"БЕГЛЕЦ", "ПРИЗЫВ", "ПРИЗНАНИЕ"... Из рассказов священника Виктора Кузнецова «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю, не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу (живот свой) свою, потеряет ее, а отдавший душу свою ради Меня сбережет ее». (Мф.10:34-39). Выразить – невозможно — Как хорошо, когда мы добры-то друг ко другу!.. — откровенничает старый алтарник. — Я ведь почему в храм хожу, в алтаре прислуживаю?.. А всё из-за этого. Из-за любви братской. Нигде такой не сыщешь ноне. Как благостно то, когда мы входим, крестимся. Вначале иконы целуем, потом друг друга. Благословляемся у священников. Как же мы там, в алтаре, угодить друг другу стараемся!.. Когда мне-то угождение, от чистого сердца делают, как же всё во мне внутри разжигается ответным чувством. Как мне-то тогда хочется угодить, помочь в чём либо, поспешить с ответным добрым откликом хочется!.. Он улыбаясь, вздохнул всей грудью. Понял, что выразить всего не может, а потому с улыбкой закончил: — Так и кажется, что сердце вот-вот выскочит от радости... Вот истинный рай-то! Здесь уже, на земле заблестел. Ничего кроме этого и не хочется. Всё тускло и не мило. Поэтому и бежишь с утра, до работы, на раннюю службу, чтобы вкусить от этого рая...» Беглец По «новостям» рассказали, что в Штатах один человек, католик по вероисповеданию, поддержав правду, не выдержал и «ударился в бега». Он скрывается в разных городах под чужим именем, ночует в ночлежках. Диктор торжествующе произносит, что кольцо вокруг него сжимается и вот-вот его поймают. Ему, даже при несправедливом приговоре, грозит от силы 1-1,5 года тюрьмы. Недавно крещёный в Православие Ильяс, а ныне – Илия, просмотрев видеосюжет про это удивлённо говорит: — Как же так? Он же, — христианин. Так почему тогда он боится пострадать за правду?.. Призыв В каждой церкви стоит «Голгофа», — резное распятие из дерева. Иисус Христос висит на кресте, глаза у него закрыты, когда присмотришься кажется, что глаза приоткрыты. Через взор Свой, Он взывает: «Ну, что? Идёшь сюда?! На крест, на поношения, на смерть. Так же безстрашно и необратимо как Я?..» Машинально и малодушно глаза смотрящего быстро опускаются вниз, от сознания своего ничтожества. Оправдываясь, отвечаем Ему: «Каюсь. Не готов! Не понесу. Не смогу!.. Не сейчас...» А когда?.. Когда протухнешь, среди тленного мира сего?..  Против уныния Часто болевшему в последнее время писателю В. Г. Распутину, хороший знакомый задал вопрос о его самочувствии. Валентин Григорьевич вздохнув, улыбнулся и произнёс: — Здоровья нет, но ничего, будем жить, трудиться и без здоровья… Признание Старый, закоренелый коммунист, директор крупного совхоза, несмотря на ельцинскую анафему коммунизму, демонстративно соблюдавший в центре административного здания бюст «вождя пролетариата», выслушивает просьбы местного священника. Отвечая на потоки тревожных слов по поводу аварийного состояния церкви, утешает батюшку. Нехотя, обречённо признаёт конечное поражение своих коммунистических воззрений. Грустно, но уверенно и с завистью говорит священнику: — Не волнуйтесь, отец Виктор. Главное вот что!.. Все к вам, в ваши церкви, в конце концов придут. При-и-ду-ут! Поверьте. Придут! Вот увидите… Мы видим мир не таким, как он есть на самом деле, а таким, каким его делает наше воображение, наша воля. И каждый видит его по-иному, по-своему, часто ставя центром своего мира вещи ничтожные и вовсе не давая места тому, что единственно важно. Свящ. А. Ельчанинов "Записи" «Без разницы» Священник спрашивает алтарника: – Леонид, ты будешь исповедоваться? – Нет, батюшка. У меня таких, особых грехов вроде бы нет, а так, мелкие всякие. – Мелкие, говоришь? – Да. – Не боишься их? Леонид (пожав плечами). – Да, вроде бы не особо. – Зря. Предупреждали нас отцы святые: «Какая разница с чем можешь в Ад сверзиться, с большим камнем на шее или с мешком наполненном мелким песком». С «малыми», привычными грехами — результат одинаковый. Леонид усмехнувшись, «подправляет» священника: – Как сейчас говорят «без разницы», или «по любому». Священник. – Здесь, как ни выворачивай слова, ни фиглярствуй ими, конец совсем не весёленький, а страшный и необратимый для безпечных. В плену Заехали за знакомым диаконом. Едем по делам. Диакон досадливо говорит: – Завтра служба в Кремле. Надо вооружиться терпением. Водитель спрашивает: – Почему? – Атмосфера там не лучшая. – Странно. Древнейший собор. Такая благодать! – Да, сама служба там впечатляет. Чувствуешь особый подъём. Служит Патриарх. Ему сослуживает сонм архиереев. Часто и зарубежные владыки других Церквей. Старинные иконы, фрески… Сама служба – торжественная… Но вот после службы начинается неприятное. – Что? – Причастимся. В большой благодати начинаем помогать разоблачать своих архиереев. Вешать, укладывать их облачение. Приводить всё в порядок… Тут то и раздаётся громкий стук дамских каблуков и слышится гнусный, назойливый голос. Громко она, хозяйским тоном, возглашает: «Служба закончена! Освобождайте музей!..» Вся благодать, радость, приподнятость духа пропадают… А она вызывающе, неприязненно снова и снова долдонит: «Служба закончена! Освобождайте музей!..» – «Музей», – возмущённо ворчит водитель. – Воинственная атеистка, с коммунистических времён, наверное, засела там? – Наверное. Там столько святынь! Мощи угодников Божиих. Времени приложиться к ним у прихожан нет, не то что у нас. А так хочется, после службы походить не спеша, с благоговением по древнему храму. Приложиться к мощам святых, к иконам… – Жаль, – соглашается водитель. – Наши храмы у нас отобрали. Наглым образом наживаются на них, и не дают там служить, как положено. Для чего собственно храмы сооружены? Не для «музеев» же! Они и без этих паразитов всегда открыты для любого желающего войти туда. Безплатно! И денег не сосут из государственной казны. Сами себя, прихожанами поддерживаются и окупаются. – Да-а… – согласно вздыхает диакон. – Сколько наших святынь ещё в плену!.. Скоро тридцать лет, как рухнуло их Кащеево царство, а они всё правят, владеют награбленным, наглые оккупанты, – продолжает сердиться водитель. Размышления Долго стоял отец Пётр у витрины музея Троице-Сергиевой Лавры. К нему подошёл раздосадованной его долгой заминкой другой священник. Отец Пётр, указуя на выставленные, самодельные деревянные Потир и дискос преподобного Сергия Радонежского, делится своими размышлениями: – Вот. Раньше служебные сосуды были деревянные, а люди — золотые. Теперь сосуды у нас золотые, а мы… деревянные… Отставка Алтарник обращается к настоятелю церкви: – Батюшка! Благословите нас после венчания на месяц отъехать. – Имеешь полное право. Ты же в этом году в отпуске не был, – охотно соглашается священник. И отвлёкшись от дел своих, спрашивает. – А куда вы поедете? – В Таиланд. Настоятель оторопел, настолько неожиданным был для него ответ. Переспрашивает, не веря услышанному: – Куда, куда?! – В Таиланд, – невозмутимо отвечает алтарник. Священник долго молчит, после чего начинает расспрашивать: – Откуда вам такая дикая для православного человека «идея» пришла? – Почему «дикая», отец Серафим, – недоумевает в свою очередь будущий молодожён. – Все ездят. Там тепло, солнце, море. Нам денег дали. Погреться хочется. Сейчас в конце января некуда больше ехать. – Почему некуда? Сколько хороших мест у нас в России. Сергиев Посад, Суздаль, Питер, Елец, Задонск, Кострома, Торжок, Осташков на Селигере, Киев, Почаев… много мест замечательных на Руси, где и отдохнуть, и помолиться можно. – В этих местах всегда побывать можно, не опоздаем, а тут… необычного чего-то, экзотики хочется. – Зачем она православному человеку? – поинтересовался священник. – Один раз в жизни такое событие бывает. Вот и хочется, чтобы запомнилось надолго. – Не такое, не плотское, не басурманское запоминать надо, Лёшенька. Тем более в такой стране, всемирного разврата. – Да мы никуда ездить, смотреть ничего такого не будем. Только загорать, купаться и отдыхать будем. – Содом, есть – Содом. Служат там бесам. Невозможно в таких местах «отдыхать». Это всё равно, что на Мёртвом море, в Израиле. Кроме того, православному человеку, без посещения церковных служб – нельзя. Нигде, ни при каких обстоятельствах. Вы же там молитву совсем потеряете. – Нет, батюшка. Мы сохраним, всё сохраним, – пламенно уверяет Алексей. – Вряд ли, – уверенно отвечает священник. – В вертепе разбойников нельзя не то что молиться, а минуты даже находиться. В грязном, хоть и тёпленьком болоте нельзя не измазаться, так что не отмоешься. Затянет. – Мы постараемся, – просит алтарник. Немного помолчав, отец Серафим устало завершает: – Всё я тебе сказал. Поступай, как сам «знаешь». Отвернувшись, священник продолжил заниматься своими делами. Алтарник просит: – Батюшка! А ваше благословение? – Зачем тебе оно? Ты же по своему хотению поступаешь. Как я в этом перед Богом отвечать могу? Если ты наперекор идёшь. – Как же нам, без благословения, батюшка! – взмолился Алексей. Священник подумал, потом ответил со вздохом: – Ладно. Когда уезжать будете, подойдёте. На благополучный исход далёкого и опасного путешествия благословлю. Радостный, алтарник отходит. Через некоторое время зазвонил телефон, настоятель взял трубку: – Да, слушаю. Не разобрав, переспрашивает. – Откуда? – узнав, охотно и с приятностью приветствует. – А, из епархии?! Отец Феодор? Христос посреди нас! Здоровье? Милостью Божией, скриплю, держусь. Годы, конечно сказываются… Слушаю тебя. Некоторое время отец Серафим слушает, затем отвечает: – Понял тебя. По другому вопросу тебя потревожу. По поводу моего ставленника… Да, Алексей Нефёдов. Посылал, ходатайствовал я, но теперь… – какое-то время священник борется с сомнениями, потом определённо, уверенно говорит. – Остановить это надо сейчас. Открылись некоторые обстоятельства. Не готов он. Много ещё в нём оказалось мирского. Пусть постарается, повытряхивает. Пусть годок ещё походит в алтарниках, а там посмотрим, как себя будет проявлять. После решим, годится или нет. Рукополагать пока не надо, рано. Пока, так вот поступим… Шатких, неустойчивых и без него сейчас многовато стало. Зачем пополнять число тех, кто завтра может отступиться, отклониться?.. Отец Серафим ещё слушает собеседника по телефону, после чего даёт определённое указание: – Да, вычёркивай. Не надо нам Таиландов. Без них Россия обойдётся. Что?!.. Да это я своё, себе бурчу. Прости. В общем, по этому вопросу так! Отставка ему. На этот год пусть всё остаётся по-прежнему. Как-нибудь управлюсь и один, Господь поможет. Прошу молитв. Храни нас всех Господь и Пречистая Богородица, со всеми святыми в земле Русской просиявшими. Чудо-слово Звонко зазвонил будильник. Татьяна, подождав, не слыша никакой реакции сына, крикнула ему из кухни: – Вась, вставай! Подождав ещё минуты три, вошла в комнату, и потолкала крупного парнину. – Вставай. Будильник звонил. Спящий не отвечает. Мать не отходит от него. – Опоздаешь. Давай, вставай. Ещё подождала. Сильней толкнула его. – Меньше гулять надо. Раньше приходить и ложиться, тогда не будешь нежиться. Вставай! Двумя руками Татьяна стала раскачивать тело сына. – Дай поспать, – застонал он. Мать сильней толкнула его, прикрикнула: – Надо вставать! Понимаешь, надо. Опоздаешь! – Ещё рано! Вон сколько времени только. Могу ещё поспать!.. – он не глядя, показал в сторону часов на стене. – Отстань! Не мешай… Дай поспать! Но мать была непреклонна, заставила его встать. Сын резко вскочил, с обидой выкрикнул: – Какая ты жестокая! Он раздражённо зашагал в ванную. Резко зашипела вода из открытого до предела крана. Послышались кашель и сморкания. Татьяна, желая умягчить раздосадованного сына, весело прокричала ему: – Терпи, казак, атаманом будешь! Будь воякой не только по ночам с приятелями и девчухами, а вот больше по утрам. Не будь киселём в главном. Это поважней для жизни. Василий вышел с недовольным лицом, мрачно пробурчал: – С утра лекции читаешь! – Это не «лекции», а припарки банным веничком для бодрости.  Как он благодарен теперь своей покойной матери, что была с ним «жестока». Что научила его понятию «надо». Как легко ему было везде с этим чудо-словом; и в армии, и на заводе, и в учёбе… всегда, повсюду. Спасибо тебе, строгая, «жестокая» мама. «Все желающие жить благочестиво во Христе Иисусе будут гонимы». (2 Тим. 3, 12). Запрет Благостно московское утро летом, в раннее время, в воскресный день. Чисто, светло, пустынно на улицах. Молитва сама творится. Радость во вне, и в тебе самом. Идёт Филипп на раннюю службу в один из столичных храмов. Ещё на подходе вдруг ощущает недостаток чего-то важного, тревожится. Но чего?.. Звона колоколов не слышно!.. Остановился, припоминает, что и в предыдущий день, тоже вроде бы не слышал. Почему? В церкви его поначалу отвлекли, как обычно перед службой, подготовительные хлопоты. Приложился к иконам, зажёг свечи, подал записки… Началась служба. Тут тем более отошло всё второстепенное. После службы он остановил выходящего диакона, полюбопытствовал: – Отец диакон, что случилось? Не слышно было звона колоколов. Звонарь заболел? – Нет. – А что тогда случилось? – Представители от жителей из окружающих, элитных домов, пожаловались на звон по утрам. – Разве на Руси кому-то звон церковных колоколов бывал не по душе? – Тут особый район. Важные персоны здесь проживают. Звякнули куда надо и... – «Слуги» народа? – Да. Приходили от них. – И что? – Настоятель распорядился, чтобы звонили только после поздней, воскресной Литургии и перед Всенощной. Филиппу осталось только развести руками и тяжело вздохнув, изречь: – Вот до чего уже Веру нашу Православную опустили! В Первопрестольной столице России!.. Раньше разбивали колокола, а теперь кляузами и указульками молчать заставляют. Что же дальше будет?.. Один только шум да смрад в столице останется?.. «Живущие по плоти Богу угодить не могут». (Римл. 8,8). С чего начинать К отцу Исидору приехала женщина, уже бывавшая у него и получавшая от него советы. – Как у тебя дома? – спросил он её, когда она подошла к нему. – Спасибо вам, – вся сияя, не сдерживая радости, поделилась приехавшая. – Дочь с детьми устроилась. Работу, там где вы посоветовали, ей дали хорошую. Чуть переведя дух, продолжила: – И человек ей, хоть и сидел в тюрьме по глупости, хороший попался. Живут они вместе. Детей её усыновить хочет… – Это всё хорошо. Живут они благочестиво, в браке или нет? – перебил её священник. – Пока ещё нет, собираются расписаться. – А венчаться? – …До этого ещё не скоро, я думаю. Он – неверующий. Судьба у него непростая, – чуть взгрустнула приезжая, но тут же ободрила себя. – Но, мы надеемся, придут они к этому. Человек он – добрый, хозяйственный… – Это далеко ещё не гарантия,– невесело и загадочно сказал священник. Собеседница чуть растерялась, настаивает на своём: – Хороший человек. Любят они друг друга. – Плотски. Опять запнулась прибывшая, потом продолжила своё: – А все мы с этого начинаем! Обсмотрим друг друга. Хорош, хороша ли?!. Есть ли за что, простите, уцепиться? С этого у всех и начинается общая жизнь, и дети рождаются. – Не у всех… Священник твёрдо остановил разговор, дабы он не шёл в спорном направлении. Испытующе взглянув на прибывшую, сказал: – У меня времени на споры — нет. Поэтому скажу тебе прямо. Не взыщи. – Говорите, батюшка, – с готовностью согласилась посетительница. – Необходимо, прежде всего – воцерковиться ему и венчаться! Иначе бес закрутит. Есть у меня примеры таких сожительств, вплоть до раздела, лишения жилья и убийства даже. – Ой!.. – подскочила прибывшая и схватилась за сердце. И тут же жалобно, просящее залепетала. – Почему им не пожить-то нормально? – Нормы мы придумали, а у Бога они другие. – Почему мука должна быть? В чём они провинились? – Пока в небольшом. Не с того начали. А чтобы не усугубить грех и потом воздаяние за него, лучше сразу всё исправить, – не стал, как многие прилаживаться старый священник и продолжил. – Когда не поставлено как надо, дому не устоять. Без этого, ни с чего разожжёт бес, и если человек не укреплён, его понесёт... Даже до преступления. Помолчав, священник добавил: – Сейчас всё очень неустойчиво у них. Он ещё слабый в духовном. Может не выдержать напора забот и хлопот, и вся «хорошесть» отлетит. Опять она тогда одна с детьми останется, без помощи, ещё более надломленная. Поразмыслив, добавил: – Сразу надо устанавливать всё на правильном, твёрдом фундаменте. «Потом – суп с котом». Потом затвердеет и не повернёшь. Он скорее свернёт вас и детей на нецерковную жизнь. Даже если и останется с вами. Что важнее? Души спасти, хоть и в трудах многих, в одиночестве. Либо весёленькую жизнь проскакать с муженьком в обнимку, а на мытарствах застрять, погибнуть? – Конечно… спасение необходимо. – То-то и оно! – И как им теперь быть? – С добром и благочестием, укрепляя друг друга, идти правильным путём. Не сворачивая, а там, и Бог поможет. – Они и так мало радости в жизни видали, а вы им ещё такие строгости назначаете. – Да не я… Что «я», так… – отец Исидор дунул в сторону. – Тля. Грешный из грешных. Предчувствие у меня такое. Надо сразу этого «хорошего» в правильные рамки поставить. Иначе он на прежнее зарулит, и их туда утащит. – Может, поживут ещё, порадуются, а то спугнём его, улетит. Может само потом образуется?.. – жалостливо стала она выпрашивать. – Если он пугливый и ненадёжный, пусть лучше сейчас летит куда ему надо. После тяжелей и больней обойдётся. Нам всегда надо о главном заботиться, о Небесном, чтобы Там радоваться, в вечности. А тут нам всем работать над собой надо, по́том, трудом зарабатывать, только чтобы за жёрдочку, пусть на краю где-нибудь Там уцепиться… Прибывшая помолчала, потом с грустью сказала: – Ехала с большой радостью, а получила смущение… – Ты что?!.. Многие святые молились, чтобы им даже мученическая смерть была дарована, а ты… о чём-то ещё торгуешься. Что особенного я сказал? Напомнил, что жить надо по правилам, ответственно… Это только святой жизни отцы и мученики, как молния, без тяжких мытарств прямо у Господа на коленках оказываются, как желанные, драгоценные сыны или дщери. У нас же, грешных – долгий срок для трудов и скрупулёзнейшего внимания к себе, исполнения положенного христианину… Помолчав, собеседница с трудом согласилась: – Это оно так… но буднично, без радости как-то… – То-то и оно, что мы так низко пали. Оперетту нам подавай, Голливуд! – вспленул руками отец Исидор. – Забавляться, грехи вытворять, нам – в охотку, легко, не страшно, а потрудиться, себе же в пользу — не хотим. Бежим от этого. Первых веков мученики, более чем триста лет, сами к мучениям бежали. Их едва удерживали. Так они к Богу рвались. А мы, наоборот. В обратную сторону бежим — к земным страстям и удовольствиям, к диаволу, в погибель! Потому скоро этот тонущий корабль с обезумевшими пассажирами скроется в пучине. – И что нам делать? – Спа-сать-ся! Крылья обретать. Чтобы не поглотила пучина. – Где ж их сыскать, эти крылья?.. – В постоянном бдении, труде, терпении скорбей, добре и любви, поддержки друг друга. Долго молчали. Прибывшая тихо, со смирением попросила: – Я поеду, батюшка?.. – Да, езжай. И блюди, храни, помогай, подталкивай их к Церкви, к спасению. Это – надёжный, спасительный якорь, иначе унесёт... – Постараюсь, как смогу. – Пусть этот уговор наш будет твёрдым правилом для всех вас. Ободряя на труды, заботы и терпение, отец Исидор улыбнулся. – Хорошо, – облегчённо, с пониманием и решимостью согласилась собеседница. – Живите по доброму. Его, нового мужа и отца приёмных детей почитайте, мягко, терпеливо воспитывайте, воцерковляйте… а там, что Бог даст. Он – видимо не плохой человек, но если не помогать ему, снова может стать орудием зла, невольно, без намерения, или случайно. Живите. Бойтесь только одного – отпасть от Бога, старайтесь не потерять Его покровительного намерения к вам. Этого бойтесь. Самим собой гонимый Произошло всё быстро, можно сказать, в один день. Неприкаянный, гонимый отовсюду всеми стал Вячеслав. Изгнан был из своей квартиры родственничками, которых он приютил, прописал, но они через суд, по каким-то там «долям» выселили его. А без жилья человек — «бомж». «Без определённого места жительства» — как определили таких несчастных в своих бумагах и наградили кличкой всесильные чиновники и полиционеры. Преследовать, бить, обирать, обижать... в этом у них есть умельцы. Помочь же человеку, возстановить справедливость, защитить — это уже получается «не их компетенция». Уличная шпана быстро распорядилась его деньгами и документами, какие остались при нём. И теперь он безправный, без пристанища, нигде не работающий, без средств к существованию — на улице. Но самое печальное, что через это быстро начала разрушаться в нём внутренняя, душевная структура. Самодисциплина, воля, стремление к благим, полезным делам, ощущение себя «в строю», соучастие в судьбах и бедах других людей – всё стало тусклым, не нужным, никчемным... А что же такое — человек? Ведь и Иов многострадальный был в немощи, в язвах, презренный и отброшенный всеми, но главное в нём, духовное — не исчезло! Только крепло и утверждалось. Униженный до предела, он был выше и значительней многих. Что, увы, не характерно для нас сегодняшних, кого колесо цивилизации раздавливает и отбрасывает на обочину. Слава Богу, года через два после страшной драки, в которой Вячеслав чуть не погиб, хватило ему духу встревожиться о своём состоянии. Вспомнил он тогда детские годы, когда ходил с бабушкой в церковь и взмолился к Николаю-Угодничку (больше никого не мог вспомнить). Как из дымки выплыло подобие строгого лица святого и его грозящий, упреждающий перст, которым легко махнув, выкинуло Вячеслава из смертоносной, злобной кучи тел, кромсающих, убивающих друг друга. Уехал он сразу же подальше от греха, из большого города. Поначалу прибился к одному небольшому приходу. Трудился и жил там тихо, спокойно. Помогал на службах по мере сил. Батюшка там был пожилой, тихий, много он с Вячеславом нужных, полезных бесед провёл… Прихожан было мало, и все доброжелательные, внимательные. Жизнь, как в раю!.. Но отравлен уже был он безпокойством и смутой, «надоело» ему там. Пошёл снова в мир, болтаться там, пока опять не наполучал пинков и побоев. Поехал было в прежний приход к знакомому старчику. Ан, старца уже нет. Умер он. Похоронили. Куда податься?.. Опыт подсказал: «Ищи приют у Божьих людей». Искал. Повезло. Нашёл. Снова, как в санаторий, на зиму прибился к другому приходу, потом в небольшой монастырь перешёл. Но и там, отвыкший от дисциплины, возроптал, и едва запахло весной, двинулся далее в неведомый путь. Так перебивался он чем мог, шатался из церковного уюта, в суетный мир, и обратно. Как-то, сильно изголодавшийся, прибыл он в знакомый монастырь на престольный праздник. Сердобольные иноки дали ему помыться. Сняли с него мокрую, грязную одежду, заменили на чистую и сухую. Усадили его в трапезной. Накормили вкусной, сытной по случаю праздника, едой. Он с непривычки от такого количества пищи долго сидел и отдувался. Никто его не торопил, не прогонял. Так и сидел пожалуй с час, один. Все разошлись по трудам, а он встать не может. Разморило его телесно и душевно, Защемило в нём. Вспомнились и поучения старого благодетеля-священника. Расчувствовался неприкаянный, бессчётно битый бедолага. Но и лукавый силен. Борол его видениями бродяжнической «свободы», безответственным, не трудовым житием. Насуплено и долго боролся, смотрел перед собой Вячеслав, потом ударив по столу, изрёк решительно и даже угрожающе: – И всё равно! Не пойду я в монахи!.. Посидев ещё какое-то время, встал. Разыскал на подоконнике свою котомку. Взвалил её на плечо и пошёл прочь из монастыря, с раздражением сторонясь идущих ему навстречу, спешащих на праздничную службу людей. Двое иноков, несущих послушание у врат обители, скорбно проводили взорами согбенную фигуру уходящего. Один из них, что постарше, с сожалением покачав печально головой, произнёс ему вслед: – Эк, как враг крутит человека. Жаль его, а помочь ничем нельзя. Сколько беседовали с ним и старцы, а всё не впрок. Это уж, если сам человек не остановится, никто не остановит. Так и будет самим собой гонимый. – Говорили же святые отцы, что спасение человека совершается не без его усилий и участия, – подтвердил второй инок. – Да, – вздохнул первый, и осенив крестным знамением уже далёкую фигурку Вячеслава, произнёс: «Помоги ему, Господи!..»  «Спасается человек только неизреченной милостью Божьей» (ап. Павел) Опалённые войной Сергей родился в конце войны. В начале победного сорок пятого. Но именно его одногодкам, тем, многим из них, к которым отцы не вернулись, погибли в самом конце войны, было труднее всего. Те дети, что родились перед войной, или немногие, что родились во время войны, были старше его. С ними было легче сосуществовать. Они, в основном тоже – безотцовщина, хлебнули немало горя в военное лихолетье. Поэтому, они были добрее и справедливее. Особо не задевали и не обижали. Часто и защищали. У него, Серёжи, как у многих не было отца-защитника. Погиб в конце войны, в Польше. Да и мать, сутками при сталинском жесточайшем режиме отсутствовала на малооплачиваемой и тяжёлой работе. Либо лежала по больницам, залечивая надорванное войной, загубленное здоровье на рытье окопов под непрерывным дождём и снегом 1941 года, когда немец подошёл вплотную к Москве. Поэтому, почти круглый сирота, он был беззащитной мишенью для всех, особенно для тех, кто был моложе его. Их, послевоенных детей было много. Они резко отличались от рождённых до них. Все они были желанны, наследники радости, успеха. Почти все имели братьев и сестёр. Ну и конечно же – отцов. Нерушимых защитных стен, а если надо, то и бульдозеров, готовых, не разбираясь «прав-виноват», смести всех и вся за чадо своё. Этим послевоенные детки часто пользовались и в любом споре прибегали к такому «аргументу». Что оставалось делать безотцовским Серёжам и другим детям военных лет?.. «Скисать» с ранних лет, от безнадёги и безсилия, расставаться со своей активностью, равностью среди ровестников? Плакаться и искать кого посильней, да подобрей, чтобы защитили среди взрослых, которым совсем не до того в послевоенной разрухе. Чтобы они ссорились, устраивали склоки из-за его обид? Либо рабски выстраивать для себя с самого начала жизни своей, скучную судьбу в вечной подчинённости и раболепии. Рано начинать, приобретать привычку к «утешениям» в виде курения и выпивки. Сбиваться в агрессивные стаи. Быстро вливаясь озлобленными «шестёрками» в разные сброды и банды, чтобы затем совсем загубить свою жизнь. Или, как он, занять круговую оборону ото всех. Отдалиться, стать терпеливым, внимательным ко всему. Ловким, и дальновидным, чтобы вовремя уклоняться от нападений. При малейшей возможности их отражать. При полученных обидах, оскорблениях, побоях – молча, с терпением, не ища ни у кого помощи и пощады (их нет и не будет), из последних сил убежав, укрывшись, закусив губы от боли, зализывать самостоятельно свои раны. Годам к семи-восьми он преуспел в этом. Если не считать ран от неожиданных налётов «тяжёлой артиллерии»; отцов, дядей, либо ровестников, но более старших, более крупных и сильных, чем он, обидчиков. С другими он управлялся. Даже если они были не намного старше его. Часто дело останавливалось, стопорилось, не доходило до драки. Те, превосходящие его, видя в нём твёрдую, непреклонную решимость стоять до конца, останавливались. Соглашались на его право и участие в том или ином конфликтном вопросе. Он рано овладел наукой стараться уходить, не ввязываться в склоки. Не держаться за вещи, игрушки. Да их почти и не было. Не цепляться за других, не искать чьей-либо защиты и покровительства. Не раз это оборачивалось обратной стороной. Или защитники, когда была острая нужда в их помощи — отсутствовали, или вовсе отворачивались, предавали в ответственный момент. Он выучился быть одиноким, разглядывал, рассматривал, изучал окружающее с насторожённым вниманием. Сколько же он находил удивительного и прекрасного! Так много вокруг красивого и интересного вокруг!.. Если же случалось. Приходилось отстаивать что-то важное, принципиальное. Тут он ощетинивался и шёл безстрашно напролом, чего бы это ему не стоило. Терял всякий страх и инстинкт самосохранения. Тогда он становился мгновенно непреклонным, страшным для соперников. Уже сцепившись, замахнувшись на него, сильный и мощный противник, или несколько их, устремившись на него, уже глядя властно и победно замахнувшись на него, «спотыкались» о его твёрдый взгляд, полный решимости идти до конца. Взор, не робкого, трясущегося мальца, а яростного, готового на всё, хоть и небольшого, но воина. Который будет драться до последнего и с кем угодно, ни перед чем не остановится в своей решимости. Противники этим устрашались. Их уже не манила перспектива лёгкой победы. Потому что с ним таковой не будет. Достанется немало и им. Победа над ним, может быть достигнута только дорогой ценой. Это не манило, не привлекало… С руганью, ворчанием, но и признанием его силы, сильные неприятели отступали, отходили. Потом он, уже взрослым, прочитал где-то про такое «… и тогда я силой вырывал победу у изменчивой судьбы». Среди сослуживцев он, несмотря на вежливость и открытость с окружающими, но молчаливый и замкнутый, когда дело становилось серьёзным, поступал исходя из этой, созданной в детстве закваски и многого достигал. За что и получил соответствующую кличку, — «яростный». Именно в России, где только для русских созданы множественнейшие несправедливости, препоны для занятия кем-либо из них важного, положенного их таланту и творческим возможностям видного, влиятельного положения, такая позиция — наиболее верная и возможная. Это доказали многие, известные люди, тоже опалённые войной, и в мирные времена ставшие честью и славой России. Только такие, прорвавшиеся сквозь несправедливости, лишения, страх, боли и многие средостения иноземцев, захвативших власть в нашей стране, добились победы над созданными им труднейшими обстоятельствами, а через это над многими нашими врагами. Преодолевшие множество незаслуженных обид, оскорблений, всяческих препон и скорбей «лишенцы», именно они достигают у нас чего-то значительного. Их список невелик числом, но он значителен и важен для нас. Благодаря им, остались ещё какие-то уцелевшие рубежи у нашего народа. Они составили и составляют особую славу и честь в стоянии России, да и всего мира. Да, часто и рано они погибают, но прорывают тьму, своим ярким светом молний, встряхивающих окружающую мертвечину. А сколько их, менее знаменитых!.. Сколько совсем неизвестных!.. Сколько подстреленных на подходе, на взлёте!.. Россия дала их и даёт больше всех стран мира, вместе взятых… Именно из тюрем вылетают самые сильные молитвы, песни и всполохи… «Когда евангельскую заповедь нарушает один человек, то и отвечать надо ему. Но если что-то противоречащее Заповедям делается государственным законом, то гнев Божий падает на весь народ, дабы его вразумить». Прп. Паисий Святогорец. Неумеки Петрович, оторвавшись на минуту от работы, грустно посматривает вокруг. Тяжело вздыхает, горько покачивает головой. Он никогда ничего, ни у кого не просил. Всегда имел своё. Хозяин! Всё у него всегда было. Другие, особенно дети, с презрением всё, что он приберегал, называли «хламом». При случае, тайком выбрасывали. А он ничего не выкидывал. Всё складывал в сарайке, по ящичкам и банкам. Устало он жалуется соседу: – Испортился народ! Ничего делать не хочет и не умеет. Попросить ни о чём молодых нельзя. – Почему? – Да потому, что их лучше не просить. При любой работе, только и слышится от них, от всех: «Дай, это… Дай то…». Спросишь: «А у тебя, нет, что ли струмента? (шурупа, гвоздя, гайки, пружинки какой…). У них один, лёгкий ответ: «Не-ка…». Безпечно так отвечают «помощнички». И не поймёшь, то ли они ведут себя так для того, что делать ничего не хотят. То ли потому, что на самом деле ничему не обучены и ничего не имеют, не берегут. Хоть самому за семьдесят, а лучше никого не просить, чтобы помогли. Только раздёргают. И моё время убьют. В лучшем случае, будут только каждую минуту бегать, отрывать, просить: «Дай то, другое, третье…». И ещё: «А как это делать?..». – Да, при таком отношении человек всегда будет зависим, растерян, безпомощен, – согласился тоже седой собеседник и поддержал. – Эх, испортился народ. – Пропали жилка хозяйская, сметливость, дерзновение, а за ними и сам человек. Всё вышвыривают, новое и новое покупают. Без конца! Конечно, при таком безпорядке и небрежении, никакой зарплаты не хватит. Постоянно не будет то того, то другого. Бережливость, заботливое, кропотливое отношение ко всему и делало человека свободным, а не беззаботность и распущенность. Просишь их порой: «Оно ещё хорошее, не выбрасывай! Жалеть, искать будешь – не найдёшь». Выбрасывают! – Да, да… точно, – согласно кивал головой сосед. – Искать будете, когда понадобиться! К соседу пойдёте? А он тоже – выбросил. И что? Так и шастаете друг к другу, безцельно и пустопорожно. Сколько времени от этого теряете, без пользы!.. Всё равно выбрасывают! – Ой! Правду ты Петрович говоришь… – Раньше всё человек мог. Всё у него было. Хоть и жили впроголодь в колхозном, кагэбэшном рабстве. Не имели практически ничего своего. Перед всякими бездельниками, начальниками «виноватыми» были. Одевались, ели скудно. Работали много, и не на себя. А всё, что необходимое ни спроси – было. И детей, не боялись, рожали, растили, учили. Гагариных, Королёвых, Жуковых… Сосед продолжил перечисление: – Да, многие русские на весь мир прославились… и скольких не известных стране дали. – А теперь что? А теперь кто? – снова подхватил бразды беседы Петрович. – Одни посредственности: Церетели и Акунины. Кобзоны да Собчаки, Жириновские да Чубайсы… Тьфу! Одна дрянь по телевизору для миллионов с утра до ночи мелькает и развращает всех. Смотреть тошно. – Да, жить как надо и работать разучились, – в унисон перенял сосед. — Простейшего сделать не могут. Классных скотников, токарей, столяров, плотников... — нет их! Перевелись, как мамонты. Одни менежеры да юристы, чиновники–взяточники, сторожа, да ОМОНовцы из них. Неумеки, да разгульщики. – Приспособленцы, – поддакнул сосед. – Вспомнят! Вспомнят они нас и дедов наших, – грозно тянул свою тему Петрович. – Кабы только поздно не было. Навыки крестьянские, да рабочие все, не то что растеряли, а не захотели их иметь вовсе. А без этого разве может быть мужчина?.. Сам же уверенно ответил: — Только баба в брюках! Поэтому у них, кто и женится, бабы в дому̀ и командуют... Вот и клюнет жаренный петух в заднее место. Уже клюёт. Они этого не понимают, не чуют пока. – Да, странно, – хотел было разъяснений по этой теме собеседник. Петрович, упрямо, будто через бурелом, ломил свою мысль: – Было уже такое. К семнадцатому году, да августу девяносто первого. Как на нынешней, так называемой Украине, тоже бездельников, шпану взрастили, вывели на площади бесноваться. У нас на Пушкинской в Москве, у тех «Майданы» в Киеве были. И что? Страну раздолбали и что было потеряли. Рачительного хозяина, кормителя в семнадцатом угрохали и голод страшенный был. И нас, боюсь, такое не минет. – Ой, не дай Бог! – со страхом перекрестился сосед. – А куда же деваться то? Скоро до конца всё промотают «наследнички», что мы сохраняли да преумножали. Как евангельский блудный сын, расточат всё, что до них деды и прадеды накопили да наработали, и всё! Конец тогда всему. — Да, рачительные, бережливые работники, хозяева дома своего перевелись… Но, Петрович, согласись. Что не совсем уж так мрачно. Есть ребята и хорошие, работящие. – Есть! – удивился сам себе и такому лёгкому, уверенному ответу своему Петрович. – Но мало. Я же про основную массу говорю. – Так, вот ты сам говоришь «клюнет», тогда дедовская и наша закваска в них проснётся. – Сомневаюсь, – повернул на прежнее Петрович. – Проснётся! Увидишь. В целом, ребята хорошие. Не все и не всё пропили. – Будем надеяться, – поддался, согласился Петрович. – Дай то Бог! – уверенно сказал сосед, отбрасывая всякую возможность для сомнений и встав, широким движением руки совершил на себе крестное знамение в сторону икон. Не оставляя никаких других мнений, произнёс. – Бог поможет. Он может — всё! «Слабые мужчины заводят любовниц… Сильные — крепкие семьи!» Обратно в бездну Когда Никита Хрущев кричал, что последнего попа покажет по телевизору, только самого Никитку Преисподняя взяла. Очевидцы рассказывали, что во время похорон на Новодевичьем кладбище, когда гроб его опускали, земля провалилась, и улетел гроб куда-то вниз, в тёмную бездну. Кидали-кидали туда землю, как в бездонную пропасть. Потом решётку сверху поставили и камней на неё насыпали, а потом уж сверху землю накидали... Где же ты, некогда могучий и державный, русский православный народ? Неужели ты совсем изжил свою силу? Как исполин, ты великодушный и радостный совершал свой великий, указанный тебе свыше путь, благовествуя всем мир, любовь и правду. И вот, ныне ты лежишь, поверженный в прах, попираемый своими врагами, сгорая в пламени греха, страстей и братоубийственной злобы. Неужели ты не возродишься духовно и не восстанешь снова в силе и славе своей? Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как безплодную смоковницу? О, да не будет сего. (свт. Тихон, Патриарх Московский и всея Руси) Поучение псаломщика «Одно из коварных средств наших врагов – после гонений на Церковь сейчас, дать ей материальное благосостояние. Это более изощрённое гонение на дух Православной веры. Цель — ослабить волю, а потом уничтожить. Об этом говорится в Священном Писании: «Не бойтесь убивающих тело ваше, душу же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геене» (Мф. 10, 28). Вот — живые примеры преодоления этого смертельного искушения. Старые священники рассказывали о событиях 1937-го года, когда двух священников вывезли в лес на расстрел, одному было около 80-ти лет, а другому – лет 50. Говорит один из комиссаров: — Копайте яму. Выкопали. — Ну, давайте, отказывайтесь от своего Христа. Старый священник говорит: – А что мне отказываться, я со Христом всю жизнь жил, с Ним и умру. – Ну, а ты что? – приступили к молодому. – У тебя же дети… Тот подумал: «Я сейчас откажусь, а потом покаюсь» – и говорит: – Я отказываюсь. Тот комиссар его тут же «хлоп!» и застрелил. – А ты, – говорит, – старый дурак, всё равно скоро сдохнешь. Иди, служи. Вот. Поманили – убили, и не дали покаяться отступнику.  Рассказывали ещё, что в тех же 20-30-х годах подобное было испытание. Повели осуждённых ров копать. Выкопали. Под пулемёт поставили, кричат: – Ну, кто хочет жить, выходите! Идите в колхозы, на заводы работать, а в церковь не ходить! Часть арестованных вышла. – А вы что? – спрашивают оставшихся. Те отвечают: – Мы работать не против, но умрём за Христа. – Ну и умирайте, дураки! Пулемёт направили, и поверх их голов очередь пустили. Потом, посмеиваясь объяснили: – Ну, ладно, идите. Молитесь... + + + Будем же тверды в вере! Господь Своею благодатию, да благословит всех православных и укрепит в стяжании мира душевного, радости сердечной, ясности и твердости помыслов, решимости стоять за Русь Святую и Веру Православную, Царя и Отечество и выстоять до конца. Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!»  Россия, Русь – куда я ни взгляну... За все твои страдания и битвы Люблю твою, Россия, старину. Твои леса, погосты и молитвы. Люблю твои избушки и цветы, И небеса, горящие от зноя, И шёпот ив у смутной воды, Люблю навек, до вечного покоя... Россия, Русь! Храни себя, храни! (Ник. Рубцов). Заказы о пересылке книг священника Виктора Кузнецова по почте принимаются по телефонам: 8 (499) 372-00-30 – магазин «Риза», 8 (964) 583-08-11 – магазин «Кириллица». Для монастырей и приходов, общин... книги — безплатны. Звонить по тел. 8 (495) 670-99-92.
|
17 ноября 2022
Просмотров: 4 128
Другие новости по теме:
