к тебе тогда пойдут овечки. Признают за своего, а не за чужака. Народ надо уважать, а не своевольничать в угоду начальству. Слушай тайные их надобности, сопереживай в скорбях. Очень чуток народ и осторожен в духовном. Всё замечают. Мы свои изменения не замечаем, как они. Всё видят и чувствуют за версту. Много раз попадались. Не взыскивай с них, а постарайся понять, полюбить, посочувствовать им. Тогда и они полюбят, доверчиво подойдут.

— Да, поучил ты меня.

— Прости, что не по чину я тебе говорю так… — начал было покаянно отец Серафим, но протоиерей перебил его:

— Всё правильно! Спасибо тебе за науку, подсказку. Не чином, так годами, духовным опытом ты подучил меня. Спасибо. Правильно сказал. Учту.

Священники попрощались, как и положено, расцеловались.

«Таковые Господу нашему Иисусу Христу не работают, но своему чреву;

иже благозвучными словесами прельщают сердца незлобивых».

(Рим. 16,17).

Кто кого

Священник усмехаясь поясняет одной, очень настойчивой и требовательной прихожанке::

— Все не себя спасают, а соседей и особенно нас, священников. Пристально выглядываете, кости нам перемываете с утра до ночи.

Смеётся:

— А что? Может и врямь, на пользу. В отличии от вас, у нас много забот. Может они отмоете и мои косточки до сахарной белизны, поможете спастись. Вот хорошо было бы. Спасибо за это!..

Потом строго говорит:

— Как вы думаете? Вы, постоянными претензиями хотите священника сгибать? Что и происходит на многих приходах, угрозами написания кляуз в епархиальное управление. Многие священники согнулись, потому что боятся потерять положение, бытовые удобства, из страха оказаться никем, потерять приход и паству.

Или всё-таки священник должен ради вашего же спасения согнуть ваши чугунные выи, гордыню, самость, настроенность ко греховному, несмирение, нетерпение, эгоизм, чёрствость?..

«И такова жизнь наша: сначала смешно, потом грустно»

(Н. В. Гоголь)

Разгрузки

Бабушка Надя узрела в толпе суетящейся у метро знакомую. Та была нагружена переполненной тележкой и двумя сумками и куда-то бойко спешила. Еле догнав её Надежда, окликнула:

— Евдокия!

Знакомая испуганно оглянулась в её сторону. Не сразу разглядела. Пока Надежда ухватив её за ручку тележки, спросила:

— Ты куда это так быстро наладилась?..

— На электричку! — ответила задержанная, и рванулась было дальше.

Перехватчица не отпустила её, стала расспрашивать:

— На дачу что ли собралась?

— На неё, — опять безрадостно и нетерпеливо ответила Евдокия.

— Чего же, погода подходящая, — согласилась Надежда. — Только ты чего-то не радостная на отдых едешь.

— Какой там отдых? Так от безысходности еду.

— Почему?

— Потому что там не дача. Просто дырявый вагончик, а у меня суставы больные. Все ночи маюсь от боли.

— Тогда зачем едешь туда?

— Говорю же тебе от безысходности, — возмутилась на непонятливость Евдокия. — Ты же помнишь, я говорила как-то тебе, что у меня дома… не всё в порядке.

— Дети, да?.. — припомнила Надежда.

— Ну да! А теперь и внуки выросли. Живём в стеснённых условиях, в двушке. Толчёмся и мешаем друг другу. ..

— Это у многих так, — попыталась утешить её Надежда. — Разорвали нас с детьми. Разные миры образовались между нами.

— Вот и у нас то же… а главное в полном непонимании друг друга. У них одна жизнь; компьютеры, смартфоны, колготня, музыка с утра до ночи… До неприязни всё порой доходит. Вот я и устраиваю им и себе разгрузки… Уезжаю на полнедели, пока тепло стоит…

— Так тяжёлые у тебя «разгрузки» то… При твоих годах, да болезнях… — кивнув на перегруженные сумки и тележку, посочувствовала Надежда.

— А что делать?! Иначе — никакой жизни. Ни мне, ни им… Спасибо нашей власти родной за то, что натворили со страной. Со всеми нами. Чтобы мы сами себя сживали со света, в тесноте и нищете.

— Разъехаться то никак не получается?

— Не-ет. Риэлторы приходили, только махали рукой. С доплатой только, а если нет её, — значит никаких вариантов. Дом плохой, старый.

— Да, не весело. Прости меня, что я задержала тебя, разбередила только...

— И ты меня прости, — кивнула ей Евдокия. Глянув на уличные часы вскричала. — Ой! Я побежала, а то на электричку опоздаю!..

— Беги, беги, — поддержала её Надежда.

«Души скорбящие, терпеливо несущие свой крест, — любимые дети Божий, так что Господь всегда с ними: «Близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренных духом спасет». (Пс. 33, 19). Они идут как бы предшествуемые Самим Спасителем, Который часто оборачивается к ним с любовью. По кресту они, так сказать, родственны Господу Иисусу — какое высокое родство! Мы забываем, что если скорби не подвигают нас к Богу, то единственно по нашей вине: вместо покорности и терпения у нас является ожесточение сердца. Удивительно ли после этого, что мы впадаем в гораздо большее зло?»

Архимандрит Кирилл (Павлов).

Удивление

Москвич по командировке полетел в Душанбе. Вышел из аэропорта, с удивлением озирался по сторонам. Недоуменно рассматривал большие толпы молодёжи, шумящей, галдящей, играющей в переполненных дворах.

Кто-то из местных со смехом спросил его:

— Сюшяй, ты што галавой сваей фертишь?

Поражённый гость из России ответил:

— Надо же!.. Сколько у вас повсюду народа! Я думал вы все у нас, в русские города перебрались, А вас во-он сколько ещё!..

Потом, помолчав, грустно, еле слышно проговорил:

— Я надеялся, что вас немного осталось, и ваш поток к нам уменьшится, иссякнет... Теперь вижу, что нет. Никогда он не закончится. И вы раздавите нас, как Европу своей биомассой…

Кто Хозяин

Долго не был я в приморском селении.

Положив вещи в номере, тут же поспешил к морю, на набережную!.. Какие они?.. Как изменились?..

Не был я в этом селении лет семь, но застуженные в холодной сельской церковке бронхи, да больные ноги заставили отправиться в дальний путь к этому не очень шумному приморскому местечку.

Ещё по пути заметил, построили поперёк пути, ведущему к морю большую, пятизвёздочную гостиницу «Жемчужина моря». Большая, ухоженная территория, цветники, три бассейна… Конечно же всё это чудо дорогого гостеприимства было огорожено высоким забором из кованного железа. Сторожевые блокпосты с суровыми охранниками. Всё, как нынче «положено» для элиты. Местное население напрасно жаловалось в администрацию на то, что им с малыми детьми по летнему пеклу приходится очень далеко обходить, чтобы попасть к морю, но кто и где нас слушает?..

В первый же день, на знакомой дороге к набережной, натолкнулся я на этот выстроенный за короткое время новодел, «шедевр» гостиничной архитектуры. Встал в недоумении. Как же пройти?..

Один из многих, поджидающих здесь клиентов водитель такси, услужливо отвёл меня в сторонку, и за одним из торговых павильонов указал на проделанный в ограде тайный лаз. Предложил под большим секретом воспользоваться им.

Поблагодарил я его, но отказался.

— Это мальчишки тут пролезут, а не взрослый мужчина в летах.

Таксист с обидой на мою неблагодарность и недоверчивость, стал меня уверять, что я ошибаюсь:

— Здесь все пролезают! А вы, так и вовсе не толстый.

Поблагодарив его ещё раз, я всё же не воспользовался такой возможностью. Тем более, что я был хоть и в стареньком, но подряснике. Не нужно никого искушать. На нашего брата, священнослужителя и так благодаря Познерам, Шендеровичам и прочим телетрепачам, смотрят с повышенным подозрением и удесятерённым, строжайшим вниманием.

Собрался я обходить это элитное сооружение, как из ближайшего корпуса оттуда вышла женщина. Сообщила мне, что она работает в дирекции и провела меня по идеально ухоженной территории, мимо комфортабельных корпусов. Подвела к противоположному выходу и наказала охраннику впредь меня пропускать.

Поблагодарив её и охранника, я вышел на набережную. Стал разглядывать изменения за десять лет, что я не был здесь. Их было немного. И люди, отдыхающие, показались мне теми же, добрыми, простыми, открытыми.

Какое чудо Божие — ласковый шум моря, широкая малолюдная набережная…

Какой контраст, с шумом города и суетой, грохотом, сутолокой аэропорта, автомобилей и автобусов. А тут... ласковый приморский вечер. Заходящее солнце не жжёт, а ласкает… Лёгкий ветерок овевает, бодрит…

Да, земное, приятное приковывает, охватывает, убаюкивает все чувства, мысли и желания. Что ни говори, а чудесные творения Божии завораживают, приманивают остаться здесь навсегда. Хотелось задержаться, побыть подольше, повспоминать... как довелось здесь поучаствовать в команде аквалангистов, кормя и следя за двумя дельфинами в море. В чистой воде, а не в затхлом помещении, без дрессировщиков и зрителей, как теперь.

Дабы не искушать раздетых отдыхающих своей персоной с длинными волосами, бородой и в подряснике. Минут через десять я покинул набережную, но несмотря на данное мне разрешение, не пошёл коротким путём, через территорию гостиницы, а как все вокруг, окольными тропками.

Так, я благополучно пробыл три дня, не пользуясь данным мне разрешением на проход через территорию гостиницы.

На четвёртый день, немного занедужив, решил сократить путь к тому месту, где остановился.

Посидел немного в тени, на лавочке, около ворот дежурного поста со стороны набережной. Полюбовался проходящими мимо, добрыми, весёлыми людьми. Мамочками с детками, бабушками…

Решил встать и продолжить свой путь. Мимо меня прошла пара. Он, лет за шестьдесят. Всё в нём взывало о том, что он какой-то и где-то большой начальник. Рядом с ним шла молодая девица, лет тридцати. Она очень гордилась собой, что имеет такого почтенного спутника. Вероятно, бедняжка наелась ядовитой лапши из телеящика от Собчихи, Чеховой, Канделаки, Волочковой и прочих агитаторш «красивой жизни». Теперь вот поймала! Облезлого, но всё ещё с гонором павлина.

Они прошли покосившись на меня, одетого в гражданскую одежду простого вида. Что ж, их дело. Меня подобное не волнует даже в столице, а тем более в местах отдыха.

Опередив меня, они подошли к запертым воротам элитной гостиницы. Он по известному только проживающим коду, открыл замок, распахнул кованую калитку. Пропустил свою пассию и тут же резко захлопнул дверцу, чуть не ударив ею меня. Едва я её успел притормозить, у своего лица.

— Уйдите! Сейчас же, прочь! — командует он мне, в больших летах, чем он.

— Мне проход сюда разрешён дирекцией, — поясняю я.

— Вон отсюда, говорю!..

— Хорошо. Позовите сюда охранника, — предлагаю ему.

В ответ, он грубо отталкивает меня.

— Не нужно так делать, — предупреждаю его. — Это всякое отсутствие норм приличия.

— Пошёл вон! — снова толкает он меня.

Его подруга что-то тоже фыркает в мою сторону, всем видом выказывая презрение и неприятие.

К счастью, подошёл охранник. Узнал меня, хотя я уже, чтобы не удивлять публику на набережной, был одет в футболку и брюки. С улыбкой поприветствовал меня, приобнял и как доброго знакомого, ввёл меня на территорию, предложив учтиво:

— Проходите, пожалуйста. Рад вас видеть!..

Не видел я реакции заносчивого и надменного «начальника». Он остался позади. Передо мной лишь стояла опешившая его пассия.

Проходя мимо, я спросил её:

— Зачем же вы так распалились? Нехорошо. Так можно довести себя до сердечного приступа. Подскажите это своему... приятелю.

Сзади слышалось раздражённое сопение и гневливые упрёки охраннику «хозяина» всего и повсюду:

— Я сейчас позвоню! Выясню, почему вы сюда, на закрытую территорию, пропускаете кого попало! Всяких тут, бомжей с бородами!.. Я это дело так не оставлю!.. — пыхтел элитный гость. — А ну, набери мне дирекцию вашу!

Охранник послушно исполнил требуемое:

— Светлана Николаевна! Тут вот, проживающие у нас, возмутились, что мы пропускаем, по вашему указанию...

— Дай-ка сюда, — свирепо приказал «начальник» и выхватил телефон у охранника. Вначале грозно сообщил о себе кто он, затем стал с негодованием излагать свою претензию. Его выслушали, стали объяснять, но элитный постоялец упорствовал, продолжал сыпать свои возражения.

Не получив желаемый нагоняй охраннику, отдыхающий многообещающе пригрозил представительнице дирекции:

— Ничего. Я дозвонюсь куда надо. Найду на вас управу. Получите вы от меня! Запомните. Я так это дело не оставлю!..

С негодованием отдал телефон охраннику, и ругаясь, потопал к своему комфортабельному корпусу.

— Тяжело здесь, вот с такими, — пожаловался охранник.

Не успел я его основательно утешить, как появилась Светлана Николаевна.

Улыбаясь приветливо, она извинилась за произошедшее:

— Простите нас. Бывает, попадаются и такие вот, капризные, не сдержанные.

— Может, от греха подальше, чтобы у вас не было неприятностей, мне всё-таки вернуться и не проходить по вашей «запретной» территории? Я же не такая важная «птица», как вот этот «господин». Буду обходить вокруг как все, — предложил я ей.

— Нет, нет. У вас и возраст почтенный. Тяжело вам обходить. Должны же мы помогать друг другу. Проходите. Ничего — обойдётся. Переживём и это, не впервой. С людьми всегда работать трудно, тем более с таким заносчивым контингентом.

Подхватив меня под руку, она повела меня по аллее. На ходу уговаривая меня:

— И им нужно окорот давать. Иначе совсем раздавят своим гонором. Надо и здесь позиций не сдавать.

— Но, можете работы лишиться, тем более ответственную, престижную, — заопасался я за неё.

— Ничего. Справимся. Всем сейчас и везде трудно. Но отступать — нельзя. Позиций не сдавать, нигде, — закончила она.

— Молодец вы! — восхитился я ею.

На этом мы расстались.

Поддержанный отважным доброжелательством, шёл я уверенно, по нашей скифо-русской земле и размышлял: «Нет, не разрушить врагам нашу крепкую русскую, родовую связь! А значит не торжествовать победу над нами. Не владеть долго им нашей свободой и землёй. Полетят они, голубчики отсюда далеко, далеко... С временно захваченной новыми ордами, таких вот ныне сиюминутных «хозяйчиков», нашей земли. И какими бы заборами её ни огораживали, она — наша земля, обильно политая кровью наших предков!

И залог тому — везде есть и будут наши добрые отзывчивые люди, как женщина из дирекции, охранник, и многие другие. В загадочных русских душах которых, всегда будет жить память и верность заповеданные нам прадедами нашими.

И ещё потому, что земля и воля, они — Божьи, как небо, море… данные Творцом на время, в пользование тому или иному народу. Никогда не будут чьей-либо «собственностью». Несмотря на жалкие потуги разных захватчиков, чиновников-мздоимцев. Их владение — временная фикция.

«Страх, который есть в начальный период опасности, отступает, как только начинаешь действовать. Бездействие превращает страх в панику».

(писатель Роман Мороз).

Что делать

Парализующий страх всевают слуги падших аггелов, тем и приближают приход антихриста.

Что делать нам, ученикам и последователям Спасителя?

Прежде всего, иметь апостольскую решимость и отвагу. Делать противоположное устремлениям злых сил. То, чему учил наш Учитель — всевать обратное. Веру, вместо нарастающего безверия и озлобления. Добро, вместо всеваемого отовсюду зла. Надежду, вместо безпросветного, тупикового уныния и страха. Против разделения — мир, соединение в людях. Любовь, вместо ненависти!.. «И тако исполните закон Христов!»

Каковые при этом мы получим скорби и обиды от окружающих, нам это — не важно. Даже наоборот, это подтверждение правильности наших поступков. Об этом предупреждал нас Спаситель и святые отцы. То, что мы получаем здесь, для нас — не суть. Мы же взыскуем Небесного града, а не земного!.. «Если кто во Христе, тот новая тварь: древнее прошло, наступило новое».(2 Кор. 5,17).

+ + +

В степи, покрытый пылью бренной,

Сидел и плакал человек.

А мимо шел Творец вселенной.

Остановившись, Он изрек:

«Я друг униженных и бедных,

Я всех убогих берегу,

Я знаю много слов заветных,

Я есть твой Бог. Я все могу!

Меня печалит лик твой грустный,

Какой нуждою ты тесним?»

И человек сказал: «Я — русский».

И Бог заплакал вместе с ним.

Николай Зиновьев.

«Сии на колесницах, и сии на конех, мы же имя Господа

Бога нашего призовем»

(Пс. 19, 8).

«Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе».

(Фил. 4, 13).

Переродки

Когда наступили тяжёлые, мрачные времена, два стебля пшеницы спрятались в гуще плевел. Пригнулись, скукожились, дабы быть незаметными для оголтелых чёрных плевел, заполонивших всё вокруг. Будто в густом тёмном лесу оказались, приспособлялись и поучали друг друга:

— Потише, потише... больше пригнись! Глядишь и не заметят, за своих сочтут.

Сверху, с массы крикливых и наглых метёлок плевел, слетала на эти пшенички смрадная, мерзкая слизь и чёрная пыль. Так что вскоре они тоже стали тёмными и чумазыми. Когда пришло время жатвы их вместе с массой чертополоха и плевел сжали, замахнулись бросить в огонь.

— Мы не плевелы! Мы — пшеница!.. Нас не надо с ними, в левую сторону кидать, в огонь. Нас надо направо, где жёлтенькая пшеница, — заверещали грязные стебельки бывшей пшеницы.

Взглянул недоуменно ангел на срезанный только что пучок чернухи. Ничего не увидел там светлого и бросил всю чёрную охапку плевел вместе с двумя стебельками почерневших пшеничек-переродок в огонь.

Отмашка

Так ли мы живём?.. Слушаемся ли мы желающих нам добра и пользы? Нет. Все «сами с усами». Самоуверенны, горды, неблагоуветливы, непослушны, упрямы, как и говорил о нас апостол Павел: «В последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся... Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь» (2 Тим. 3, 1-5, 13).

Это про кого так сказано? Про нас...

Вот и получаем постоянно тумаки да беды отовсюду. При этом — ничему всё равно не учимся, не изменяемся к лучшему.

Почему к такому опасному состоянию подходим, а во многом уже и дошли?..

Потому, что не живём по Божьи. Не чувствуем постоянно зрак Его над нами. Бога не боимся. Только друг друга боимся, шарахаемся от добрых советов и помощи. Это вместо той любви друг к другу, доверия к ближнему, о которой Господь и святые Его призывают нас.

Крым. Начало июня. Солнечное ласковое утро. Нет ещё и восьми часов утра.

Из комфортабельного пансионата вышла молодящаяся, подкрасившаяся женщина, лет около шестидесяти. Пошла энергично на пустой ещё пляж, он был рядом, в десяти шагах от пансионата. Быстро скинула халат, под которым был уже надет купальник. Помахала руками и ногами, разминаясь. Шагнула бойко к кромке воды. Приготовилась вбежать в неё.

Мужчина, стоявший невдалеке, видя её шустрость не по летам, посоветовал:

— Вы не влетайте быстро в холодную воду. Она не нагрелась ещё — опасно.

— Да ладно! Вас не спрашивают!.. — отмахнулась рукой от доброжелателя женщина.

Мужчина смиренно согласился:

— Как хотите… Дело ваше.

Пошёл в ближайшую палатку, выпить чайку. Позавтракать.

Через минут двадцать он проходя мимо пляжа, где его отбрила женщина, натолкнулся на мужчину в камуфляжной футболке, охранника пансионата. Тот властно всем объявлял:

— Пляж закрыт! Пройдите на другой.

Позавтракавший мужчина заглянул вниз, за парапет пляжа. Слева, там, где собиралась купаться нагрубившая ему женщина, лежало полностью накрытое одеялом тело человека. Из-под края одеяла были видны две посиневшие ступни ног, с ярко накрашенными ногтями. Как у той женщины!..

Какая-то женщина спросила у рядом сидящего на скамейке подростка.

— Что, утонул кто-то?

— Да, женщину достали, — ответил паренёк.

— Она сегодня приехала, недавно с вокзала, я видела!.. — подсказала женщина из пансионата.

— У неё остановилось сердце, когда она купалась, — вяло пояснил мальчик.

— От этого она захлебнулась и утонула? — настаивала с расспросами первая женщина. — Никого не было, рядом? Почему ей не помогли?!

— Если кто и был — спасать не будут, — мрачно ответил ей проходящий мужчина.

— Почему?

— Потому, что у всех игрушки появились, телефоны.

— Звонили по ним на «скорую»?

— Нет. Теперь на них снимают, как человек погибает, мучается, тонет...

— Зачем?

— Чтобы похвалиться.

— Чем? Человек же погибает!!

— Наплевать на человека. Главное, чтобы потом похвастаться. Оперативная съёмка, удачные кадры — важнее всего! — заключил мужчина и пошёл дальше.

— Ужас какой... Дожили, докатились, — протянула растерянно женщина.

Паренёк пытался что-то уточнить собравшимся о происшедшем.

Мужчина в камуфляже безпрерывно звонил куда-то по сотовому телефону, слышно было:

— Да, врач был местный из пансионата… Зафиксировал… Ждём полицию, следователя и врача из города. Да, на связи…

Закончив очередной экстренный разговор, он резко шагнул к собравшимся и гневно оборвал мальчика:

— Ты чего тут языком болтаешь? Хочешь, чтобы тебя и твоих родителей в полицию увезли? И там как свидетелей затаскали?!..

Подросток перепугался, сразу замолчал, встал со скамейки и быстро ушёл. Подальше от греха.

— И что же, ей у берега никто не смог помочь, не мог спасти? — вмешалась ещё одна женщина из подошедших.

— Ты что не знаешь? Сейчас рядом стоять будут и пальцем не шевельнут, — возразила ей подруга.

Их приструнил тот, первый мужчина, что видел погибшую ещё живой и давал ей благоразумный совет:

— Ладно вам, сороки! Смелые, только языком молоть. Что вы всех то, грязью поливаете?..

Болтливые дамочки умолкнув, быстро исчезли.

Ещё раз, с состраданием взглянув на лежавшую под одеялом, вспомнил он резкую её отмашку минут тридцать назад, вздохнул: «Чего, чего. А отмахнуться мы умеем, вместо того, чтобы послушать и поблагодарить. Вот как не слушаться доброго совета...»

Прав этот мужчина, безусловно.

Непослушание, как чума съедает нас сегодня. Жён к мужьям, детей по отношению к родителям. Так вот и губим себя... Чего уж говорить о Божьем послушании! И от него лихо отстраняемся, когда Он посылает нам зримые «подсказки» и людей в помощь. А мы не видим и не слушаем, отмахиваемся от них, себе на беду…

Оглянулся мужчина на прибывшие полицейскую и санитарную машины. Из них вышли следователь, полицейский и врач. Спустились вниз, к телу утонувшей. Много зевак сразу потянулось туда.

Перекрестивши всех троеперстием, мужчина со вздохом попросил :

— Помилуй, Господи, усопшую рабу Твою. Прости и нас грешных, строптивых, нерадивых, погибающих в слепоте, непослушании и гордыне…

«Кто без креста, тот — без Христа».

Нападение

Вот уже два месяца стояла тогда небывалая жара, будто раскалёнными клещами охватила и держала непривычную ко многим испытаниям Москву.

На большом, московском кладбище. В самое пекло, за полдень.

Помолившись, убрав налетевший мусор на мамину могилу. Усталый и разморённый подхожу к нескольким кранам на кафельной стенке у выхода из кладбища. Там тучный, в возрасте мужчина, одетый неподобающим образом, не только по возрасту, но тем более находясь на кладбище, — в одних ярких, цветастых шортах.

Сполоснув три пятилитровые пластиковые канистры, он налил в них воду. Мрачно глянув на меня, в подряснике, будто я ответственное везде и во всём лицо, тут же выговаривает мне:

— Вот, ушёл за стенку. Поговорить по телефону. Возвращаюсь, одной бутылки — нет!

Пытаясь утешить его и выправить мысли на доброе, отвечаю:

— Зачем вы так?.. Скорее всего произошло иначе… Пока вы, скрывшись за стену разговаривали, подошёл человек. Видит, стоят пустые, никому не нужные ёмкости, а он забыл взять с собой такую. Взял и ушёл с ней к могилке близких, полить иссохшие цветочки. Здесь многие, уходя, оставляют пустые бутылки, — пытаюсь сгладить недоброжелательство, утешить его.

— Вам всё легко и просто. Всё у вас весёленько и благостненько получается. Если бы у вас украли, то иначе ворковать стали. Такой бы хай подняли!.. — огрызается он.

— Нет, — простодушно и уверенно парирую я. — Ничуть. Даже порадовался бы, что смог помочь человеку.

— Врёте! — уверенно рявкнул толстяк.

— Да нет же. Честно говорю.

Глянув с сожалением на обвинителя моего, даю ему совет:

— К сожалению, у нас при всякой досаде, объясняя происшедшее, сразу автоматически недобрые мысли летят. Их нужно улавливать, удерживать, а вместо них посылать добрые. Оправдывая всех, и только в себе ища причину расстройства. Это очень трудно поначалу, но потом, со временем станет легче и привычней. Обучать, вернее переучивать себя надо. Вам же от этого будет легко и радостно.

— Вот вы и занимаетесь этой ерундой. Из-за вас вот, добреньких, всё и творится вокруг. Не пойми чего! Дороговизна, война, воровство, беженцы… Всё из-за вас! Чем ваша Церковь занимается?! Всё в сторонке стоите. Вас ничего не касается! Правильно про вас показывают. Хитрецы! Тоже на народе паразитируете. Выставился тут. Поучает…

Ворча, мужчина хватанул в одну руку две канистры и в другую две. Без напряжения пошёл с ними через дорогу. Крепыш!

Ноша не мешала ему. Он, оглядываясь на ходу, продолжал громко поносить уже лично меня.

Подошли к кранам две женщины. Старшая выговорила крикуну:

— Вы что себе позволяете?! Что вы так кричите? Здесь — кладбище...

Но распалившийся мужчина в шортах не унимался. Тогда вторая, что помоложе, также попыталась остановить его:

— Что вы пристали к батюшке? Не смейте кричать на него!

Чтобы не было у неё смущения, а была и потом уверенность в правильности её поступка, я высказал ей своё искреннее недоумение:

— Не понимаю. Чем прогневал я его?.. Пытался на хорошее направить...

— Да не обращайте на него внимания, — утешила она меня и обернувшись к уходящему, ещё прикрикнула на него.

Не дожидаясь конца словопрениям, признательно поклонившись защитницам, я пошёл к выходу.

Мне вдогонку от старого атлета в шортах неслось что-то гневное. Среди этого потока я услышал: «… Патриот он, видите ли!..».

Поначалу очень удивился такому определению в мой адрес. Ведь ни одного слова о политике я не говорил. Ничего про себя не рассказывал. Он меня совсем не знает. Отчего? Почему он такое послал мне в спину?..

Вскоре понял. Это, конечно же бес им управляющий, изрыгает на меня через его гортань. А уж они то, всё про нас знают. Для них мы — не тайна.

Вот почему предупреждал нас великий старец, отец Кирилл, что «опасно хо̀дите». Вот почему нужно быть всегда и везде теперь настороже. Бесы теперь, как и предсказывали старцы, почти все вышли из Преисподней, на последнюю, решающую битву. В военное время живём! Надо, как никогда жить ответственно и осторожно себя вести. Через всё теперь, особенно через СМИ чёрные силы проникают в людей, порабощают их, делая своими прислужниками. Через них иногда, как сейчас, себя выявляют, устраивают подвохи, подслеживают… Они нам — напоминание: «Блюдите, яко опасно ходите!»(Мф. 26,41). А оно никогда не повредит. Беззаботное, расхлябанное, непамятование о существовании зла и бед — намного гибельнее.

Заброшки

Смотрю с грустью на практически построенные два высоких пяти и семиэтажных здания, на прибрежном, крымском холме. Они разорены. Рамы, двери, батареи давно выворочены ушлыми местными жителями, на сарайки и дачки, под сдачу отдыхающим.

Мне говорят. Первый, поменьше, бывший пионерский лагерь, его выстроил для детей своих работников крупный уральский завод. Вначале ельцинского погрома России завод обанкротили. «Затратный», убыточный, никакого дохода не приносящий пионерлагерь стал не нужен, «заброшкой».

То же самое и со вторым, семиэтажным зданием, к которому наверх от уединенного, просторного пляжа ведет высокая лестница. Внизу её два длинных, капитальных навеса. Для дневного отдыха больных ребят, в двух шагах от моря. Под шум волн и ласковый морской ветерок. Это здание бывшего пансионата союзного значения для больных детей. Когда Ельцин-Кравчук-Шушкевич грохнули Союз, и он тоже стал безхозным, не нужным.

Простоял и он тоже несколько лет для разграбления и разрушение, пока его не продали ловкачу, живущему в Израиле. Этот деляга быстро, активно взялся за выгодное дело. Подделал немного сломанное, и открыл там высокодоходный отель. Теперь там, в Тель-Авиве получает большие дивиденды.

То же вскоре ждёт и здание пионерлагеря. Найдется и для него делец. Приобретёт за небольшую взятку местным чиновникам, какой-нибудь шустрый прохиндей.

И сколько таких заброшек по всей России!.. Глядя на них, вспомнил я тот ракетный полигон, в котором я служил. Сколько там, по безкрайней степи оказалось таких брошенных зданий. И это тогда, в начале 60-х годов, когда умели ценить созданное. А всё произошло из-за одного предателя Пеньковского. Потом, уже с бо̀льшим размахом, в 90-х, по всему бывшему СССР, и уже не несколькими десятками, а сотнями тысяч зданий предприятий, заводов, фабрик, совхозов... И тоже из-за предателя, более глобального масштаба, — из-за Горбача...

Вот вам и ответ на вопрос, «о роли личности в истории».

«Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам»

(Иак. 4, 8)

Разор

Когда Василий подкреплялся в забегаловке, к нему подошёл нетрезвый мужик и стал мрачно просить денег.

— Зачем они тебе. Ты уже с утра «набрался», — спросил с осуждением Василий, крепкого на вид мужчину.

Тот, на удивление, не отошёл, как обычно это бывает, в сторону, и не стал далее канючить, а посмотрев внимательно куда-то с грустью вдаль, негромко, но пошёл в атаку:

— Вам легко говорить! Пьяный я? Да, пьяный с утра. А почему? У вас под окном не стоит, не ржавеет на глазах, не погибает целая автоколонна техники: сеялки, трактора, культиваторы, комбайны… которые ты сам, вот этим горбом заработал, купил. Работал день и ночь. Урожай собирал. Людей кормил, семью свою и себя тоже. А потом, как стали они, правители наши долбанные, цену на горючее поднимать, чиновники их со взятками борзеть. Проценты на кредиты повышать. Мы, мужики работящие, фермеры задыхаться стали. Пока совсем не задохнулись.

Одним взмахом ладони, огладив нечёсаную голову и бороду, он наддал резче:

— Где там у вас, в столице, главный «радетель»-то, «патриот» России, который часами может языком молоть с журналистами?.. Что же на деле он делает? Гробит нас, нашу землю! Опустошает Россию.

Василий пристыжено молчал, от того, что упрощённо подошёл к его беде. Более с осуждением, чем с добрым сочувствием.

Мужчина почувствовав, что того задело, обращаясь к нему, гневно продолжил:

— Видал, сколько земли брошенной, пустой, заросшей, а она просит её обиходить! А мы ничего не можем теперь. Вот, до чего дошли. Разор полный, обанкротились. Многие, как я, семьи, дома лишились, попрошайками стали. Много мужиков есть, как я, неприкаянных. Как вы называете нас — «бомжей», «нищебродов», «опустившихся»… Мы могли бы изобилие сотворить. Быстро, реально! Только уймите своих псов-чиновников, чтобы они не душили нас поборами и взятками. Снизьте цены на солярку. Больше нам ничего не надо! И мы поднимем всё! За три, а то и за два года!..

Помолчав, он в досаде ударил последней фразой:

— Это что же такое! Куда глядят эти хреновы «президенты»?! Литр молока сейчас стоит дешевле литра бензина. Он дороже и килограмма зерна!.. Убийцы они, вот кто! Народа нашего губители, перед которым обещали, а когда выбрали их, всё наоборот, всё во вред народу стали делать.

Мужчина с горечью закончил разговор и, досадливо махнув рукой, быстро вышел под порывы мокрого снега и дождя.

«Мне отмщенье; Аз воздам»

(Втор. 32,35). (Рим. 12, 19).

«Грех затмевает очи души нашей — ум, совесть, сердце — и ослепляет их до такой степени, что человек, видя — не видит, слыша — не слышит и не разумеет».

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Новость дня

Встретились двое. Первый сообщает «ужасающую» новость:

— Державин умер!..

— Кто такой?

— Артист! — возмущённый «непросвещённостью» собеседника, поясняет знаток.

— Ну и хрен с ним!

— Как ты такое говоришь?!

— А вот так! Пусть его дружок Ширвиндт с Путиным по нему рыдают.

— Не надо так!

— Надо! Задолбали этими скоморохами! Державиндтами, Табаковыми, Кобзонами, Райкиными, Ширвиндтами, Пугачихой, Собчихой, Познером, Макаревичем, Боярским, Розенбаумом, Малаховыми всякими… В их родном Израиле им место. Пусть там рыдают по ним… По нам с тобой нигде не напишут. Никто не зарыдает. Президент и премьер с цветочками не придут. В Колонном зале, или зале Чайковского не пошумят речугами, не поаплодируют. На Новодевичьем, за государственный счёт не закопают. Потому что «не достойны» мы. Не наделали столько гадостей как эти… иносранцы!

«Бодрствуйте, ибо супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит, ища кого поглотить». (1 Петр. 5, 8)

«Детей вы обязаны учить, а от детей сами должны учиться, по сказанному от Самого Господа: «Аще не будете яко дети, не внидите в Царствие Небесное». (Мф. 19.14).

прп. Амвросий Оптинский.

Вася

Приходил к нам в алтарь удивительный, с широко раскрытыми глазами, кроткий мальчик. Прощаясь, всегда я просил его:

— Помолись и обо мне грешном, Васенька.

На это он без рисовки отвечал:

— Как же! Я всегда молюсь. За всех молюсь. И за вас тоже.

Говорил он это искренне. Глядя в чистые большие голубые глаза, верилось, что молитва у него была сильная.

И вот папа его сообщает:

— Мы Васю в секцию ушу отдаём.

— Зачем?!

— Его все в школе обижают. Там много нацменов стало. Бьют. Надо же ему научиться отпор давать.

— А просто отстраняться от драчливых нельзя?

— Не получается.

Увидев моё огорчение, отец начал убеждать меня:

— Полезно. Должен же он мужиком стать! А то он всё нежненький, да тихий. Забьют такого в жизни. Пусть поучится за себя стоять и за сестрёнок тоже.

Что тут возразить настойчивому отцу?..

Через некоторое время Вася стал реже бывать в алтаре. Приходил лишь иногда. Глаза перестали быть открытыми. Сузились почти как у многих теперь в напряжении и готовности дать отпор, ударить, «дать сдачи». Взгляд стрелка, охотника. Стали порывистыми и действия, даже в алтаре. Вася перестал быть Васенькой. Стал обычным подростком, шумным, дерзким и болтливым.

Уже не было желания испрашивать у него молитв. И он уже не отвечал с готовностью, что молится за всех…

Не стало Васеньки. Вместо него бегал шустрый и драчливый Вася.

«Сейчас всё будет происходить так быстро,

что мы едва будем успевать понимать происходящее».

Архимандрит Кирилл (Павлов).

«Но без души и помыслов высоких,

Живых путей от сердца к сердцу — нет».

(Ф. Тютчев).

Упущенный момент

Быстро по делам своим бежал Дмитрий. Холод и моросящий дождь подстёгивали, побыстрее добраться до нужного места.

Вдруг у метро он натолкнулся на молодого ещё парня, стоящего на мокром тротуаре с картонкой в руках. На ней было написано, что у него украли деньги и документы. Он просит помощи.

На ходу у Дмитрия раздражённо пронеслось: «Ну вот, не вовремя!..» И ещё: «А почему другие прохожие не подают? Да и много их, лукавцев теперь. Пишут, показывают же по «ящику» про них…».

Пробежав несколько шагов по инерции, он всё же отбросил от себя такие, ныне привычные для многих мысли и одёрнул себя: «Какое тебе дело до других?! В данный момент этот призыв, просьба просящего — к тебе!.. К твоей совести!.. Нет никого вокруг, представь себе это! И решай. Протянешь ты руку помощи человеку или нет?».

Он развернулся и пошёл обратно, к просящему милостыню.

Но того уже не было на прежнем месте…

Благой момент помощи ближнему, был упущен. Жаль, очень жаль…

Уже не так шустро и легко шёл по своим делам Дмитрий. Грех скупости и жестокосердия придавливал его.

«Если не тотчас услышаны молитвы наши, значит, Он не желает, чтобы с нами было то, чего мы хотим, но то что нам полезно для души».

Архимандрит Кирилл (Павлов)

9 августа 2024 Просмотров: 4 559