«Всякий верующий в Него, не погибнет, но имеет живот вечный. Не послал Бог Сына Своего, да судит мир, но да спасется Им мир. Верующий в Него не будет осужден, а не верующий уже осужден есть, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия».

(Ин. 3, 16-18).

О ЯЗЫКЕ

Напомнил отец Стефан новенькому, старательному алтарнику:

— Ты учи, учи славянский язык. Это основа всего, а в Церкви, слово Божие — главное.

— Ну, это раньше так было! — беззаботно возразил современный кандидат на сдачу ЕГЭ в школе. — Я посмотрел, а почти все богослужебные книги, на современном, не на церковно–славянском теперь издаются…

Задумался старый священник. Огорчённо покачал склонённой головой, согласился:

— Да, безобразий сейчас много и в Церкви происходит. Но я тебе так скажу. Если до того уж дойдет, что всё на ленинский, матершинный язык переведут и заставят так служить страшливое священство. Даже при таком, окончательном безобразии, Богом данный нам язык надо соблюдать, знать и учить. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что Там, — отец Стефан указал вверх. — В Царствии Небесном, знают и общаются только на этом языке, и ни на каком другом!.. Всякий, даже чудом попавший Туда, по милости Божией за благие какие дела, не зная этого языка, ничего не будет понимать. Будет как чуждый «иностранец».

«Господь дал нам способность быть служителями Нового Завета,

не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит».

(2 Кор. 3, 6).

ГУМАННОСТЬ

В один из вечеров, выкроив время, священник пришёл в больницу навестить прихожанку.

Там он засиделся. Побеседовал с больной. Её соседки по палате задали много волнующих их вопросов, этому тоже пришлось уделить время. Уже поздно, около девяти вечера, отец Василий вышел в затемнённый коридор и направился к лифту.

На лестничной площадке к священнику подошёл мужчина и попросил уделить ему время для беседы. Отец Василий согласился.

Мужчина обратился к нему с просьбой, поразившей «видавшего виды», немолодого священника. Собеседник попросил благословения священника на «добровольную» смерть его матери.

Когда оторопевший от такой «просьбы» отец Василий искал, что ответить, мужчина даром времени не терял. Он горячо вколачивал доводы «за» так активно, что непонятно, кого больше он в этом убеждает, священника или себя. Сообщил, что есть уже врач и медсестра, которые «из-за гуманности» готовы это сделать.

Потрясённый такими речами, священник замахал возмущённо руками, показывая, что и слышать об этом не желает. На это мужчина прибавил активности своим «доводам»:

— Она сама хочет «уйти»! Просит этого!.. Ей много лет. Болезнь неизлечимая. Она в реанимации. Измучилась и никак не может умереть.

— Вы хотите ей в этом «помочь»?

— Да! — уверенный, что взаимопонимание, наконец произошло, горячо вскричал мужчина.

— А вы кто ей?

— Сын.

Помолчав, священник горько усмехнулся:

— Хорош «сынуля», помощничек…

Мужчина возмущённо возразил:

— А что тут плохого?! Это на самом деле — гуманно!.. Во всех передовых странах Европы проводится, а мы по дикости своей мучим напрасно своих близких…

— Ничего напрасного не бывает. Всё, и болезнь, и переход в иную жизнь, имеет свой добрый смысл, пользу для основного — для души человека.

Приходя в отчаяние от неподатливости священника, мужчина вскинув указательный палец вверх, выпалил:

— Там, её все ждут!..

— Кто?

— Родственники.

— Откуда вы знаете?

— Она сама об этом сказала.

Помолчав, отец Василий негромко сказал:

— Нас всех там ждут… И вас… И меня… Всех.

Чтобы всё-таки добиться своего, мужчина снова «сел на своего конька»:

— Как вы не поймёте, что это очень человечно?! Помочь близкому избавиться от страданий!..

Переждав паузу, отец Василий вместо противодействия, вдруг спросил:

— У вас всё в порядке? В жизни ладится?..

— Не понял.

— На работе всё в норме?

— … Не всегда. А что?

— Вы уже полувековой рубеж одолели?

— Да.

— Здоровье, наверное, сдаёт уже? Болезни донимают?

— … Возраст есть возраст.

— Дома тоже, наверное, не всё в порядке. С женой ссоры, с детьми разлад?..

— У всех сейчас так. И у нас... хотя не особо…

— А представьте себе, сколько ещё в преклонном возрасте свалится на вас, будет усиливаться. И на работе. Старые работники сегодня — никому не нужны. От них освобождаются… И болезни будут учащаться, усиливаться, донимать ещё больше. С домашними разлад возрастёт… Сколько бед, скорбей, болезней, невзгод вам придётся перенести!..

— Ну и что?

— Так давайте вас «освободим» сейчас же от этого! Из-за «гуманности» к вам. Есть масса способов и средств для этого. Какое вы предпочитаете? Застрелить вас, отравить, толкнуть вас на электрический рубильник или так же, через «укольчик»?.. Что вы уже заготовили для своей горячо любимой мамочки. Из любви и сострадания к ней…

Большая пауза.

— Кроме того, извините, вы ещё одну подлость совершаете. Вы толкаете на преступление, на убийство других. Врача, медсестру. Раз вы такой «продвинутый», сами и делайте этот смертоносный укольчик своей маме, собственноручно.

Проситель молчит.

— Ага! Сразу «гуманная» решимость пропала?

После этого отец Василий устало выдал своё «заключение»:

— Нельзя этого делать! Нельзя!!.. Только Тот, Кто даёт эту жизнь нам, имеет право распоряжаться ею. Он — Хозяин того, когда вводить сюда и выводить отсюда кого из нас. За Него ничего решать не надо. Никому! Самоубийство, как и пособничество в этом, — преступление. Тягчайший, смертный грех!

Чуть отдышавшись, священник спросил:

— Понятно это «заботливому» сыночку?..

— …

— Не губите, не толкайте в Ад маму свою, врачей и себя.

Устало он предложил:

— Завтра же, после службы, я приду сюда и пособоруем вашу маму. Помолимся о здравии её. И как Бог даст, как Он решит, так пусть и будет… Сейчас же, «гуманист», идите к маме, утешьте её, отговорите от пагубных мыслей и желаний…

Завтра, после обхода врачей, чтобы вы прибыли к больной с улыбкой и цветами! Всё понятно?!..

— Да, — согласился мужчина.

«Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам»

(Иак. 4, 8).

ОТКАЗАВШИЕСЯ

Как и обещал, отец Василий прибыл на следующий день снова в больницу. Перед этим он позвонил главврачу и попросил допустить его в реанимационную палату. Получил на это разрешение.

Кроме виновницы визита священника, в палате находились ещё две женщины. Одна брюнетка средних лет, бойкая, часто встававшая с постели и активно расхаживающая как по палате, так и вне её. Другая, молодая девушка лет восемнадцати, тоже свободно вставала и прогуливалась везде. Отец Василий был удивлён, что они находятся здесь, а не в общих палатах. Что они тут делают? Такие здоровые с виду.

Подойдя к той, ради которой пришёл сюда, отец Василий также был в недоумении оттого, что перед ним лежала женщина чуть более семидесяти лет, но удивительно крепкая и здоровая с виду. Болезнь, немощь были заметны только на лице её, уставшем от многих внутренних сильных нестроений в ней.

Приятно было ему увидеть на подоконнике рядом с ней, свежий букет цветов. Значит, был здесь и исполнил его поручение сын, порадовал мать. Заметив взгляд священника, больная улыбнулась и сообщила, что сын, отлучившийся на работу, скоро вновь придёт.

Приготовив всё, подождав, когда все собрались в палате, отец Василий ознакомил вкратце их о таинстве соборования, важности его для болящих. Предложил двум соседкам по палате, чтобы и над ними оно было совершено.

Бойкая брюнетка бросила в сторону священника косой, презрительный взгляд и с возмущением отвергла предложение:

— Я и так поправлюсь. Без этого… — она высокомерно кивнула подбородком на установленные иконы, свечи…

Вторая, молоденькая, последовав «примеру» первой, тоже хмыкнув, отрицательно помотала головкой.

Обе они даже демонстративно вышли из палаты.

Ну что ж! Насильно в Рай не тянут.

Священник начал читать молитвы…

Долго, около двух часов совершалось «Последование святаго елея». Всё это время входили и выходили недовольные соседки по палате. Присутствовали при таинстве, запоздавшие сын больной и его жена. Вместо взвинченности и резкости, были смущёнными и уравновешенными. Учтиво слушали молитвы, крестились, кланялись, помогали в чём могли священнику.

Явно изменилась в лучшую сторону и больная. После совершённого соборования она, к большой радости сына и снохи попросила поесть. Без посторонней помощи начала аппетитно кушать.

Поздравив всех с совершённым таинством, пожелав добра, здравия духовного и телесного, отец Василий собрался и вышел.

На следующий же день, по телефону, радостным и удивленным голосом, сын больной сообщил священнику, что матери, к великому удивлению врачей, стало значительно лучше.

Через две-три недели он опять позвонил, попросил прощения за тот первый разговор. Удивлялся и возмущался на себя, как он смог до такого докатиться — «затмение какое-то нашло»… Передал и от мамы благодарность. Сообщил, что маму скоро выпишут из больницы домой.

Отец Василий полюбопытствовал о соседках её по палате. Мужчина мрачно, немногословно ответил: «Там плохо»…

Вскоре после этого, уже в общей палате, отец Василий вновь посетил больную. По пути, встретив врача из реанимации, он расспросил его о находившихся при соборовании пациентках. Что с ними? Каково развитие их болезней?

Врач, нахмурившись, с неудовольствием поведал. Средних лет бойкую брюнетку два дня, как отвезли в морг. С молодой девушкой тоже печальная история. У неё резко обострились наследственные недуги, на фоне приобретённой опасной болезни. Врач назвал какие-то мудрёные термины и дополнил, что сейчас молодая девушка уже не встаёт, сильно ослабла. Доступа к ней сейчас нет. Врачи усиленно борются за её жизнь.

— Жаль неразумных. Может, по милости Божьей, другой исход был бы. Отказались… а зря. Божия помощь им бы не была «лишней»... Жаль... — с сожалением вдохнул отец Василий.

— Да, как говорят в Церкви, — без веры всякие дела — мертвы. Мы постоянно сталкиваемся с этим. Удивительно, но это так. Действительно, без веры любое, даже, кажется, порой простейшее, лёгкое дело, — разлетается в прах. Незначительные болезненные процессы, вдруг приобретают необратимое, гибельное направление, — согласился врач реанимации.

«С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение».

(Иак. 1, 2-3).

ПРИКАЗ МАРШАЛА

Одной благочестивой женщине явился во сне невысокий мужчина. С твёрдым волевым лицом. В генеральском белом мундире, весь в орденах. Он строго посмотрел на Дарью и приказал:

— Молитесь, молитесь Казанской Божьей Матери!

Перепугалась она, да так и проснулась в страхе.

Вскоре, когда старенький, почти столетний отец листал перед 9 мая газеты, она наткнулась на очень знакомое ей лицо. Сразу вспомнила, что это именно он привиделся ей.

— Этот! Да, он! — не сомневаясь, подтвердила она вслух и тут же жадно полюбопытствовала:

— А кто это?

— Маршал Жуков. Который спас Москву и Ленинград. Командовал нами в Великую Отечественную войну, — с уважением ответил отец-ветеран, фронтовик.

— Надо же! — восхитилась увидевшая тайное. — А почему он мне явился? Он же не прославлен в святых…

— Что? — не понимая, спросил отец.

Дарья рассказала про видение своё. Ей неожиданно ответила из своего закутка старенькая свекровь:

— У Бога свои прославления.

— Почему молиться именно Казанской Божией Матери? — спросила сподобившаяся необыкновенного видения.

— Потому что не раз Россию спасали с Ней. И в Отечественную войну Жуков дал приказ, чтобы с этой иконой обошли Москву, облетели Ленинград и они были спасены, — со знанием дела ответил ей отец.

— Откуда это известно? — заершилась было она, но отец авторитетно подтвердил:

— С нею победили мы и под Сталинградом, и на Курской дуге, и в Кенигсберге. Я хоть и на другом фронте был, но многие, кто к нам попадал оттуда, подтверждали. Некоторые даже лично видели!

— Да, теперь ясно, почему именно его, Жукова, я видела, — удовлетворённо произнесла Дарья, рассматривая внимательно фотографию легендарного маршала в газете.

Свекровь подошла к ней и тихо заключила:

— Раз ты его видела так, значит он, Жуков, наверное получил спасение, в Рай попал.

— А кто сомневается в этом? — укорил всех живой свидетель тех исторических событий, бывший фронтовик той войны.

«От презрения к малым согрешениям

в великое зло человек приходит»

(Авва Дорофей).

ИЗГНАННЫЙ СТРАННИК

Ныне совсем почти исчезло странничество.

Почти всё двадцатое столетие Православная вера была гонимой. Про страшные сталинские гонения Веры нашей, лагеря, массовые расстрелы верующих, теперь все узнали. Но и после, в этом направлении ничего не изменилось. Напоследок возникло новое чудище из ада — Андропов (Мендель). Он посвирепствовал и в этом направлении.

В России всё пропитано Православием, поэтому всё русское, народное выкорчёвывалось им и его сообщниками на корню. Затоптана была могучая кучка русских писателей, заклейменных как «деревенщики». Вместо них рекламировались и массово тиражировались бездарные поделки скрытых и открытых «диссидентов», всё того же иноземного происхождения.

Как могли, люди скрывали во все эти тяжёлые времена Веру свою, чтобы не потерпеть лишений и больших скорбей. И после «оттепели», люди десятилетиями вынуждены были тайно всё делать. Крестили, венчались, справляли церковные праздники таясь, с опаской.

Главный КГБэшник Андропов, с каменным лицом и немигающим взором, за толстыми стеклами очков, многое изничтожил в России народного и вероисповедательного. Применяя подлейший метод «карательной психиатрии», нанёс последний, сильнейший удар по боголюбезному странничеству, этому тяжелейшему виду благовествования.

Изничтожено было многое. Исчезло в том числе и заметное когда-то движение «калик перехожих», странников. Жёсткая паспортная система, отлов и помещение носителей Веры в психушки. Насаждение десятилетиями через СМИ, систему образования и культуры, через все структуры оголтелой атеистической власти укоренило страх в людях, боязнь открыто проявлять христианские поступки.

В семье у богобоязненной «бабы Сани» всё в доме, хоть и скрытно от посторонних глаз, но было многое сохранено, ещё от дедов и прадедов. Особенно по части церковности. Правило молитвенное, чтение Псалтири, Евангелия, от руки переписанных акафистов, имевшихся отдельными книгами «Жития святых»... Всё вычитывалось и исполнялось, несмотря на многолетние гонения и тяжелейший рабский труд в колхозном, а потом и совхозном ярме.

И как результат — муж и трое старших сыновей её, хоть и с ранениями, но «с руками и ногами», здоровые вернулись с войны. Бабушка Саня — всех вымолила. Старшего Ивана, аж из сталинградского пекла, из Курского и кенигсбергского котлов…

Со смертью мамы Александры и разъезду братьев и сестёр, многое изменилось у оставшейся жить в родительском доме Ольги, но основное, что по части веры — соблюдалось и чтилось.

Оставшись одинокой вдовой с малолетним сыном, Ольга с натугой тянувшая своё ярмо, старалась и как могла, прививала сыну правила дедов-прадедов и крепость их веры.

Тайно она привечала, давала ночлег, кормила чем могла, редчайших уже в начале семидесятых годов странников и странниц. Всегда подавала милостыню просящим. Приучала к этому и сына. Он, уже став взрослым, закончив ВУЗ, укрепившись на важной должности, имея свою семью с детьми, тоже соблюдал установленное в их роде и переданное ему через благочестивую мать.

Как-то, уже в восьмидесятых, на Радонице, они вместе навещали могилы родных на старом сельском кладбище.

Пока Ольга хлопотала, наводя порядок на древних уже могилах родных, сын с внуком отошли в сторону, относя мусор. Возвращаясь, они подошли к кладбищенской церкви, в которой они уже отстояли положенную службу. Там, Ольга это приметила, к сыну с внуком подошёл молодой, неряшливо одетый молодой человек. О чём-то их попросил. И с горечью она увидела, как почему-то грубо отогнал его от себя, её благочестивый и воспитанный, всегда сдержанный сын. Это её очень насторожило.

Дождавшись, когда вернулся сын с внуком её, Ольга спросила:

— Что там случилось у вас, с тем человеком у церкви?

— Да, бомж подошёл! И нет, чтобы по-человечески попросить, он ещё таксу, нужную ему сумму назвал. Не люблю я этого! Это уже — хамство.

Ольга ответила ему на это не сразу:

— Сынок, я же учила тебя всех уважать. Даже грубых и невоспитанных. Может ему это нужно на очень важное, срочное дело... Некоторые от неудобства своего, стеснительности, грубовато себя показывают, заглушая мучающий их стыд прошения, униженности своей.

— Но этот перешёл все рамки!.. — возразил великовозрастной сын.

— Такого не должно быть. Святой Игнатий Брянчанинов наставлял нас: «И слепому, и прокажённому, и повреждённому рассудком, и грудному младенцу, и уголовному преступнику, и язычнику окакжи почтение, как образу Божию. Что тебе за дело до его немощей и недостатков? Наблюдай за собою, чтобы тебе не иметь недостатка в любви»... Терпение на что дано?.. Ты чему учишь своего сына? Он же был рядом и видел, как отец его, грубо отвергает нуждающегося.

— Да никакой он не «нуждающийся», а просто дармоед! Здоровый лоб клянчит, побирается, а работать не хочет. Таких учить надо, а не баловать подачками.

— Миленький, прошу тебя, не опускайся ты до таких грубых и избитых выражений. В них правды — нет. Ты не знаешь многого. Почему, отчего, каким образом человек дошёл до такого состояния. Ведь и он в таком, неприятном для многих, жалком состоянии, но — такой же образ Божий, как все мы. Ты даже не спросил его с сочувствием для чего, для каких нужд ему нужна эта сумма денег, которую он назвал.

— Что ты тревожишься? Известно для чего им всем это нужно. Для выпивки! — уверенно отпарировал провинившийся.

— Сын! — резко окоротила его мать. — Прекрати так рассуждать! Это не благородно, не по-христиански. Ты же — верующий человек! Тебе не стыдно? Ещё и настаиваешь на расхожих, грубых и пошлых утверждениях…

— Прости… Наверное, я не прав…

— Не наверное, а точно — не прав. Да ещё где? На кладбище! У могил родных своих. Рядом с церковью!..

— Прости.

— Вон у сына попроси прощения. Чтобы он запомнил тебя добрым, а не тем, каким ты был минуту назад. Чтобы дурное впечатление о тебе не осталось в нём.

После этого, сын повинно склонив голову, пошёл к своему чаду. Присел перед сыном, чтобы хорошо, близко видеть его лицо, глаза и попросил его:

— Прости меня, сы̀ночка. Я был не прав. Это, наверное, от усталости, загруженности на работе. Забылся и был несправедлив, груб с тем человеком. Так, конечно — нельзя. Надо всех уважать. Бабушка твоя — права.

После этого он пошёл обратно к церкви. Долго обходил её со всех сторон, пока не нашёл того, кого обругал перед этим. Покланялся перед ним. Покопался в карманах и сумке. Собрал, сколько мог денег и передал их обомлевшему, поражённому его поступком, молодому мужчине. Придя в себя, тот бросился перед благодетелем на колени. Стал кланяться ему до земли. И видно, расчувствованный заплакал, утирая глаза рукавом куртки и благодарил…

Внук Ольги, стоявший вполоборота, вроде бы впрямую не смотревший за отцом, скосил туда свои глазки и очень внимательно, проникновенно наблюдал за благим поступком отца. По всему видно было, хоть и малец ещё, но очень было ему благостно от того, что сделал сейчас отец. Он радовался за него и за себя, что у него такой хороший, справедливый и мужественный папа.

Когда тот возвратился, Ольга сделала вид, что будто не наблюдала за поступком сына и сразу же бодро предложила:

— Ну что? Вроде бы всё сделали. Можно возвращаться.

Они втроем пошли к выходу.

Провожая сына с внуком к остановке автобуса. Усадив задремавшего мальчика на скамью остановки, Ольга отвела сына чуть в сторону, спросила:

— Ты не обижаешься на то, что я тебя отчитала при сыне?

— Нет. Ты же — права!

— Ну и хорошо, — облегчённо вздохнула мать.

Потом, чуть склонившись, подумала о чём-то и поделилась воспоминанием:

— Знаешь, я почему ещё рискнула тебя резко одёрнуть за эту историю?.. Мне врезалась в память одна картинка, при которой мне, тогда малолетке, довелось присутствовать…

Ольга опять замолчала, видно собирая воедино, выстраивая свой рассказ. Через минуту продолжила:

— Это было ещё в начала пятидесятых годов. Я — маленькая ещё была. Все были на разных работах тогда… Бабушка Саня очень набожная. Всех привечала. Помогала, чем могла. Особенно странников любила. Тогда их было немало.

Случилось так, что неожиданно пришёл раньше времени с работы Николай. Сын её, мой дядя. Поискал по пустым кастрюлям. Ничего не нашёл. Посмотрел на часы «ходики». С досадой произнёс:

— Ух, сколько ещё до ужина ждать…

Он в финскую воевал, и на Курской дуге тоже… там его сильно контузило. Его списали и он вернулся домой. Чуть подлечился и работать в колхозе, как все стал.

Дожидаясь прихода бабы Сани, он чем-то стал заниматься, а я в доме прибирала. Бабушки отошла в это время по делам на село.

В это время послышалось чтение молитвы, затем робкий стук в уличную дверь и еле слышный зов:

— Люди добрые...

Глянув в оконце, увидев запылённого пожилого странника, дядя Николай всегда рассудительный, вдруг взъярился на него:

— Иди, иди мимо! Самим есть нечего. Хоть подыхай…

И задёрнул занавеску.

Странник пожелал мира дому сему и тихо удалился.

После его ухода, дядя Николай ещё более раздражился. У него это бывало. После тяжёлой контузии его иногда одолевали головные боли. И тут он, как схватится за голову, и стал по сторонам метаться по избе. Выл, места себе не находил. Такой силы приступ его хватил!..

Стукнула дверь наружная, потом входная.

У порога, притулившись к коску, еле живая, держась за сердце, стояла запыхавшаяся баба Саня, отиравшая с лица бегущие слёзы. Чуть отдышавшись, она строго спросила сына:

— Ты почему странника не принял? Меня не подождал?

— Да ну их! — резко отмахнулся мучимый невыносимой болью дядя Николай. — Тут до себя дело! А эти ходят — бродят! Ничего не делают…

Тут Ольга прервала свой рассказ и перенесла в настоящее время:

— Прямо, как ты сегодня, по отношению к просителю здесь…

Заметив досаду на лице сына, пожалела его:

— Ладно, не буду. Ты же — исправился.

И возвратилась обратно к изложению своего рассказа:

— Так вот… Высказал сын матери негодование своё на «бездельников и дармоедов». Баба Саня терпеливо выслушала его. Добралась до скамьи, придерживаясь за стенку, присела. Пожаловалась:

— Бежала за ним. Думала, сердце выскочит… Не догнала…

Потом склонилась к столу, вся в слезах, запричитала:

— За–ачем ты это сделал?.. Нельзя так! Это — Божьи люди. Их любить, оберегать надо. Они такой тяжеленный труд несут, какой вам и не снился!..

Повздыхав, ещё обретя сил, продолжила:

— Иди-ка, походи, как они по столько вёрст. Под снегом, под дождём, по бездорожью и лужам… Это вы — бездельники. Бога только перед обедом да перед сном вспоминаете. А они цельными днями, каждую минуту Его помнят. Молитвы творят! Бога хвалят, да благодарят. Тяжелейшее послушание несут. Слово Божие до нас доносят. Напоминают нам про Него!.. Уж как власть их не гнобит. И милиционерами и тюрьмами. Да гонениями, да побоями ото всех, а они поплачут украдкой, да снова за пустую котомку и в путь. Божьи посланники!..

Долго молчали.

Бабушка Саня снова запричитала:

— Чует моё сердце. В этот раз не просто странник был, а сам Николай-чудотворец, твой святой. Тебе благословение и помощь хотел передать. А ты — глупый, прогнал его!

— Да какой «святой»?! — в досаде от мучившего его приступа головной боли, взвыл дядя Николай. — Попрошайки ходят, а ты веришь им всем. Всё отдаёшь. Вон, ничего не нашёл, есть нечего! Всё обыскал.

— Не об этой пище надо страдать, а о той, что ты отбросил от себя, прогнал. Плохо Евангелие помнишь. Господь там об этом сказал: «Блаженны слышащие слово Божие и хранящие его…». Благодаря этому только живы, живём ещё. Как ты не понимаешь?.. «Не хлебом единым… живём!»

Не стал более возражать сын матери, а чтобы уменьшить боль, со стоном прижался головой к печке.

Бабушка сползла с лавки, на коленях подползла к иконному углу. Стала слёзно каяться и просить прощения за содеянное сыном.

Долго молилась.

После чего дотянулась до иконы святителя Николая. Целуя её и орошая слезами, горячо просила у него прощения и снисхождения.

Наверное, благодаря молитвенному ходатайству матери у дяди Николая прошла головная боль, и он буркнул ей:

— Сдуру я конечно… так поступил. Прости…

Опустив повинно голову, вышел из избы.

После этого рассказа, Ольга долго молчала. Потом уже тихо, с ещё большей печалью добавила:

— Жалко его, дядю Колю. От ранения может своего, бросало его то туда, то сюда. Взрывной, часто раздражённый… Ничем он и никем не был приведён к смирению, миру в себе и со всеми. При колхозной барщине на измот, да в сталинские времена, не того и родным было. Еле ноги таскали...

Ещё тяжело вздохнув, закончила:

— После этого совсем не хорошо стало дяде Коле. И судьба его плохо сложилась…

Помолчав немного, добавила:

— Права, в своей тревоге и желании исправить оплошность сына, была бабушка Саня. Потому что отверг, грубо прогнал он своего святого от себя, в лице этого странника, вот и…

Поучительно указала сыну:

— Так что всегда и ко всем надо быть внимательными и доброжелательными. Не знаешь, кто перед тобой. Одежда и приличный вид — ничего не означают. Скорее, и часто — наоборот. Невзрачное с виду, может быть — самым значительным и важным. А мы только и делаем, что прогоняем от себя благое и святое. Забываем евангельское, что «первые будут последними, а последние — первыми». Потом удивляемся бедам и скорбям, обступившим нас…

В это время, ожили и загомонили собравшиеся на остановке, заждавшиеся задержавшегося автобуса люди. Проснулся от этого и внук.

Сын поспешно обнял мать, бросил напоследок благодарственные, прощальные слова. Подвёл к ней внука. Обнялись, сын с внуком заспешили в автобус.

Слава Богу, втолкнулись.

Автобус пыхнул сизым выхлопом и, заскрипев, двинулся к электричке.

ОТ ВСЕХ

Час пик. Оживлённый переход между станциями метро.

Люди плотной массой продвигаются в двух направлениях, тесня друг друга.

У мраморной стены, прижавшись к ней, стоит поникшая женщина с картонкой в руке, на которой написано коротко: «Ради Христа! Помогите. Умирает сын».

Благодаря своему высокому росту Андрей издалека видит весь сорокаметровый, плотно заполненный людьми переход. Видит и то, что никто не подаёт скорбно стоящей женщине.

Двигаясь со всеми, он сделал для себя досадное открытие: «Какие же мы стали!.. Вот результат чтения нами грязных статеек в газетёнках типа «комсомольцев», просмотра поганеньких передач телевидения, регулярного выслушивания объявлений в метро против «занимающихся попрошайничеством». Всего того, где изгиляются над благим, всем, кроме порочного. Регулярно вымазывают в грязи просящих подаяние. Отвращая людей от милосердия, душевной отзывчивости. Потому и падает духовный потенциал в нас. Потому и не откликаемся мы на евангельский призыв: «Просящему дай!» Не понимаем мы того, что себе самим подаём, через просящих. Не понимаем, что это милость Божья, — вышедшие к нам нуждающиеся и страждущие. От того, что мы, в основной массе своей, в храмы не ходим, где стоят на паперти эти несчастные люди, тем самым лишаем себя благодатной возможности подать милостыню. Которая и будет помогать нам по смерти нашей, на мытарствах. Господь и тут добр, заботлив к нам.

Вывел на улицы и переходы бедствующих, чтобы мы даже в мирской суете, спешке, смогли через них подать себе во спасение, милостыню. У нас, в подавляющем большинстве, на счёту почти каждого — почти ноль. Зато на обратных, подсудных счетах столько страшных накоплений, что лопаются хранилища подземных «банков». Ежедневно пополняем их!.. Какие же мы — слепые, неразумные. Вон как проходим мимо своего счастья. Не подаём. Не слушаем голоса Ангела-хранителя своего, а слушаем, впитываем бесовские «наставления». Мало того, что оправдываем свою скаредность, жадность, ещё и вслед за «учителями» тоже обливаем мысленно грязью лживых сплетен, тех несчастных, выведенных к нам Милосердным Спасителем. Вот и остаёмся, на радость врагов нашего спасения — ни с чем во благом, приобретаем только дополнительные грехи».

Размышляя так, как ни медленно движется людская масса на переходе, а приблизился Андрей к той женщине, протянул ей деньги. Хотел идти дальше, но что-то остановило его, и он спросил:

— Что с сыном случилось?

Женщина опустила лицо, вытерла набежавшие слёзы, проговорила:

— У него последняя стадия туберкулёза. В тюремной больнице он.

— В тюремной? — удивился Андрей.

— Да. Их там не лечат. Говорят, лекарств нет. Вот и собираем им, поддерживаем. Многие, как и мой, невинные там маются, без суда.

— Слышал о таком, — грустно подтвердил Андрей.

— Суды выгодные дела разбирают. От тех деньги им, а от нас чего? Мой почти год разбирательства ждёт. Всё откладывают. Сколько там таких! В духоте, в тесноте, присесть даже не могут. Вот и заболевают один за другим, и…

Обречённо опустив голову, женщина заплакала, тихо извинилась:

— Простите.

— Что вы! Это вы меня простите…

Андрей выгреб из сумки и из карманов всё, что имелось, из оставшихся денег. Решительно протянул их женщине. Та попыталась возразить, но он, указав взглядом на всю многоголовую массу идущих, «не замечающих» несчастную женщину, сказал:

— Возьмите, — для убедительности горько констатировал. — От всех нас.

Женщина закачала было смущённо головой, отказываясь от целой пригоршни денег.

— Пожалуйста, примите! И простите нас, — взмолился он.

Рука её ослабла и он высыпал деньги ей в висевшую на руке пластиковую сумку. Поклонившись, поплыл в людском потоке дальше. Такой же, как все. Такая же голова, среди многих двигающихся голов, но светлая, добрая, думающая и о том, с чем предстанет он пред Тем, от Кого всё; и пища и кров, и благополучие... Кто даёт нам и время для сей жизни нашей...

РАСПРОС.

Живущая на этом же этаже спрашивает соседку из квартиры на противоположной площадке:

— Что-то у вас утром шум большой был?

— Да, с досадой махнув рукой, ответила та. — Соседушка, будь он неладен, омоновец, на работу спешил. Амуницией своей и сапожищами грохотал. Мат-перемат изрыгал.

— То без работы болтатся. Собутыльники его едва живого по ночам приволакивали, — с досадой поддержала вопрошавшая. — Теперь «работу» нашёл. Пить стал меньше, а гонора и угроз — целый вагон, чуть не каждый день по любому поводу.

— Тяжело вам, — посочувствовала та, что напротив.

— Ой, не говори! — в сердцах воскликнула и чуть не брызнула слезами соседка омоновца. — Не знаешь куда деться. Не знаешь, будешь живая к вечеру или нет. Здоровья и сил уж не стало, а так… переехала бы я куда угодно отсюда! Хоть в коммуналку, в барак какой... только, чтобы не видеть, не слышать, и не испытывать того, что каждый день переношу.

Не чуткая соседка напротив продолжила, спросила:

— Что то их часто вызывать стали?

— Раньше раз в месяц гремел амуницией своей, а теперь не то. что каждую неделю, а чуть ли не каждый день. Поэтому он, как змеюка и злится.

— Уж больно часто.

— Так сколько сейчас людей обижено властями! Одних выселили, других не вселяют. Третьим мусорную свалку у дома сваливают. Нацмены насильничают, а те же полицаи ничего не делают… Много бед людей от отчаяния на улицу выводят. А эти…

— Что за надобность такая стала? Куда их, зачем собирают?

— А ты не знаешь?

— Нет, — слукавила вопросительница.

— Для чего их власть толпы понабирала?

Не услышав отклика многострадальная соседка сама же и ответила:

— Чтобы народ протестующий, безправный разгонять. Режим свой оборонять.

— И чего он сейчас делает? — снова провокационно спросила любопытствующая.

Чуть подумав, соседка омоновца решилась, отважно ответила:

— Сама знаешь «чего». Дубасит людей дубинкой, да тяжёлыми ботинками по чему попало… Кто из них посильнее и более жестоко это делает, тому и чин и зарплату прибавляют. Вот и выслуживаются друг перед другом, калеча людей.

В безпомошности и в досаде, чтобы прекратить опасный и безполезный разговор., она отмахнулась рукой от назойливой вопросительницы, буркнула ей:

— Прости. Мне некогда.

После чего заспешила к двери своей квартиры.

ПРОШЕДШИЕ ВЫБОРЫ

Прошли выборы в небольшом посёлке.

Встречаю сельчанку, спрашиваю:

— Ну, и кого выбрали?

— «Единую Россию».

— Кого именно?

— Не помню. Их сам бес не разберёт. Все — на одну хитрую морду.

— Вот так, голосовала и не знаешь за кого?

— А я не ходила. Какой толк? Всё равно обманут. Говорят 18% населения всего проголосовало.

— Странно, — удивился я. — Листовку кандидатов КПРФ, Справедливой России и даже жириновца от ЛДПР видел на остановках, а этого «победителя» от «Единой России» не видел нигде. И он вдруг «победил»?

— «Административный ресурс», — подсказывает мне селянка.

— А как он тут? Звонили им? Заставляли?

— Зачем звонить? И так все знают. Глава администрации, Поселковый совет, начальник полиции, директор школы... главы избирательных комиссий и участков, все! Знают! Что если не пройдет у них единоросник, им — не быть на своих тёплых местах. Завтра же, бомжами могут стать. Работы вокруг нет никакой. Вот и лезут из кожи, на любые подлоги идут, чтобы властям угодить. Вот и «победа» никому неизвестного пришлого, от «Едим Россию».

— Да, вот тебе и волеизъявление народа…

РАСПОЯСАВШИЙСЯ ГОСТЬ

Один иудей, прибывший из Израиля, на регулярное сборище хасидов в украинской Умани, пинал с ненавистью детские коляски местных жителей и вопил:

— Ух, вы рожаете ещё!..

ВСЁ ДОЗВОЛЕНО.

6 февраля 2010 года, в «день тишины». Непосредственно перед вторым, решающим туром президентских выборов на Украине, когда там был установлен запрет на любую агитацию. За всю «оранжевую» часть Украины работали, «оттягивались» их приспешники соседнего государства, России. Особенно оголтело вещала радиостанция (имеющая и свой телеканал) «Эхо Москвы».

Весь «день тишины» они вели себя по–хамски. Нагло и безстыже обзывали по–всякому противного им кандидата. Навязывали соседям свой «свободный выбор». Свою желанную персону с приляпанной косой — Тимошенко (Капительман).

И это — «в порядке вещей» у «правозащитной нации» на Украине, в России, в их боготворимом Западе... повсюду...

Бесам, при нашем теплохладии, всё позволительно в миру.

ВЫЗОВ В ШКОЛУ

Вместо вызванной учительницей мамы пришел папа «отличившейся» школьницы. Пошёл не очень приятный диалог. Начала его учительница:

— Теперь мальчики курят меньше, чем девочки. Они не думают не только, как они выглядят в глазах окружающих, но и совершенно не тревожатся о том, что им самим в будущем надо быть здоровыми родителями. Страшно то, что многие для нас беды подготавливаются незаметно, с пустяков вроде бы. С развязного поведения, курения, сквернословия…

Отец провинившейся школьницы нетерпеливо прервал:

— Вы меня для чего вызвали? Для моральных лекций?!..

— Ну, как вам сказать… — растерялась на минуту учительница, потом освоилась, продолжила. — Видите ли. Мы ответственны и за то, чтобы ученики стали не только профессионалами в жизни, но и ЛЮДЬМИ…

Пришедший, не умеряя свой пыл, спросил:

— Как это на моей дочери отражается?

— Просто, — с готовностью ответила учительница. — Вот вам пример. Подходит она ко мне недавно. От неё сильно табаком пахнет. Спрашиваю: «Ты курила?» Она в ответ, ничуть не смущаясь, отвечает: «Нет». Далее наш диалог продолжается таким образом. Я ей: «Не говоря уже о сильном запахе табака от тебя, кроме того, мне передали, что видели тебя с сигаретой». Она в ответ невозмутимо лукавит: «Мне дали сигарету подержать».

Учительница горестно вздохнув, спросила собеседника:

— Чтобы вы на моём месте сказали ей?

Отец школьницы сопит, но молчит. Учительница продолжает:

— Спорить в таких случаях — безполезно, даже если собственными глазами увидишь. Ответ будет такой же. Со вздохом отпускаешь. Скажешь «для порядка»: «Нехорошо, неправильно ты ведёшь себя, Валя. Иди». И всё… И такое не раз, и не два…

Конечно, не одна она такая, большинство, к сожалению таких теперь. Вы думаете, кого-нибудь после такого, совесть за ложь, грубость мучить будет? Ничуть. Они тут же подлетят к подругам и взахлёб будут хвалиться перед ними своей «победой». Как её «застукали», а она, умница такая, как надо «отшила училку». При этом поднимется такой хохот у них. Торжество, безумное «веселье».

Отец провинившейся школьницы в негодовании спрашивает учительницу:

— Неужели вы думаете, что мне так необходимы ваши глубокие рассуждения?! Так важно, что моя дочь закурила и скрыла это от вас? Это является причиной такого масштаба, что можно отрывать меня от работы и важных дел?!..

— Простите, мне кажется — да. Если вас волнует ваше будущее. Думаю, что для родителей, а не только для нас, педагогов, вырастить хорошего, доброго человека, это — главнейшая задача жизни. Моя задача — помочь вам в воспитании вашего ребёнка. Помочь в излечении недугов. Есть много и других примеров, не менее красноречивых, указующих на то, что с вашей дочерью тоже не всё в порядке, — доброжелательно подтвердила вескость причин своего вызова учительница.

— Ну, зна-а-етее!.. — только и развёл руками возмущённый родитель. — У вас тут, случаем, не следственный ли изолятор?!

— Жаль, что вы не понимаете меня, — после небольшой паузы произнесла педагог.

Отец школьницы снисходительно спросил:

— И чего вы хотите от меня? Чтобы я избил её к вашей радости или ещё чего-нибудь такое?..

— Хочу невозможного, — печально призналась учительница.

— Чего? — грозно, неотступно переспросил родитель.

— Быть по̀нятой…

Пришедший, чуть запнулся, но продолжил свой допрос:

— В чём?

— В том, что больше так не должно быть. Для вашей пользы. Такие взаимоотношения родителей и школы, какие сейчас есть, — не нормальны. Губительны в первую очередь для ваших детей. Больно видеть, как они, защищаемые во всём родителями, привыкают к таким «пустякам» и становятся уже постоянно лживыми, хитрыми, подловатенькими. Жалко. Хорошие ребята, а так вот портятся, гниют на глазах… И вот теперь я вас спрошу. Что нам делать?

Тут растерялся требовательный папаша:

— А я-то кто?.. Это вы — педагоги, ваша профессия. Вы должны знать!.. Мы вас должны спрашивать, а не вы нас!

Наступила недолгая пауза. Её разрядила учительница:

— Спрашивать-то с нас — легко. Кто нас только не колотит. Мы привычные к этому. Но согласитесь, что от такого «футбола», перебрасывания проблемы друг к другу — пользы не будет. Я могу вам тоже ответить стандартно. Что школа — это место где происходит обучение учеников. Наша задача — передавать им знания, а воспитывать должна — семья.

— Я с этим не согласен! — заявил отец.

Не дав развить ему неконструктивную тему, учительница активно, неожиданно поддержала его:

— И я с этим не согласна!

Сбитый с толку родитель недоумённо, но уже с интересом взглянул на педагога. Она же участливо, мягко предложила:

— Давайте будем вместе нести ответственность за детей… Давайте перестанем воевать. Давайте, будем наконец сотрудничать, в воспитании их, помогать друг другу.

— Согласен, — сдался наконец взыскательный отец. — Но что я могу предложить?.. Я не обучался этому.

— Вы только не мешайте, помогайте, соучаствуйте и больше ничего не надо… Только это. И мы тогда сможем работать, находить подходы, способы благого воздействия на ваших детей. При существующем же положении у нас никаких возможностей почти нет. Вы сами связываете нас. Формально вы правы. Без надобности вроде бы я вызвала вас. Успеваемость вашей дочери в норме. Но поймите, есть многое другое, что намного важнее знаний, этой пресловутой успеваемости. Знания предметов, благополучные отметки, это так, листочки, веточки. Ствол же, духовная основа, — нравственные принципы. Здесь — всё! И для них, и для вас — родителей. На многие годы. На всю жизнь!

— Согласен, — со вздохом поддержал учительницу родитель.

Приободрившись, она продолжила:

— В существующей системе наших взаимоотношений нам мало что остаётся. В плане как бы «общей терапии» делаем что-то незначительное, когда отдельные ученики нарушают порядок вопиющим образом, тогда только вызываем родителей. Кроме того, не забывайте, у вас — полная семья. В большинстве же теперь, увы — одинокие мамы. Жалея их, сочувствуя, сообщаем им о нарушениях в крайне редкие моменты. Вместо благодарности, желания вместе разобраться, подумать, как избавиться детям от привитых уже пороков, родители или родительница, как и вы поначалу, возмущаются, всё отвергают. Тут же отскакивают в глухую оборону: «Нет! Моя не может такое делать, безобразничать!.. Это не так! Это клевета. Вы мою дочь не знаете! Она хорошая!.. »

Наступает обычный, безнадёжный спор с родителями. И тут безполезно что-нибудь говорить, пытаться быть услышанной. Твердят только одно: «Вы нарочно, без причины придираетесь к моей дочери! Вы её изводите понапрасну, ни за что». Говорю им: «Мы не хотим приносить беду вам в дом. Отвлекать вас без причины. Обращаем ваше внимание, пока беда эта ещё в развитии, не укоренилась. Пока можно исправить… В ответ — инстинкт глупой наседки. Во что бы то ни стало прикрыть провинившееся чадо от обличений. Вот и всё «родительское воспитание». Не понимаете вы, какой вред приносите себе и особенно детям своим. Не слышите предупреждений. Не желаете ничего по-настоящему полезного для себя. Как тот глупый страус. Вы, родители, являетесь при этом, по сути, — первыми врагами своих детей… Страдаете потом сами, да поздно бывает, невозможно что-либо исправить.

— Может, вы слишком дотошны? — осторожно предположил пришедший. — Мелочны бываете? Заторкать можно любого человека. Может, надо поснисходительней?

— Стараемся. Нас и этому учили в институте, а практика у меня довольно солидная.

Пришедший долго молчал, потом поднял лицо, сочувственно взглянув на учительницу, пожалел её:

— Тяжело вам. Понимаю.

— Вы видите, как трудно убедить, что нет «пустяков» в деле воспитания. Это не менее важная область, чем ваши профессиональные занятия. И тот педагог, который неравнодушен к судьбе ваших детей, получает только одно — неприятности. Нам достаются от вас, крикунов — одни выговоры, недовольства. Понятно, где одинокие матери, там трудно встретить понимание. Они от тягот жизни, одиночества такие, а вы-то?.. Мужчина! Можете разумно рассудить?

Пришедший неопределённо молчал. Учительница решила завершить очередную попытку вывести на конструктивное содействие, разумного с виду отца провинившейся ученицы. Желая, чтобы осталось хоть малое из ею сказанного, она шутливо спросила:

— Перестанете на нас ругаться? Поможете нам хоть немного?

— А почему нет? — учтиво, с пониманием согласился отец школьницы.

— И приходить к нам почаще, интересоваться, будете?

— Постараемся, — пообещал, посмеиваясь, вызванный отец. — Сегодня же поговорю с дочерью.

— Только мягко. По душам. Всё возможно лишь на доброй волне отношений, — попросила учительница.

— Да, конечно. Я понимаю, — согласился отец провинившейся ученицы.

«О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но сокрыто ныне от глаз твоих».

( Лк. 19, 42 ).

САМОЕДЫ

Сейчас уже стало «правилом» не уступать в транспорте место старшим. И мы, старики, смирились, привыкли к этому. В нас нет негодования, а только искренняя жалость. Потому что, где нет уважения к старшим, где царит умерщвляющий всё эгоизм, там — нет жизни.

Молодые и жестокосердные себялюбцы сами губят себя, своё настоящее и особенно — своё будущее.

Тот, кто себя «жалеет», он жесток в первую очередь по отношению к себе. Губит, как никто другой, вредит себе. Лишает себя как раз того, чего хочет сберечь — здоровья, сил, прежде всего духовных. Разрушает в себе всё остальное, благое. Это по-существу — самоедцы. Сказано же: «... ибо если живете по плоти, то умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете». (Рим. 8,13).

Жаль и несчастных родителей, не воспитавших, как должно этих дистрофичных себялюбцев. Ибо такие детки не позаботятся, не пожалеют их в немощи и старости. И им также, не уступит никто и ни в чём, как их откормленные, безстыжие сынки и дочери пожилым пассажирам.

Всё — справедливо устроено. За всё — приходит расплата. Как говорила блаженная Матрона (Московская) «Человек человека скорёжит — Бог поможет. Бог скорёжит — никто не поможет».

Продажа и заказы о пересылке книг священника Виктора Кузнецова по почте принимаются по телефонам: 8 (499) 372-00-30 – магазин «Риза», 8 (964) 583-08-11 – магазин «Кириллица», и по тел. 8 (916) 8831297 (Елена).

Для оптовых закупок звонить по тел. 8 (495) 670-99-92.

3 августа 2023 Просмотров: 4 596