— Да очень просто, — взялся объяснять вопрошающий. — Когда дело есть. Не до того тогда. А вот, когда дел особых нет, остаёшься один, и пошло!.. Уж чем не глушил эту зелёную тоску. И пил, и на природу гулять уходил, и звонить кому-нибудь начинал. Как назло, трубку не брали. А если и были, то и это не помогало. Так, пустой брёх, и всё. Время правда, тогда останавливается, потом опять пустота, ещё большая тоска наступает...

— Время, значит, у тебя на это есть?

— Ещё сколько! Не знаешь, что с ним делать. Куда употребить.

— У меня вот времени нет, — горестно пожаловался и приятель.

— А у меня его — навалом! Не знаешь, куда его девать. Такая тощища!

— Богач, не ведающий о своём богатстве. Поделился бы. Подарил бы, хоть по часочку в сутки, мне, заторканному делами и заботами. Сколько я не доделываю, не успеваю!..

— У меня, — наоборот. Ищу, чем себя занять, и не нахожу, — подивился богатѐй.

— Дай тогда мне твоего времени, не нужного тебе.

— Рад бы. Только как?

— А вот, когда придёт к тебе «возлюбленная» твоя тоска зелёненькая. Ты обо мне вспомни. Помолись о грешном.

— Да я за себя-то не молюсь. Особенно в такие периоды.

— А за меня помолись, прошу тебя…

— Да какой я «молитвенник»?!.. Других об этом просѝте, а я кто?

Приятель начинает растолковывать:

— Нельзя себя так опускать. Ты — Чело-век. Чело твоё, облик, образ данный тебе — вечны. Не швыряйся этим великим даром.

— Бабушка одна мне подсказала. В церковь иногда захожу, свечку ставлю!

— Правильно. Теперь тебе не только свечкой обходиться надо, а дальше идти по этому пути. Воцерковиться, и начать жить по-человечески, с ясным умом и сердцем.

— Трудно это.

— Да, нелегко. Но это единственная дорога. Другой нет.

— А практически?

— Это и есть самая простая и истинная практика жизни. Кроме этого, если у тебя будет «лишнее» время, то и помоги кому-нибудь из болящих и нуждающихся. А если опять запутаешься в своей «тощище», то приходи, приноси свои немощи, авось распутаем как-нибудь. Не сможем? Священника попросим, поможет. Для пользы духовной и здравия души, — трудиться надо. Покумекаем опять, скуку твою прогоним. Приходи сюда почаще.

— Постараюсь, — ответил унывавший мужчина и благодарно улыбнувшись, вошёл в храм, пока «свечечку поставить».

«Христос дал нам способность быть служителями Новаго Завета, не буквы, но духа: потому что буква убивает, а дух животворит».

(2 Кор. 3,6).

ВЕРЮ!

Татьяна встретила знакомую Надежду. Та сразу, первой, бросилась к ней и радостно сообщила, что устроила сына в другую школу. Перевела из обычной школы, где стало много приезжих иноверцев и в связи с этим насилие, воровство, жестокие избиения. Стало небезопасно отпускать туда сына, всё время пребывать в напряжении и страхе, пока он там.

— Трудно было переводить, тяжело это далось. Да и деньги там немалые придётся платить.

Далее, Надежда поведала ей о том, как ей и сыну там нравится. Совсем другая атмосфера, без дикости, насилия, и программа обучения намного серьёзнее, основательней. Одно неудобство — далеко сына возить приходится.

Обсудили ещё ряд дел, событий и разошлись.

Около года они не виделись, потому что Надежда, переехала жить туда, где стал учиться в спецшколе сын.

Вдруг неожиданно Татьяна встретила её, на прежнем месте.

— Ты как здесь? — удивилась Татьяна.

— Да вот… Снова к маме переехали с Вовой.

— А что такое?

— Всё. Закончилась у нас та школа, — грустно сообщила Надежда.

— Почему?

— Конфликт там получился.

— Какой? Вова вроде бы хороший, послушный мальчик.

— Да, он-то хороший. А вот так получилось, что сразу плохой стал. Отчислили.

— Натворил что-то?

— Не он. Другие «натворили».

— Что произошло?

— Сказали, что он будто про директора плохо сказал. Спрашиваю: «Говорил?». Он отрицает: «Нет, не говорил». Спросили девочку, та тоже отвечает: «Нет, не говорил». А какие-то двое мальчиков подтверждают, что будто он говорил. Встретилась с ними, спрашиваю, те тоже отвечают: «Нет. Не говорил». Тогда я их спрашиваю: «Так почему же на вас ссылаются, что вы будто подтверждаете, что Вова говорил плохое о директоре?» Они отвечают: «Нам сказали, чтобы мы так сделали».

Надежда тяжело вздохнула, и печально покачав головой, снова погрузилась в пучину воспоминаний тех тягостных событий. Потом тихо продолжила свой рассказ:

— Не стала я их расспрашивать, «Кто заставил? По какой причине?» Добиваться и дальше, в поисках правды, смуту создавать... дело неблагодарное и безполезное, как правило. Если уж кто решил по какой-то причине, с нами расстаться, тут — ничем не поможешь. Тем более сам директор, а он — решает всё, как захочет.

Вызвал он нас с сыном. Встретил в коридоре, на ходу, сурово выговорил мне:

— Ваш сын ведёт себя не должным образом и не признаёт своих нарушений.

Смотрю строго на сына, а он чуть не плачет и спрашивает:

— Что мне делать? Простите меня, пожалуйста, но вы же сами нас учите тому, чтобы мы говорили правду. А если я буду «признаваться» в том, что я не делал, это же ведь будет — не правда...

После сказанного сыном, Надежда и сын воззрились на директора, ожидая от него ответа, как поступать в таком случае. Тот был в явном затруднении, пощипывая свою бородку. Долго размышлял, что бы такое ответить. Не найдя, махнул рукой и гневно произнёс:

— Вот! Я же говорю — неисправимый. Даже тут вы не хотите признать свою вину. Что ж, вам же хуже!.. — отрубил он и зашагал прочь.

Долго они провожали скорбным взглядом его ссутуленную спину. Потом мать перевела свой взгляд на сына. Увидела, как по лицу его, из широко раскрытых глаз, от предельного отчаяния, сами собой текут потоком безутешные слёзы.

Надежда перепугалась. Отбросила разом всё! Желание оправдать сына, добиться дальнейшего его обучения здесь, установить прежние отношения, радость и мир со всеми... Всё мгновенно исчезло. Для неё сейчас было главное — сын! Чтобы он не надломился, не потерять его!..

Она бросилась перед сыном на колени. Стала отирать его слёзы, гладить по голове, утешать, спасать сына самым надёжным лекарством — любовью и верой своей, бормотала ласково, что могла:

— Сы́ночка мой, не плачь. Это… ничего… Бывает всякое… Недоразумение… Враг так путает и сталкивает людей… Ничего… Пройдёт… Все ошибаться могут… И взрослые тоже… и даже начальники… — она была в отчаянии, не зная, что ещё сказать. Какие ещё лечебные слова в него вложить.

Взгляд его так и оставался застывшим. Он не шевелился, замер. Из глаз его продолжали литься потоки беззвучных, безутешных слёз. Тут мать в отчаянии обхватила сына, прижала к себе что есть мочи, сама горько зарыдала, еле разборчиво бормоча:

— Вовочка! Не переживай об этом. Самое главное я, я тебе верю. Знаю, знаю, что ты не лжёшь. Правду говоришь. Верю! Верю тебе!

Как только она это сказала, застывшее, напряжённое тельце сына расслабилось, страшный паралич оставил его.

Мать чуть отодвинулась от сына, пытливо взглянув на него. Он во все глаза смотрел на неё. Слёзы у него остановились, а в широко открытых глазах, вместо тьмы и помутнения, всё более и более возгоралось осветление… Этот свет и надежда постепенно заполняли его. Ещё боясь, тихо, осторожно, не вполне уверенно он переспросил её:

— Ты… веришь… мне?

— Да! Да, сыночек. Верю! Конечно, верю тебе. Полностью. Не сомневаюсь ни капельки.

Надежда ещё крепче прижала к себе самое дорогое, на всём белом свете, сына. Осыпая лицо его своими слезами, целовала, целовала его… перемежая поцелуи произносимым, горячим, от всей души полушёпотом только одного целительного слова: «Верю!.. Верю!.. Верю!!..»

«Детей вы обязаны учить, а от детей сами должны учиться, по сказанному от Самого Господа: «Аще не будете яко дети, не внидите в Царствие Небесное» (Мф.19.14).

(прп.Амвросий Оптинский).

«Главное, чтобы ребёнок был занят по силам и направлен к страху Божию. От этого всё доброе и хорошее. Как и напротив, праздность и невнушение детям страха Божия бывают причиной всех зол и несчастий»

(прп. Амвросий Оптинский)

«Сказываю вам, что на небесах будет более радости об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии»

(Лк. 15, 7)

«ОБЪЕКТ»

Звонок.

Беру трубку. Там тихо.

— Алло! Я слушаю…

Никто не отвечает.

Когда хотел положить уже трубку, в ней мужской голос тихо произнёс:

— Простите меня, батюшка, это Илья. Ещё на той неделе я обещал вам позвонить. Мы должны были встретиться, помните?

— Да, припоминаю.

— Так вот… Я не смогу с вами встретиться, потому что, когда я просмотрел всё о вас, в наших базах данных, то сказал начальству, что не смогу работать с таким «объектом». Мне нравится всё, что вы делаете, и я вас уважаю. Поэтому… отказался. Меня, наверное, понизят, а может и уволят, но вам я не хочу ничего делать плохого. Простите меня. Помолитесь обо мне.

В трубке раздались короткие гудки.

Сочувственно я вздохнул: «Чего только на моём веку не было!.. Раз властным лицам я интересен как «объект», то наверняка они назначат для этого другого, более исполнительного им. Наверное есть и другие, что не ушли так вот благородно, а присосались тайно и следят, и постукивают... Ничего. Не такое видали! Для пользы это, чтобы не расслабляться, и не терять попусту ни минуты. Потому, как и другая, последняя команда, в любой момент может последовать для тайных исполнителей. Надо успеть, как можно больше сделать благого. Не забывать, помнить евангельское: «Бдите, да не внидете в напасть» (Мф. 26,41). И тоже евангельское предостережения от Старца Кирилла: «Блюдитеся, яко опасно ходите...»

«Сии на колесницах, и сии на конех, мы же

имя Господа Бога нашего призовем»

(Пс. 19, 8).

Они кричат, они грозятся:

«Вот, к стенке мы славян прижмём!»

Ну, как бы им не оборваться,

В задорном натиске своём!..

(Ф. И. Тютчев).

ТАКОЙ РАСКЛАД

Заговорил с трудолюбивой знакомой селянкой. Она жалуется:

— Огород, вон, вспахали мне. А я всего две грядки картошкой засадила. Ещё семнадцать грядок — пустые.

— Чего так?

— А то, что мне уже за семьдесят. Сил нет.

— Дети же ваши с семьями к вам приезжают...

— И что толку, что они приезжают?.. Посидят, поедят, выпьют, и на речку, на шашлыки там всякие...

— Не помогают? — удивился я.

— Нет, — возвысив голос, произнесла она. — А где вы видели теперь, чтобы было по-другому? Кому теперь дети помогают?..

Выждав паузу, уверенно ответила:

— Я таких не знаю. У соседей всех, точно так же...

— Вот беда-то. Ладно совхозные, колхозные земли забросили. До своей земли докатились. И своя уже не нужна, — ужаснулся я и спросил селянку. — Что же теперь будет-то? Край уж подступает...

— А ничего! — уверенно ответила селянка. — Подойдут голодные времена, а они уже разучились работать на земле, выращивать. И что получится? Магазины ихние закроются. Пустые будут. Перемрут тогда все за месяц-другой, да и всё.

— Печально.

— Страшно, — согласилась хозяйка огорода. — А другого-то варианта нет, при таком раскладе.

— Да, — согласился я с ней, посетовал. — Ничего не слушают, не вразумляются, не видят беды, подступающей отовсюду опасности.

— Не хотят видеть! — возмущённо прикрикнула она и обречённо вздохнула. — Ничем помочь им нельзя, невозможно.

— Бедные, бедные наши дети и внуки, — согласился я с ней. Что их ждёт?.. Прямо бегут к пропасти, вдогонку друг за другом. Подгоняемые мнимой лёгкостью, усыпляемые временным комфортом, удовольствиями...

— Бегут. Ещё как бегут!

— Что делать? — спросил я опытную крестьянку.

— Дак ведь свою голову им не приставишь. Ничего тут нельзя сделать.

Таков был строгий, но справедливый её приговор.

— Жаль, — загас и я в безперспективности размышлений на эту тему.

— Жалко, конечно, но такой расклад. Они же его устраивают, — не без горечи закончила селянка, и снова склонилась над грядками, пропалывая их.

«Напрасно некоторые оправдывают себя в своих падениях немощью собственного естества и общею слабостью человеческою или ещё тем, что «так поступают все». Священное Писание нас удостоверяет, что чем мы немощнее, тем бываем лучше и способнее к доброделанию, тогда благодать больше преизобилует».

Архимандрит Кирилл (Павлов)

АРМИЯ

Лето. Вечер. Небольшой парк невдалеке от Кольцевой столичной автострады.

Много гуляющих, парочки, пенсионеры, мамы с детьми… Но более всего, у каждой скамейки, поваленного дерева, пня, просто на траве, — стаи мужчин, стоящих, сидящих разновеликими кучками. Здесь они встречаются, приходят сюда после работы. Тут их любимое место, приятнейшее времяпровождение. Не дома, около детей, жён, престарелых родителей... а здесь.

Что влечёт их сюда? Желание выпить? Нет. Это лучше делать одному. Не делясь с другими. Крепкие напитки — лишь средство «расслабиться», снять смущение, скованность друг перед другом. Заранее извиняющая и сближающая отмычка для себя и других.

Что же влечёт их сюда?

Ведутся откровенные беседы, общение с себе подобными «обиженными», «не по̀нятыми». Главное тут — желание излить душу, быть услышанным, получить призрачное хотя бы утешение. Заодно и самоутверждение, что не ты только — одинок, слаб, обижен, податлив на уныние, искушения. Что есть и ещё такие же, а то и похлеще. Значит, не совсем упадший. Ещё (пока) стоѝшь!.. Неважно, что после этого будет плохой вид, неприятности от близких и на работе. Важно, что этот час или два — парѝл, был всем! Важным, почти государственным лицом был! Прокурором-обличителем всего и всех! Устанавливал законы, нормы и порядки!.. Или просто получил понимание, выслушали и пожалели.

Вот за эти минуты «полёта», идут сюда мужики и готовы принимать после этого любые неприятности и оскорбления.

Ближе других к протоптанной тропинке сидели на поваленной осине двое мужчин, лет по сорок с гаком. Один, особенно шумно, бия себя в грудь, доказывал:

— Чокнутые все теперь. Ничего не понимают. Хорошего для себя не хотят.

— Не могут… — начал было поддакивать ему второй.

Первый отмёл его сразу:

— Всё могут! Не хотят!! Хорошего для себя. Всё, чего похуже выбирают. Вот и…

— И получают, — удачно «вписался» приятель.

— Точно! — радостно похвалил его оратор. — Я чего всегда хотел? Чтобы народу лучше жилось. Ходил, писал на всех, кто неправильно что делает. А меня чего? Кинули! Выгнали отовсюду. Теперь, все поэтому и мучаются. Точно?

— Ну!

— Я же тебе говорю. Порядок был бы, если сделали всё, как я показывал. Никому ж не надо. А не надо — так и мне, «до фени». Я что…

— Зря ты старался?

— Конечно, зря! Знаешь, как сейчас всё хорошо было бы? Рай целый, а не жисть. Всего хватало бы и справедливо разделялось. А они чего?.. Одни хапают, жрут в три горла, а другие с голоду мрут. Как истуканы, ничего полезного для себя не понимают. Сами виноваты! Не поддержали меня, когда я в депутаты шёл. Вот и хлебают теперь…

— Да, жалко.

— Ещё как! Их, дураков, жалко. Сами себя наказали. Кого понавыбирали? Шарамыг всяких! Те и дурят их, как хотят. Честных, как я, не поддержали, теперь получают вот…

— Тяжело сейчас…

— А кто виноват? Сами! Надо было смотреть внимательно. И действительно умных слушать и продвигать…

— Это точно. Меня вот тоже, к примеру, мать затормозила. Когда я артистом хотел стать! Меня и в жизни с артистом Дуровым часто путают. Мне его роли очень подходят. Я бы лучше их сделал, чем он. Да мать, а потом жена, зазудели: «Куда ты? Зачем тебе? Сиди дома». Вот и сижу, всю жизнь…

— Ну, давай, ещё разольём.

— Давай, — согласился «артист», разлил из бутылки содержимое. Потянулся с удовольствием до хруста. Сладко пробормотал. — Вот и хорошо стало. Поговорили по душам.

Первый встревожился, глядя на часы:

— Три часа пролетело! Одиннадцать уже скоро. До метро надо доехать, успеть.

Второй успокоил:

— Ничего. Зато хорошо. Дома, на работе, там не поговоришь. А душа-то просит. Излиться кому-то надо же.

— Не изливаемся, а наливаемся, вон из неё, — высокоумно уточнил первый и указал подбородком на зажатую в сучке бутылку «путинки», предложил:

— Давай по последней.

— Давай, — согласился второй и подставил пластмассовый колпачёк от аэрозоли.

Выпили, крякнули, не торопясь встали.

Пожав друг другу руки, разошлись до следующего взаимного утешения, до следующего вечера. Кивнули на прощание ещё двум-трём близ сидящим на соседних пнях и кочках группкам «утешающихся».

Наступил поздний вечер. Огромная армия «утѐшившихся» покидала свои «боевые» редуты. Дабы завтра опять, заняв их, палить налево и направо по врагам, начиная от соседей и до властей, президентов, как заграничных, так и «своих», и прочих... палить хлёстко, крепкими зарядами словес, из горловых орудий, вместо пороха заливая туда помрачающую и отравляющую, убийственную для самих себя бурду.

Сколько же их, таких «бойцов», по всей России!.. Полки! Армия!

Вот бы их на дело-то перенаправить со слов и соплей!

Как бы тогда действительно, в момент всё переменилось! Как бы тогда побежали от нас враги!..

«Не веру приспособляйте к своей жизни,

а жизнь приспособляйте к вере».

(Архиеп. Серафим (Соболев).

РОСТКИ

Отец одного из учеников пришёл по вызову в школу. И был поражён увиденным.

Прозвенел звонок.

Как по команде, двери всех классов распахнулись. Отовсюду вылетали шумные группы детей разного возраста. Большинство из них стали, как метеоры, очумело носиться по коридору и тузить друг друга. Делали они это с непонятным озлоблением. За что так?..

Особенно сцепились двое мальчишек, шестого и седьмого класса. Перекошенные лица, звериный оскал… Удары они наносили жестоко, ногами, по лицу, по чему придётся, со всей силой и непонятным озлоблением…

Ничто не могло их остановить. Полное пренебрежение ко всем. Ни учители, ни подоспевший родитель никакими криками, уговорами не могли их остановить. С трудом растащили, расцепили сцепившихся, как клещи, друг в друга сорванцов. Только после этого они пришли в себя.

И это повсюду. Во всех почти школах. По всем городам и посёлкам России…

Откуда такая жестокость? Дикая, звериная ненависть? Такое озлобление?.. В детях!!..

Вот как выглядят наши ростки сегодня, а что завтра вызреет?

«Царствие Небесное силою берётся.

И употребляющие усилие восхищают его!»

(Mф. 11, 12)…

ГРАБЁЖ

В посёлке произошло чрезвычайное событие.

Второй раз подряд, влезли в магазин ночью.

Но что озадачило приехавших следователей — опять ничего не было взято из магазина. Только многое; крупа, сахарный песок, соль, конфеты... всё было рассыпано по полу, сброшено с полок, прилавков.

Вошедший первым, милиционер даже восхитился:

— Красо-та!.. Живопись прямо. Нечасто такое увидишь…

Директорша магазина строго возразила:

— Вам всё — шуточки. А нам… убытки. Вон какие! Разбой! Грабёж!

Следователь, опытным взором определив «убытки», сказал:

— Не такие уж они и большие.

— Спишете намного больше, — поддержал его предсельсовета.

Директорша промолчала.

Председатель сельсовета, которого позвали в качестве свидетеля случившегося, урезонил директоршу:

— «Грабёж»!.. Ну, зачем нагнетать? Видно же, что похулиганили ребята. Подсчитаем, и снова окажется, что ничего не украдено, только попорчено. Да и то не особо намного. Убытка — мало.

— Это для вас – «мало»! Потому что не ваше, — огрызнулась директорша. — Вам-то что?!

— Как и в прошлый раз, соберёте всё и продадите. Ничего у вас не пропадёт, а списано будет немало. Знаем вас… — усмехнулся предсельсовета и продолжил свои размышления по поводу случившегося. — Ребят, совершивших это — жалко. Положение у них сейчас — не позавидуешь. Работы в совхозе нет. Учиться — не на что. Родители — шофёры, трактористы, да доярки. Полный безперспектив. Один только телевизор остался им, да компьютеры с «играми» у некоторых появились, и всякие журнальцы, фильмы... а они, знаете, сегодня какие гадкие… Вот они-то и мутят им голову, они-то, по существу и… взломали, попортили здесь всё.

— Так тоже нельзя утверждать, Николай Фёдорович. Иначе можно любые преступления оправдать, — вставил важным тоном следователь.

— Но ничего же не взяли! — возразил ему милиционер.

Николай Фёдорович продолжил:

— Простите, но я пытаюсь понять основу происшедшего. Это же тоже — важно! Довести до такого ребят! Это же акт не насилия, не преступления по существу, а отчаяния. Предельного отчаяния!

— Что вы тут городите?! Преступление и есть! Вон, посмотрите, что вокруг!.. — ворвалась смерчем в негромкий разговор мужчин директорша магазина.

Председатель сельсовета, не вступая с ней в перепалку, продолжил свою тему:

— Бедная наша молодежь. Бедные дети... Вы подумайте только. Как надо измываться над людьми, чтобы довести их до того, что они, не боясь тюрьмы, совершают такое!..

Директорша гневно заголосила:

— Что вы оправдываете их?!

Тут же, желая отмести сочувствие к содеявшим погром, ловко применяя тактику разделения единомыслящих она, театрально всхлипнув, обратилась к следователю:

— Правильно я говорю?

Тот соглашается с ней:

— Да. Привлекать, конечно, будем виновных…

Николай Фёдорович мягко пытается снизить напряжение:

— Что вы так спешите как можно быстрей затолкать людей за решётку?.. И так почти десятая часть в России уже отсидела или сидит по тюрьмам. Сколько там безвинных!.. А настоящие преступники разгуливают. Да ещё в важных чинах!..

— Давайте не будем отвлекаться, — попросил вежливенький следователь.

— Вы же видите. Ничего не взято, — попытался умягчить следователя и местный милиционер, но директорша зашипела на него, как кошка:

— Это ещё — неизвестно! Мы только вошли, — указав на рассыпанное, разбросанные «сникерсы», «твиксы»… она заголосила. — Это ведь денег стоит!.. Испорчено всё, пропало!..

Николай Фёдорович опять попытался остудить директоршу:

— Что вы шумиху поднимаете? Вы бы водкой, банками с бормотухой не торговали. Не помогали бы спаивать их отцов, и тех же ребят. Тогда, может, и не было бы такого.

— Я вас не учу, чего вам делать, и вы не учите меня жить! — отрезала директорша.

— Тут только прибрать надо, и всё. Давайте я вам помогу, — примирительно предложил председатель сельсовета, и нагнулся было, начал собирать разбросанные продукты, но его остановил следователь:

— Трогать ничего нельзя!

— Следы замести хотите?! — торжествующе, ядовито усмехнулась директорша на действия предсельсовета. Тот только руками развёл и пояснил всем:

— Моих знакомых и родных уж точно здесь не было. Так что…

Его поддержал милиционер. Он свёл брови и зыкнул на директоршу:

— Ну, вы такого наляпаете на людей. Если уж на то пошло!.. Припомните, сколько раз прихватывали вас на обсчёте и воровстве?.. Знаем вас!

Директорша, уперев полные, холёные руки в упитанные бока, пошла в атаку:

— И мы вас, милицию, знаем! Давно вы — чистенькие стали? Я вам тоже кое-что предъявить могу…

Следователь спешно оборвал спор, предложил:

— Давайте не отвлекаться, а составлять подробный протокол, с количеством, ценами повреждённого…

Все втянулись в работу.

Председатель сельсовета безнадёжно, будто себе самому приговаривал:

— Скоро всех ребят в России пересажают. Кому-то это очень нужно… Ничего для молодёжи нет. Всё у них отобрали. Кроме бесноватой дискотеки. Круглосуточную пивную кавказские торгаши тут поставили. Никак нам те, что сверху, не дают её закрыть. На полезное что не выпросишь разрешение, а на вредоносное — пожалуйста… Всего нормального лишены сегодня ребята. Вот они и «оттягиваются»… — вздохнул и грустно закончил. — Жаль. Пострадают ребята за тех, кто с лоснящимися рожами в кабинетах высоких, в телевизорах сидят, разворовывают, врут, продают нашу страну, плодят за взятки настоящих воров, убийц и бандитов… Бедные, бедные наши дети…

«Кто каков сам есть, так и о брате заключает»

(Авва Стифат).

ВЫХОД ЕСТЬ

Трамвай подъезжает к нужной мне остановке. Подхожу к выходу. Там среди немногих выходящих стоит высокий парень. Он с привычным набором. В рот уже сунул сигарету, в руках бутылка какого-то алкогольного пойла.

Выхожу вслед за парнем. Он перешёл на тротуар, остановился. Здесь у него пересадка. Ждёт другого трамвая. Мне идти прямо, через двор, к моему дому.

Войдя во двор, я остановился, обернулся. Вижу, как он допивает остатки из своей бутылки. Тут же разворачивается и становится к окну ларька с алкоголем и табаком, расставленных услужливо на остановках, работающих круглосуточно.

Хотел было я идти дальше, своей дорогой. Да представил себе, что вот так может случиться и с моим сыном, ровесником этого парня. При неудаче, в досаде какой не выдержит он, и так же вот начнёт сосать стеклянную или жестяную соску с дурманом. И будет рядом человек, который мог бы сказать ему отрезвляющее слово. Удержать от греха. А так же, как вот я сейчас, сказав себе: «…Неудобно, что я могу?.. Этот процесс мне не остановить…» или «Нехорошо приставать на улице к незнакомым» и прочее... Из страха быть обруганным, оскорблённым, пройдет тот человек, как я, мимо в свою уютную квартирку. А сын мой, как и этот парень, станет открытым, беззащитным перед всем гибельным: любыми страстями, хулиганьём, распоясавшимися в России иноплеменниками, забывшими свой долг, опустившимися полиционерами… Может попасть в очень плохую ситуацию. Да и привыкнуть к гибельному пойлу, спиться нынче легко. Много сейчас соблазнов, искушений, через которые так вот легко пропадают наши дети… Ну, поддамся я «правильным» самоуговорам, уйду. А вдруг что случится с этим парнем? Ведь я буду виновником его беды. Спросится с меня. Ничем не отговоришься на Суде, легко не отмахнёшься…».

Развернулся и пошёл я обратно к остановке.

«Будь что будет, а попытаться надо. Нельзя никого оставлять в беде. Все дети — наши»

Парень поискав по карманам, отсчитав нужную сумму денег, как раз протягивал руку с деньгами в окошко ядовитой поилки.

Взял я его осторожно за рукав, говорю:

— Простите меня, пожалуйста…

— Что?

— Можно, я с вами поговорю?

— Зачем? О чём?

— Я вас надолго не задержу.

Всё-таки он взял бутыль отравы. С новой запечатанной бутылкой отходит на два шага со мной в сторону.

Начал я говорить нескладно, как есть:

— Простите меня, пожалуйста, но не смог я уйти домой. Представил, что вот так сын мой может поступить, и никто ему не поможет. Не остережёт…

Парень молчит. Спрашиваю:

— У вас неприятности какие?

— Есть. Как у всех…

— Выходов из них много, но только такой не надо выбирать. (Киваю на бутылку). Этот «путь» — тупиковый, ещё более запутанный и гибельный.

Он вяло соглашается:

— Это понятно.

Не зная, как продолжить, я выпаливаю:

— Зачем тебе, мой хороший, эта бурда нужна?!...

Он молчит. Но вижу, не возмущается. Продолжаю:

— Чего тебе не хватает?

Молчит.

— Если тебе плохо, то от этого, — киваю на бутылку, которую он держит в руках, — всё равно лучше не станет. Будет ещё хуже, противней и тяжелей. Я уж не говорю, что в любую историю влипнуть можешь…

Прошу его, как близкого, от души:

— Пожалей себя. Пожалуйста.

Молчит. Спрашиваю его:

— Ты работаешь?

— Да, и учусь в институте.

— Вот видишь! – радуюсь я. — Ты же — серьёзный человек. Сколько тебе времени нужно, сил, в твоих благих делах и учёбе!.. Да и деньги тебе, наверняка нелегко достаются, а ты их тратишь вот на это, — киваю опять на купленную бутылку.

В это время из служебной двери ларька вышли двое низкорослых южан. «Хозяева!» Заметив неприязненно брошенный на них взгляд парня, спрашиваю его:

— Не нравятся они тебе?

Он откровенен:

— Нет.

— И правильно, — поддерживаю его. — Потому что приехали сюда гнусным делом заниматься. Сами вот, посмотри, своим «товаром» не пользуются. Даром для них это лежит, а они не пьют. А вы глупенькие! Вас травят гадостью всякой. И вы добровольно поддаётесь. Денег не жалеете себе отраву купить. Губите, губите себя, бедолаги!..

— Наркоту они ещё разносят везде, — согласно продолжает парень.

— Вот! Знаешь и клюёшь на их поганую наживку.

Спрашиваю его:

— Хочешь, научу, как избавиться от них, этих злодеев, которые тебе не нравятся?

Парень не решается полюбопытствовать, отвечаю ему:

— Вот смотри, пока мы говорим, за пять–десять минут, человек пятнадцать, из них пять девиц, туда просунуло деньги, за отраву себе; табак, бормотуху... Что делать?.. Ответ есть. Изгнать этих упырей легко и просто. Не надо никаких насилий, придуманных властями и «органами» — «скинхедов», никаких организаций, митингов… Не нужно, демонстративно, с шумихой их иногда показушно арестовывать, высылать…Выход — простой! Мы сами даём им жизнь. Содержим их. Достаточно же только одного — ничего не покупать у них. Не содержать и тем самым не плодить их здесь. Всего лишь, обходить их «торговые точки» стороной. Тогда они разорятся. Сами заберут с собой свою отраву, и уйдут. Вот и всё! Простейший выход из вроде бы сложного, и «не решаемого» положения. Согласен?

— Ну, в общем-то, правильно, – отвечает парень.

— Тогда сделай первый шаг к этому. Выбрось бутылку пойла, купленного у них, в их урну. Пусть видят, что с их «товаром» делают, и сами хлебают.

Парень заколебался. Слабовольно просит:

— В другой раз.

— Нет, сейчас! Иначе ты никогда этого не сделаешь.

Парень молчит, не двигается.

— Давай! Кинь бутыль в рожу невидимым бесам, держащим тебя в рабстве. Ну!

В это время подошёл нужный парню трамвай. Он, благодарно кивнув мне, пытается убежать туда с пойлом.

Чувствуя возможность и силу в себе, я резко и громко приказываю ему:

— Ну, же! Быстро! Кидай!! Сейчас же!!..

Замерев на секунду в тяжёлой борьбе в себе, он всё же отшвыривает далеко от себя купленную, не початую ещё бутылку. Вскакивает в раскрытые двери трамвая.

С великой радостью и благодарностью ему, за его решимость и важный для него поступок, я низко кланяюсь ему и осеняю его крестным знамением.

Он тоже радостный, приветливо и благодарно машет мне рукой.

Сработало, слава Богу! Не зря я вернулся. Заговорил с ним. Помогло. Дай Бог, чтобы надолго, насовсем.

Так бы всех наших детей вернуть от пропасти…

«Сущии же во плоти растленною жизнию, Богу угодить не могут»

(Рим. 8, 8)

НАГЛЫЕ МИССИОНЕРЫ

Звонят в дверь. Некстати, занят я делами. В досаде бросаю труды свои. Открываю. Напротив меня стоит рослая, восточного типа девица. Приоткрываю дверь шире. Там прячется низкорослый мужчинка. Они растеряны, увидев перед собой православного священника в подряснике. Поторапливаю их, спрашиваю:

— Быстро! Что вы хотите?

Девица торжественным тоном начинает говорить что-то заумное, библейское. Сообразив, что передо мной нежеланные «гости», перебиваю её, спрашиваю:

— Вы кто?

— «Баптисткая церковь», — отвечает мужичонка и протягивает мне какую-то броскую, глянцевую брошюрку.

Больше мне не надо пояснений. Достаточно! Жёстко выговариваю им:

— Какая ещё у вас «церковь»?! Зловредные сектанты! Шастаете повсюду, бесы. Народ пу̀таете, растаскиваете от главного пути. Уходите!

Закрываю дверь, но слышу, как они названивают в ещё оставшиеся без их визита три квартиры на нашей площадке.

Открываю снова дверь и намеренно громко кричу на них, чтобы слышали и соседи, вразумились:

— Сказано вам, чтобы вы ушли? Антихристовы слуги! Уходите прочь отсюда!..

Весомым доказательством моей решимости является и то, что брошюрку их, зная, что там есть и слова из Евангелия и рисунки изображающие святых, не рву, но резко отдаю обратно девице.

Решив, что после моей антирекламы трудновато будет дурить людей, девица как старшая, спокойно, не спеша, пошла к лестничной клетке, за ней и мужичишка.

Закрыв дверь, удовлетворённый, слыша негромкий стук каблуков, поднимающихся на другой этаж, понял я, что достиг совсем немногого. Отбил у них всего две квартиры. Они же сейчас продолжают безпрепятственно своё негодное дело по другим квартирам. Вверх ещё десять этажей и на каждом по восемь семей. Вон они, сколько ещё сагитируют!.. Бежать за ними? Криками сопровождать их?.. Негоже так мне… Момент упущен. Надо было сразу их выпроводить из дома. А теперь гоняйся за ними по всему подъезду…

Выглянув ещё раз из двери, замечаю, что их агитационная брошюра, небрежно брошена ими, валяется на полу, перед моей дверью. Ужасаюсь тому, что они, демонстративно вещая о своей приверженности Богу и явно ведая, что там напечатано и изображено о Нём, бросили на пол, под ноги то, что с таким рвением «проповедают». Этот сатанинский цинизм ужасает и показывает, насколько они на самом деле пренебрегают тем, в чём убеждают других, хладнокровны, злы и мстительны. Не даром у них главная штаб-квартира в подлючей Америке.

Поражают они своей настырностью, с одной стороны, и одновременно ледяным спокойствием, как и «иеговисты». Ведь не только я их шуга̀ю, но и от половины других жильцов они получают неприятности. Удивляют тем, какие бы ни были протесты, не сыпались на них обличения, их ничем не смутишь. Они наглы «как танки», нахраписты. Несмотря ни на какие препятствия, не задумываясь, не мучаясь в переживаниях, делают своё, явно нечестивое дело. Про таких, говорят в народе: «Плюй им в глаза, а они будут безстыже говорить — Божья роса!».

Поставлена задача перед ними, и им не лень, после работы, или в выходной таскаться по квартирам и получать возмущение и гнев от потревоженных жильцов. Не смотря ни на что, они без устали будут продолжать выполнение порученного им, подлого по сути дела, до изнеможения!..

А мы, в отличии от них, слабы, хлипки... Попробуй, найди таких добровольных проповедников, мессионеров!.. На благое, правое дело, нашего Православия. Та — больная, тот — занят, у третьего тоже чего то... как у евангельских званных гостей... Вон как бесы своих заряжают и водят! А мы за Божье дело ленимся и не радим!..

Теплохладны. Отпадаем, отступаем от главного — благодатной, целительной, просветляющей, нашей истинной Веры. Всё больше становимся рыхлыми, слабыми, поэтому и облепляют нас всякие паразиты. А мы всё понять не можем: «За что? Почему? Да – отчего?..»

Настало время сильных искушений, а благодатных сил к сопротивлению злу у нас очень маловато. Вот почему всякие злодеи так успешно действуют, разрастаются, неумолимо, как метастазы, на нашем теле. Поглощают всё больше людей. Они упорны в злом, а мы разнежены, немощны в благом и истинном! Зла их нам не надо, но научиться у них настойчивости, упорству, самозабвенности ради важной цели, стоило бы! Если не обучимся вскорости, тогда — погибнем!

СОЛДАТЫ

Отец Серафим волновался. Два дня без дела сидят, ропщут плотники. Они должны были начать работать на храме, а подготовительные работы не сделаны. Терпение их из-за простоя может закончиться, уедут. Других подходящих, пойди, найди!..

Присланных из соседней воинской части знакомым майором солдат, для помощи в завершении подготовительных работ, это совсем не волновало. Они, как сонные мухи, едва передвигались. Хотя были упитанными и крепкими. Да и часть радиолокации, где они служили, не утомляла их трудами. Зато язычком они работали бойко, умело. Не переставая, новобранцы хохмили, смеялись. Перекуры были через каждые 15-20 минут, не менее получаса. На обед часа на два уезжали… В целом работали они от силы часа полтора-два в день.

Священник был в отчаянии. Ни его просьбы, вразумления о значении, важности того, что они делают. Ни объяснения о создавшейся трудной ситуации... ничего не действовало на хороших с виду ребят, в солдатском обмундировании.

Когда приехал майор, отец Серафим в отчаянии пожаловался на это. Ответ майора удивил его:

— Мы сами ничего с ними сделать не можем! Они и в части такие.

— Где же вы — командиры, воинская дисциплина?

Майор в досаде махнул рукой:

— Какая там дисциплина?!.. Сами всё делаем.

— Да вы что?! — изумился священник. — Год всего служат-то! Мы по три служили, и пахали, как лошади! Почему они так ведут себя?

— Потому что куплено всё! Куплены папками места служения им здесь, рядом с домом. Мамки одна за другой приезжают и торчат в части. Каждые субботу-воскресенье сынки по близким отсюда домам разъезжаются. Да тут ещё картавые «солдатские мамки» шастают, везде нос суют, вынюхивают, как и на чём хай поднять в прессе. Пойди, потребуй от них что-либо после этого!..

— Что же у нас тогда за солдаты?!.. Какая же у нас тогда Армия?!! — в ужасе вскричал священник.

— Такая вот, какая есть… — грустно заключил майор.

После паузы раздумья, отец Серафим решительно заявил:

— Андрей Степанович! Спасибо тебе. Но забирай своих «вояк». Лучше я заплачу от скудных наших средств плотникам, если они возьмутся за эти «черновые» работы, или других буду искать. А этих, безсовестных дармоедов, забирай отсюда, сейчас же! Прости меня, но больше видеть их не могу. Это — пытка для меня, а не работа. И как ведут себя!.. Они мне здесь не только плотников, а и весь приход своими замашками расшатали, деморализовали. Это не солдаты, а прости, — отребье.

— Мамки, пиво, компьютер, интернет, смартфоны, да телевизор их воспитывали. Потому такие и есть… Простите, что не получилось помочь вам, — склонил виновато перед священником рано поседевшую голову майор.

«Пусть всё твоё желание направится к Богу, пусть твой гнев

проявится только против змия»

(прп. Иоанн Синаит)

ПУГЛИВАЯ ПТАХА

Сильно уставшим вышел отец Павел из храма.

После службы были крестины, отпевание, и со старостой пришлось решать много хозяйственных вопросов…

Жаркое солнце и щебет птиц, вдохнули немного сил, подняли настроение.

Священник огляделся. Увидел у церковных ворот Надежду, как непременный атрибут, при церкви. Она закончила собирать милостыню и собиралась уходить, но увидев священника, остановилась, глядя на него. Потом подозвала пробегающую мимо служащую при храме, пошептала ей что-то, глазами указывая на священника. Служащая, выслушав её, послушно пошла к отцу Серафиму, благословившись, спросила:

— Батюшка, простите, меня просили узнать, — и изложила суть вопроса.

— Кто тебя попросил об этом? — усмехаясь в пышные усы и бороду, спросил отец Павел.

— Да вон, Надежда, — безхитростно ответила подошедшая.

— А почему она сама об этом не спросит? Так ведь удобнее. И при передаче не потеряется, не исказится.

— Не знаю. Я предлагала ей самой. Она не хочет. Боится чего-то...

— Сейчас мы попробуем, — предложил священник.

Повернувшись в сторону церковных ворот, подзывая, махнул рукой тоненькой фигурке, стоявшей там. Та испуганно отпрянула к каменной тумбе у ворот.

— Иди, иди сюда! Не бойся, — как можно дружелюбней, улыбаясь, позвал её отец Павел.

Опасаясь, как бы она не сбежала, священник сам заторопился к ней, и вовремя, та уже бойко поддавая сухими ногами по каменистой дороге, быстро удалялась.

— Стой, тебе говорят! — громко приказал отец Павел. Та встала.

— Что ты, как пугливая птаха, шарахаешься? — запыхавшись, спросил священник, наконец-то нагнав её.

Чуть отдышавшись, спросил беглянку:

— Кто-нибудь из нас, служащих в храме, чем-нибудь обижал тебя?

Та отрицательно покачала головой.

— А почему тогда ты так носишься от нас, как от злодеев каких?

Скорбная фигура Надежды ничем не выразила никакой реакции.

— Давай будем по-человечески. Если есть нужда — подходи. Всегда поможем. Сколько раз мы тебе предлагали нужное тебе. Ты всё отвергаешь. Мы что, католики, оккупанты какие? Почему ты нас отвергаешь?

Она не отвечает.

— Сколько раз я тебя просил прийти, пообедать с нашими сотрудницами. Они добрые, заботливые. Скромно, но хорошо готовят. Зимой особенно, хорошо горяченького поесть. Тебе же на морозе, на ветру — не сладко…

Опять молчание.

— Давай договоримся, что ты после службы приходишь в трапезную комнатку и кушаешь, ладно?

Ответа нет.

— Ты же даже сестёр, что убирают, обижаешь. Они сколько раз мне жаловались, что ты отказываешься наотрез от любой их помощи. Ты же часто помогаешь им, а и малую плату отвергаешь. Это же лучше, чем на ветру, дожде, морозе стоять и просить помощи у других. И помощницам нашим сумнительно. Зачем так? Они же добрые, от души предлагают.

Надежда молчит.

— Что же ты нас обижаешь? Они же тебя не гонят, когда ты к ним подходишь помочь. Во всём нам надо быть отзывчивыми, согласными. Это и есть — сестры одного Отца нашего Небесного. Согласна?

Лёгким кивком головы, беглянка подтверждает.

— Почему ты и меня избегаешь? Все благословляются, спрашивают, разбираемся с ними… а ты… в стороне. Мы все в одной семье, а ты где?.. Ты с нами и все службы выстаиваешь, а по сути — чужая. Не надо так. Это — от беса гордыни.

Выждав паузу, отец Павел продолжил:

— Все мы служащие и прихожане, все тебя жалеют, хотят помогать тебе. А ты? Ответь тоже добром на их добро. Тебе же это в первую очередь надо. Разруши ты стену, которую сама же на свою беду выстроила. Тебя никто не отторгает, ты сама себя отгоняешь. Тяжело так жить, холодно, одиноко, страшно. Иди к людям, не бойся их. Здесь все добрые, все Христовы. Ты же знаешь многих. Мне больно смотреть, как ты одиноко, забито ведёшь себя. Всем и тебе будет легче, радостней.

Священник предложил:

— Давай договоримся так. Ты больше не чураешься сестёр, и ко мне будешь сама подходить и спрашивать, что надо. Я рад буду тоже помогать тебе.

Собеседница молчит.

— Вот, договорились! — завершает тему отец Павел. — Иначе, что получается? Хлеб насущный, — священник кивает на её сумку с подаянием. — Это тебе — нужно, необходимо, а духовная пища отвергается. Кто же так поступает? Так нельзя! Что важнее, первое или второе? Почитай в Евангелии то об этом...

И на это ничего не отвечает безмолвная собеседница.

— Молчанье, недаром говорят — знак согласия. Ищи, собирай, копи духовное, оно более важное, — за неё отвечает отец Серафим и предлагает:

— Теперь давай разберёмся в твоём вопросе.

Надежда, не отвергая, покорно слушает его. Вместе с увещающим её священником, они неспешно пошли в сторону автобусной остановки, чтобы укрыться от пронизывающего ветра.

«Не участвуйте в делах безплодных тьмы, но и обличайте»

(Еф. 5, 11)

Предгневье

Москва вчера не понимала,

Но завтра, верь, поймет Москва:

Родиться русским – слишком мало,

Чтоб русские иметь права...

И, вспомнив душу предков, встанет,

От слова к делу перейдя,

И гнев в народных душах грянет,

Как гром живящего дождя.

И сломит гнёт, как гнёт ломала

Уже не раз повстанцев рать...

Родиться Русским – слишком мало:

Им надо быть, им надо стать!

Игорь Северянин

НАПОМИНАНИЕ

«Диавол ничего так не любит, как роскошь и пьянство, поскольку никто так не исполняет его воли, как пьяница»

(Свт.И.Златоуст)

Пришедших в церковь, вместе с избираемым кандидатом на высокую должность, встретил настоятель храма.

Вместо лёгкого и быстрого благословения, отец Герасим напомнил:

— Надо подумать вначале. Крепко прикинуть, что вы хотите, сможете ли сделать доброе людям?

Все на секунду примолкли, не ожидая такого приёма. Недовольные и возмущённые пришедшие зловеще молчали. Один из возбуждённых гостей, чувствуется, немного «под шафэ», тут же ринулся выправлять всё на свой лад:

— Ну, это само-собой! Мы же поэтому и пришли к вам, получить благословение для нашего друга.

Не обратив внимания на шутливый приём заступника, отец Герасим продолжил ход своих мыслей на данную тему:

— Если эта должность будет не ради людей, как это сегодня часто бывает, будет печально. Это или безумие, или желание устроиться в этом мире, а то и того хуже… Без чёткого плана помощи людям, в какие президиумы ни садитесь, а даже в музыканты не сгодитесь. Не то, что в вожди и защитники людям.

— Ничё, по ходу дела разберёмся! Это — лотерея, — опять бойко повернул на весёлый лад бодрячок.

Многие из «не простых» гостей, усмехнулись.

Отец Герасим не растерялся от произнесённой безтактности, спокойно продолжил:

— В азартные игры я сам не играю, других тоже не благословляю. А Бога не впутывайте в свои «лотереи».

— Он пошутил, — стал спасать положение главный виновник встречи. — Почему вы к нам так строги, и не даёте своего благословения?

— У меня, моего благословения — нет! Есть только Божье. Я грешный, только могу передать его кому-либо, на ясные и праведные дела.

— У нас как раз такие.

— Не уверен ещё...

Возникла пауза. Ходатай просяще произнёс:

— Вы нас не знаете. По какой причине вы нам не доверяете?

— По той, что не чувствую в вас главного, направляющего начала — любви к людям. Вы об этом ничего не сказали, а говорили только о ваших личных достоинствах. Без любви и заботы, прежде всего о людях, на одной лишь гордыне далеко не уедешь. Она ведёт как раз к грехам и обману. К тому же, вы не глупые люди и понимаете, что сделать ничего значительного и полезного вам не дадут. Помните печальный урок главы администрации подмосковного города Воскресенска? Не ему, но при нём подбросили конверт с мечеными деньгами, но арестовали именно его и сразу же увезли в московское Лефортово. За что? За то, что построил большой собор в городе. За то, что не давал воровать и много делал не для себя и соприятелей, а для людей. Продержали без суда два года. Выпустили больного, потерявшего должность и авторитет человека. Лишив по-существу всего. Не исправив последствий своего преступления.

— Ну и что? Всякое происходит… Иногда, с кем-то и неприятности бывают… — опять влез бодренький голосок.

— Почему-то они «бывают» в последнее время только с людьми дерзновенными не для себя любимого, а по отношению к бедствующим людям?

— Всё равно, надо продолжать битву за доброе, и нужное для людей, — исправляя положение, произнёс кандидат.

— Вот! Это уже слова «не мальчика, но мужа», — обрадовался отец Герасим. — Хвалю! Такие слова, если они не пустые, не для агитации только, вселяют надежду... Поймите меня правильно. Послушайте старика и мой добрый совет. Если нет любви, желания по христиански положить душу свою за други своя. Не ходите в такие места, не играйте с этим. Это совсем и далеко не игрушки. За это придётся перед Богом такой страшный ответ давать!.. Кроме того, вам же верить будут люди, идти за вами, как за поводырями. Вы для поверивших и избравших вас, тоже, как пастыри. Они поверив вам, помощи, самоотдачи и защиты от вас ждут. Ради них вы должны трудиться день и ночь. Это очень ответственно. Где нет любви, там ничего нет! Одна самость, обман, предательство… Материальное, может и выиграете в своей «лотерее», а душу погубите. Это — самое страшное, что может произойти с человеком. «Какая польза человеку, аще мир весь приобрящет, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф. 16, 26). Господь так предупреждал. Преподобный Иоанн Лествичник тоже нам напоминает: «Истинного пастыря укажет любовь, ибо из любви предал Себя на распятие Великий Пастырь». Вот кто — Вождь, настоящий Учитель. Вот у Кого нужно учиться, за Кем идти и вести за собой людей…

На секунду перехватив дыхание, священник испытующе взглянув на претендента в избирательной гонке, строго спросил его:

— Сможете так служить своему народу?!

Кандидат на высокую должность долго молчал, потом открыто и прямо взглянув на священника, твёрдо ответил:

— Я постараюсь.

— Тогда благословляю на неспокойное и очень трудное служение, — облегчённо, с радостью сказал отец Герасим и подсказал. — Сложи ладони.

Широким движением руки в троеперстном знамении, священник изобразил крест над склонившимся, и громко произнёс:

— Бог, да благословит тебя на очень трудное и важное дело. Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа! Аминь.

Все разом ожили, обрадованно стали поздравлять кандидата.

Священник негромко предостерёг виновника общей радости:

— Никого и ничего не бойся. Только Бога одного почитай и страшись. Тогда Он будет тебе помогать. «Без Мене не можете творити ничесоже». Так заповедал Господь! Запомни это, — произнёс священник, и ещё раз, уже издали, благословив его крестным знамением произнёс:

— Бог, да поможет тебе в твоём нелёгком и опасном, но спасительном пути!

«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных»

(Мф. 5, 44-45)

НИКУДЫШНИЕ

Высокий мужчина средних лет, указывая на кабинет врача, спрашивает сидящих:

— Вы все сюда?

Ему никто не отвечает. Потом одна из женщин решила нарушить общее недоумение от такого вопроса, отвечает ему:

— Странный вопрос. Для чего тогда мы тут сидим? — потом уняв своё неудовольствие, спросила его. — А вы куда?

Мужчина: — Сам не знаю...

Женщины заусмехались:

— Пришёл и не знает куда.

Мужчина (роется в карманах):

— Вот, написали мне… (Ищет) Где-то…

— Что ж вы не знаете куда идёте?

Пожилая женщина (снисходительно):

— Дак, это ж, мужчина…

— Ну и что, что мужчина…

Пожилая женщина (махнула рукой):

— Они,.. мужики-то… и себя не помнят.

— Ну, не до такой же степени. Болезнь-то свою он должен знать.

Мужчина обводит всех внимательным взглядом, недоуменно спрашивает:

— Болезнь?.. А если всё болит?

Он проводит кругообразно по груди.

Женщина в шапке:

— У меня тоже – всё болит, но я знаю отчего. Как то давно, пришла я сюда за справкой. Вышла. Иду по улице. А мне одна женщина вдруг сзади по спине пару раз шлёпнула. Оглянулась я на неё, а она так с улыбочкой: «Извините, — говорит, — Я грязь с вас стряхнула». Наклонилась я посмотреть. Разогнуться не могу. Думаю, повернулась я как-нибудь неудобно или может ещё что. С тех пор и зачастила сюда. И вот десять лет хожу.

— Сейчас много таких «помощниц» стало, — подтвердила одна из ожидающих приёма женщин.

— Главное, мне потом та врач, у которой я была, говорит: «Я ещё обратила внимание как вы прямо ходите», — продолжила женщина в шапке. — И всё, и пропала моя прямота. Пальто тогда, я дома сразу сняла и ничего никакой, даже пылинки не нашла.

— Колдовка тебе наделала!

— Точно, — поддержала её другая.

— А они есть разве? — с испугом усомнился мужчина.

— А то! — воскликнула та, что с сумкой.

— Я думал, это … басни, выдумки. Значит это — правда? И действительно опасно?

— Ещё как! Везде подцепить можно.

— И здесь? — в страхе поднял брови мужчина.

— Везде! — отрезала уверенно обладательница сумки.

Наступила тягучая пауза. Её нарушила женщина с сумкой:

— Да, жуть стала, а не жисть.

— Придёшь, здоровье поправить, а получишь порой обратное. Как я вот… — вздохнула рассказавшая про себя.

Мужчина на минуту замер, потом привстав, извинился:

— Простите. Мне пора… Дела кой-какие уладить надо. В другой раз приду.

— Испугался?! — уличила его женщина с сумкой и уточнила. — Нас что ли забоялся?

— Не... нет, — неуверенно попытался он возразить. — Я вспомнил... Дела неотложные есть, а это, как-нибудь потом…

Кивнув на прощанье, он мелко засеменил по коридору на выход.

Вслед ему послышались открытые усмешки женщин:

— Смотри, не упади, «мущина»!..

Похахатывая, они проводили его.

— Я ж говорила, что они сейчас — никудышние. Одно название — мужчины… — подводя общий итог, развела руками пожилая женщина. — Теперь они — как дети малые. Трусливые, да капризные…

«Грех затмевает очи души нашей — ум, совесть, сердце — и ослепляет их до такой степени, что человек, видя — не видит, слыша — не слышит и не разумеет».

Архимандрит Кирилл (Павлов)

ЗАНЯТО̀Й

Встретились прихожанин местного прихода и его знакомый, изредка и мельком только появлявшийся в храме.

— Почему в храм не ходите?

— Дел много. Мы очень заняты̀е.

— Чем?

— Важными делами.

— Важными?

— Да, очень!

— А в доме Божием быть не так важно?

— Это… разные вещи…

— Нет, не «разные». Жизнь — единый поток. Состоит из наших действий, какие определяем для себя нужными, необходимыми. Это и есть — сама жизнь! Какую мы себе устраиваем. Надо чаще задавать себе вопросы. Что это такое? Зачем она дана? Задумывался об этом?

— Нет. Кто её знает?.. Ответов много. И все — разные.

— Это у неверующих. Верующие знают «зачем» и «для чего».

Собеседник поднимает руки, признаёт своё поражение в разговоре, соглашается:

— Тогда вам хорошо.

— Ещё как!!.. — подтверждает верующий.

Продажа и заказы о пересылке книг священника Виктора Кузнецова по почте принимаются по телефонам: 8 (499) 372-00-30 – магазин «Риза», 8 (964) 583-08-11 – магазин «Кириллица», и по тел. 8 (916) 8831297 (Елена).

Для оптовых закупок звонить по тел. 8 (495) 670-99-92.

Для монастырепй, приходов, православных общин, книги выделяются на пожертвование, безплатно.

27 февраля 2023 Просмотров: 2 930