— Попробовала я завести кур. Купила больших уже цыплят. Покупала им крупы, крошила хлеб, печенье, конфеты... каши всякие варила им. Они подросли. Мне сказали, что на участке им тесно, надо им червячков кушать. Но я же не могу их выпустить наружу. Они разбегутся, не найдёшь.

Убедительно разводит она руками.

— Решила я сама им червяков найти. Взяла лопату, накопала, набрала банку червячков. Пришла, помыла их вначале с мылом, потом с порошком, чтобы они были почище, не пахли. Положила на блюдечко помытых червячков. Поставила около кур, а они – ноль внимания, я и так, и сяк!.. Нет, не едят, не подходят даже к ним ! Может им другие какие, особые нужны?..

Рассказала соседям об этом, а они на смех меня подняли. Смеются надо мной почему то... Если куры привередливые, я то причём? Чего тут смешного то?..

«Вне Православия русский человек – дрянь, хуже, чем ничто.

Вне Православия русского человека просто не существует»

(Ф.М. Достоевский).

Выяснили

Она: – Слушай, а что ты из себя представляешь? Кто ты?.. Денег от тебя особых нет…

Он (Помолчав). – Если так. В такой форме и таким тоном ставится вопрос, тогда я не понимаю, что у нас общего, вообще?

Она (Вызывающе). – Ничего.

– Зачем мы тогда живём вместе?

– Не знаю.

Он (Тяжело вздохнув). – И я не знаю.

Замолчали. Закрылись, каждый в свою потаённую, тёмную кладовку для мрачных мыслей и решений...

Гаишник

Рассказ водителя, вызвавшегося нас подвести:

— Ехал я как-то в левом крайнем ряду. Скорость хорошая. И вдруг передо мной женщина неожиданно тормознула. Что делать?! Я резко тормознул. Но машину по инерции несёт. Правый ряд занят! Куда деваться?! Пришлось нарушить. Крутанул влево, переехал сплошную полосу и на встречку выехал. Благо там никого не было в этот момент. Объехал ту девицу на «фольксвагене». И, как всегда, в таких случаях некстати, постовой рядом оказался.

Остановил меня. Дело ясное. Права сразу при таком нарушении надо отдавать, и потом через суд, через год, может, отдадут. Да, штраф большой заплатить придётся.

Признавая свою вину, я, как мог, объяснил необходимость своего манёвра. Обычно это лишнее занятие, они не слушают. А тут! Выслушал меня гаишник, подумал, и вернул мне мои документы, права! Даже денег не взял! Чудо! Поблагодарил. Поехал я счастливый.

Прошло лет пять. Ехал я как-то зимой. Мороз крепкий стоял. Вдруг вижу, в кювете машина полицейская валяется. Вся разбита о дерево. Видно, занесло её на скорости.

На обочине стоит окоченевший гаишник. Видно, давно стоит и никто не останавливается, не берёт его. Присмотрелся я, а это тот мой знакомый постовой, который простил мне большое нарушение моё. Конечно же, я остановился, помог ему. Отогрел. Выручил.

Редко мы ныне говорим про такие события. Всё больше ворчим, возмущаемся, неприятное что-нибудь рассказываем. Мутным потоком прыскаем друг другу на мозги. Такие истории о добре и помощи взбадривают, придают сил. Нечасто их услышишь. Согласился, поддержал я рассказчика:

— Да! За добро добром всегда платится, и это не только в сказках, но и в нашей повседневной жизни, — порадованные за поучительный рассказ, поблагодарили мы водителя.

«Бывали ль вы, братия, когда-нибудь в рабочей резчика или скульптора? Если бывали, верно заметили, как такого рода художники, начертав в уме образ того, что преднамерены выделать, приступают потом к делу, разными к разным приемам приспособленными орудиями обсекая, вырезая и окончательно отделывая часть за частью, пока взятое вещество ни примет вида, сходного с тем невещественным образом, какой носят они в уме своем.

Отсюда к немалому нашему утешению, заключаю: настоящее наше горестное положение означает, что Господь, как художник, промыслительно взял нас в руки Свои, как необделанное, годное однако ж к обделке вещество, - и вот бедами, как ударами молота, одно за другим отсекает в нас все излишнее и противное тому образу, в который Он хочет возвесть нас...»

(свт. Феофан Затворник, 1860 г.)

Отказался – победил!

— Вначале я не обращала внимания на странные события, но они регулярно повторялись.

Суть же вот в чём.

Бывая в гостях у брата, я стала замечать странное поведение его сына. Если шёл по телевизору какой-нибудь фильм или передача, племянник мой спокойно играл, чем-то занимался. Стоило только появиться на экране рекламе, он тут же всё оставлял и бежал к телевизору. Становился прямо напротив экрана, как вкопанный, и заворожено смотрел.

Делаю ему замечание:

– Вова, отойди! Ты всё загородил. Никому не видно.

Племянник не реагирует. Не двигается с места. Вторично кричу ему, громче:

– Вова! Ты что? Не слышишь?!..

Тот столбиком стоит, не двигается. Никакой реакции! Никакого внимания на то, что к нему обращаются.

Не выдержав, вскакиваю с кресла. Подбегаю к нему. Хватаю его за руку. Дёргаю, пытаюсь развернуть его к себе и отвести в сторону. Он будто чугунный, не поддаётся.

Реклама заканчивается и он, будто его расколдовали, отпустили, снова становится мягким и послушным. Сам поворачивается ко мне, глаза ещё отсутствующие, только начинает приходить в себя. Спрашиваю:

– Ты, что? Не слышал, я тебя звала?

– Нет, – отвечает он.

И я с ужасом вижу, по его глазам, что он не лжёт. Переспрашиваю:

– Как «нет»? Я же дважды и громко тебе кричала?

– Я не слышал, – отвечает он.

При этом, меня охватывает холодок непонятного страха. Вижу, он говорит правду. Не знаю, что ему ещё сказать, чтобы не напугать его, предлагаю ему дружелюбно:

– Ну, ладно. Иди, играй.

Он спокойно уходит, снова став живым и послушным мальчиком. Снова возвращается к своим играм.

Когда опять на экране начинают показывать рекламу. Он, как по команде, тут же бросает свои игры и стремглав бежит к телевизору. Опять застывает перед экраном. Снова я прошу его, кричу ему… Он никак, ни на что не реагирует, полностью заворожённый показом рекламы. И опять, едва она заканчивается, будто разом «размораживается».

Опять честно сообщает, что не слышал ничего, никаких окриков моих. Снова ожив, возвращается к играм.

Одна из сидящих с нами, успокаивая наше волнение, сказала:

– Чего вы так волнуетесь? Они все так ведут себя. Мои дети точно так же. На самом деле. Они ничего в этот момент не соображают. Никого не слышат. Ничего с ними в этот момент сделать нельзя. Они «не в себе».

– А в ком? – спросил кто-то.

Знакомое, леденящее молчание охватило на миг всех. Кто-то усугубил уточнением:

– Вернее, «кто» на них так властно влияет в эти моменты? Ведь не сама по себе картинка. Значит за ней, есть что-то такое!..

Страх у всех усилился. Мужской голос своим объяснением осадил его куда-то в наши глубины:

– Это, наверное, знаменитый «двадцать пятый кадр»? Который невидимо проскакивает в этих рекламах, несущий особую, зомбирующую информацию.

– А что в этом «кадре»? – боязливо спросил кто-то.

– Об этом определённо никто ещё ничего не сказал. Хотя про «кадр» уверенно говорят многие. Во всяком случае, что-то завораживающее и парализующее. Может морда какого-нибудь Вельзевула… – попытался определить мужчина.

Тягостное общее молчание было ему ответом.

– И что же делать? – спросил кто-то.

– А ничего! – ответил с гробовым оптимизмом мужчина. Потом продолжил с пугающим смешком. – А чего тут сделаешь? Никто ничего не предлагает. Чего мы можем?

Сам же категорично отвечает по складам.

– Ни-че-го!..

Опять установилось горестное молчание.

– Значит, нами кто-то управляет? – робко предположил женский голос. – И… прямо из телевизора воздействует.

– Вполне может быть и так, – поддержал её другой.

– И как же теперь быть? Как жить нам?

– А никак! Жить себе и жить. Как живётся, – бодряческим тоном ответил на тяжёлые вопросы мужчина. – Главное – ни во что не вникать!

– Так тоже нельзя. Мы же – люди! Мыслящие создания. Мы должны знать, понимать, что с нами происходит.

– А зачем?

– Затем, что у нас растут дети. Мы должны им объяснять, как жить, чего остерегаться.

– И что это даст?

– Мы защитим их от опасностей.

– Не защитите!

– Это почему же?

– А потому, что опасностей этих сейчас очень много!.. И они в тонких, запрятанных видах и формах, ни до чего вы не докопаетесь!..

– А если постараться?

– Безполезно! Мы с этим «двадцать пятым» кадром ничего сделать не можем. А это – мелочёвка перед тьмой других фокусов. Сколько всего в одном интернете напихано! Что в школах у нас творится! Блокировку установили для всего доброго и разумного в сферах управления. У-у… если начать разбираться, то наверняка в дурдом загремишь. Поэтому советую: «Не берите в голову». Как идёт, так пусть всё и идёт.

– Так нельзя. Иначе нас к такому приведут! Надо бороться с этим всем. У нас дети! Надо о них подумать, помочь им. Вот, в частности, разобраться для начала, с этим «кадром». В конце концов можно выбросить этот телевизор на помойку, и всё, – решительно предложила женщина:

– Как же без него? В каменный век возвращаться?

– Да просто! Вон, у нас его нет. И хорошо. Не нужен он. Без него всё знаем. И про погоду, и про цены, и про всё. Вышел на улицу, и всё узнал. Времени сколько уходит! На всю брехню, грязь, разврат, насилие…оттуда. Зачем он? И так времени нет.

– И вправду! – согласилась с ней радостно и другая женщина.

– Отказаться, и всё. Вот и победа! Чем они тогда нас возьмут? А ничем!..

Поддержанная общим одобрительным говором, она села. Нагонявший на всех страх и обречённость мужчина хотел было что-то возразить, но сдался. Встал и вышел из комнаты.

Оставшиеся, по общему согласию, выключили телевизор. Они и их дети в спокойной обстановке продолжили своё тихое и доброе общение.

«Спасается человек только неизреченной милостью Божией»

(ап. Павел).

Злословящим

Так и хочется дать совет всем сплетникам. Оставьте в покое людей, соседей по квартирам, домам, улицам... Есть интересные новости, загадки, судьбы, характеры вокруг вас. Ваш любимый телеящик сыплет вам изобильно темы для судачения. Сколько телефильмов, журналов: «Здоровье», «Версия», «Очевидное – невероятное», «КВН», «Поле чудес», «Вокруг света», «Кинопанорама», «Клуб кинопутешествий»… Обсуждайте, спорьте, ищите ходы своей смекалки, опыту, дару предвидения... в этих образах и сюжетах.

Нет, ваши хищные глазки впиваются в живых людей. Ваши гнусные языки выплетают мерзкие словоблудия на соседей и сослуживцев! Почему?

Зависть!

Завидовать можно только живым. В особенности тем, кто рядом. Удачную судьбу киногероев испортить, отравить невозможно, а у живых людей – вполне.

Новые мытарства

Было это в конце печально поминаемых теперь нами, предпогромных восьмидесятых годов.

Предельно уставший, совсем разболевшийся Николай, после завершения выборов в Союзный Верховный Совет, решил поболеть и прийти в себя. Он сотоварищи сделал всё, что мог. Его совесть в этих событиях чиста. Дальнейшее было не в его возможностях…Однако, что мы предполагаем, не всегда совпадает с тем, как нами Бог располагает.

Николая попросили прийти в районное Отделение охраны памятников архитектуры. Он удивился, но пришёл. Там его стали знакомить с большими проблемами. Здесь, в районе старой Москвы, было очень много ветхих, разрушающихся церквей, монастырей, усадеб… Всё это требовало неотложных действий по поддержанию и восстановлению. Иначе это народное достояние разрушится, погибнет окончательно.

Добрые, скромные работники Отделения стали просить его о помощи, чтобы он стал их защитником. Узнали, что он верующий и очень настойчиво попросили его согласиться баллотироваться в Моссовет от их организации.

Он не был знаком с этой областью деятельности. Он не историк, не реставратор… Наотрез отказался от неведомого ему занятия. Как его ни просили, как ни уговаривали. Он не принял этого предложения, извинился и ушёл.

Его не оставили в покое, звонили, просили – призывали помочь в восстановлении и открытии церквей.

Последней каплей для Николая, стал его телефонный разговор с одной из сотрудниц Отделения охраны памятников. Она позвонила ему вечером и чуть не со слезами пожаловалась:

– Сегодня я была в бывшем Покровском мужском монастыре, что на Таганской улице. Расплакалась. Все помещения – загажены. В зданиях расположены организации и жильё, в церквах конторы и спортивный зал по тяжёлой атлетике, туалеты… Там где было кладбище – районный Парк культуры, эстрада, дискотека, ресторан… пляшут на костях умерших. В Новоспасском и Андрониковом монастырях – не лучше. А это ведь прямо рядом с вашим домом…

— Хорошо. Завтра, я приду к вам, – сдался Николай.

Смиряя себя, наступив на полное нежелание заниматься каким-либо общественным делом, Николай согласился и был выдвинут от районного Отдела культуры кандидатом в столичный горсовет.

Кроме положенных предвыборных выступлений на собраниях избирателей Николай выборами не занимался. Противники Николая были сильны. Та же первый секретарь райкома КПСС тов. Жукова, директора заводов, институтов… и ушлый глава таганских кооператоров Беркович. И всё же «первые лица» горкома КПСС и прочие директоры, ректоры отлетели быстро, на первом же туре выборов. Николай, к своей досаде, каким-то чудом, прошёл на второй тур – финальный. Там он оказался один на один с брюнетом – главой районных кооператоров.

Он надеялся, что его провалят... И он наконец-то отдохнёт, побудет с семьей, детьми, наверстает упущенное на работе. Сделает много хорошего, до чего руки не доходили из-за общественной, пустой по-сути суеты… Не его эта стихия. Помогать, биться за кого-то, это – одно. А садиться в кресло большого собрания и собачиться с искуснейшими демагогами – это другое. Да и образование не позволяет делать это грамотно, не юридическое оно у него…

Нет. Теперь – нельзя. Тогда без боя пройдёт этот ловкий хлыщ. Уж он-то – «профессионал» в хитрых, грабительских делах. Сколько он зла натворит!..

Вздохнул Николай тяжело, и решился на новую битву. Будь что будет… Видно Господь посылает ему это. Отказываться – трусость и подлость. Клади голову, а иди, бейся. Дарить победу даром, врагу не твоему личному, а общему, лукавому, отменному умельцу в стане извечных злодеев – христоненавистников нельзя. Придётся продолжить. Хотя результат ясен. Тут уж наступает борьба без никакой поддержки, даже липовой организации. Надежд – почти нет. Жаль только напрасно истраченных сил. Здоровье, наверняка, будет подорвано. Что ж, ты не первый и не последний, кого вызывают на по-существу безнадёжное противостояние. Схимонах Пересвет на Куликово поле вышел! И ты – не думай, иди!..

Николай принял неравный бой с богатым главой кооператоров, одним из ставленников всесильных «демократов». Предвыборная измотка получила продолжение.

Продолжились чумовые дни и ночи. Повсюду виднелись красивые типографские листки с именем всесильного конкурента. Толпа купленных им ребят, разбившись на группы, ежедневно расклеивала новые и новые рекламы противника. Множество цветных, типографских листовок с дифирамбами в честь богатого шефа и нечистоплотными печатными измышлениями против Николая заполняло почтовые ящики жителей района. Тогда это было редкостью и знаком небывалого расточительства. В этом не побрезговал поучаствовать и гражданин Израиля – известный режиссёр Юрий Любимов. Его послание к «таганцам» с безудержным восхвалением неизвестного ему доселе единоверца, было разослано по почтовым ящикам, всем жителям района.

Посыпались преследования, угрозы вслух и по телефону не давали спать жене и детям.

В паре с неведомо откуда приставшим к нему парнем, они упрямо ходили по безлюдным, тёмным улицам города, расклеивая самодельные листовки, разоблачающие «демокрадов», знакомя с программой действий патриотических сил. Заодно Николай агитировал в своих листовках и за толкового мужика, близкого по духу. За начальника РУВД полковника Л.В. Никитина, баллотировавшегося в ВС России.

Как то он позвал Николая к себе в кабинет и попросил:

– Ты же был на профсоюзном митинге у Часового завода?

– Был, – подтвердил Николай.

– Помнишь? Там Кригер со своей командой пытался сорвать выступления, устроить скандал?

– Помню. Вели себя они – безобразно, как шпана.

– Мы их тогда задержали. После окончания мероприятия отпустили. Но они, через своих влиятельных покровителей, подали на меня в суд.

– Вот – мерзавцы! – возмутился Николай. – Вы правильно тогда поступили.

– Мне нужна помощь. Все, кто был, – боятся их, не желают поддержать меня, дать свидетельские показания против них.

– Там же районное начальство, от райкома и исполкома, даже горкома многие были. Они – трусы?.. Никто из них, даже телефонную трубочку поднять не хочет? Это же их мероприятие было! За их кандидатов!..

Тяжело вздохнув, полковник промолчал.

– Как хапать от партии, они – первые. Как защищать её и исполнять обязанности, тут они испугались и разбежались? Ещё вся сила власти у них! Чего они перепугались?..

Начальник столичного РУВД молчал.

– Да-а, крепки «демоны». Ещё до битвы, всё сдали им чиновные коммуняки, – вздохнул и Николай, спросил. – Ладно. Что делать надо?

– Сходить в районную прокуратуру. Там Маргарита Егоровна есть, на втором этаже. Она – в курсе дела. Подскажет, как надо написать свидетельское показание, о том, что мы, сотрудники милиции на самом деле никаких физических насилий по отношению к Кригеру не применяли.

На следующий же день, Николай позвонил и отправился в здание, оттяпанное безбожными властями у Покровского монастыря.

Указанная служительница прокуратуры любезно приняла его, объяснила как надо составить документ. Николай быстро написав его, так же вежливо распрощался с ней.

Через три дня, Леонид Васильевич снова позвал к себе Николая. Когда тот пришёл, протянул ему молча бумагу. Это было заявление той самой дамы из прокуратуры, о том, что Николай ворвался к ней в кабинет, кричал на неё, грозил ей, вёл себя вызывающе…

Так и сел, в растерянности Николай на ближайший стул, от парализовавшей его новости.

– Это, чушь какая то, бред… – едва промолвил он.

Полковник успокаивающе положил ему руку на плечо, сказал:

– Ты не переживай. Мы это как-нибудь разрулим. Показал я это тебе, для того, чтобы ты был в курсе происходящего.

– До какой степени всё прогнило!.. – ошарашено произнёс Николай. – Ладно – я. На меня можно что угодно наляпать. Но это же ведь против вас, начальника РУВД!.. Какую власть уже сейчас имеют «демокрады»!..

Так, в смятении покинул Николай представительное, четырёхэтажное здание РУВД.

Между тем предвыборная борьба продолжилась.

Божьей милостью, противник Николая, верховный вождь районных кооператоров Беркович, был настолько уверен в силе больших деньжищ, вложенных им и его соплеменниками в его неотвратимый успех, что он не организовал на Николая через своих многочисленных служек ни покушения, ни даже побоев.

К счастью эта эпопея закончилась. Наступил день выборов в депутаты ВС РСФСР и Моссовета.

К сожалению, зазомбированных избирателей оказалось больше и они предпочли русскому полковнику Никитину, зубоскала из «Взгляда» Мукусева, единоплеменника Берковича. Последний же неожиданно проиграл Николаю.

«Как железо кузнецу, так я передаю себя и свою волю Господу Богу. Как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что угодно Богу, то и передаю»

(прп. Серафим Саровский).

«Миссия всякого государственного правления – не создавать «рай на земле», а устраивать так, чтобы жизнь сограждан не становилась адом»

(итал. кинореж. Лукино Висконти).

«Во Царствии Твоем, помяни Боже всех,

кто в России на кресте изнемогают»

(протодиакон Роман Тамберг)

Прошение

Незадолго до трагического переворота в августе 1991 года. Столица была захвачена новыми погромщиками – «демокрадами».

Продолжали приходить письма жителей о помощи и поддержке в бурлящий страстями Моссовет. Их разносили в разные отделы, в Комиссии Моссовета. В основном это были просьбы от организаций, но было немало и от частных лиц.

Среди них, пришло и такое письмо на имя «мэра». По какой-то причине адресату его не передали, а вывесили на стенд для потехи праздношатающихся депутатов и сотрудников. Судя по языку, письмо было от старовера. (Сам Гаврила Попов тогда разыгрывал себя перед всеми адептом староверов):

«МЭРе, матушки града Москвы,

Гаврииле Х. Попову,

от негоже на нижайшее наше

посланьишко, лету уже минувшу,

никоего же ответа, ни делом, ни

словом, ниже пакы писменем,

смирении его богомольци улучихом.

Съ смереннаго истинней вере Христове древлегречьскаго

исповедания наставничишка Алексешки Б..ова.

+ ПОКОРНЕЙШЕЕ ПРОШЕНИЕ +

А. Да дадут нам окаянным нежилое помещеньице малое, площадью 60 – 80 м. вблизи Преображенской площади, да тамо молимся Богу о твоем здравии же и благоденствии.

В. Да дадут семьишке моей жилищушко некое. Се четвертое убо лето на учете състоим, а чадец шесть душ о Христе стяжахом, в двух комнатушках утесняемся, а площадь им 27,8 м. А почто приставници ваши квартиры италианским фирмам за мзду раздают, нас же презрены и утеснены уже четвертое лето сътворяют? А и страшное IС ХВо судище воспомянути молим вас, на земле по мале времене имамы все предстати, приидет бо, и не закоснит +

К сему смеренный богомолец Алексешка, вере

Православной древлегречьскаго исповедания

худейший наставничишко, руку приложил.

Москва 10307 ул.…»

Делопроизводители и некоторые депутаты отнеслись к этому письму, как к весёлому курьёзу. Просьба притесняемых городскими властями старовероверов, как и многие другие, в те лихие года развала и разбоя Исполкомом, а по-новому «мэрией», не была исполнена. Потому что всесильный на то время «мэр» с сатрапами, шустро заполнявший столицу родными ему синагогами и еврейскими центрами, совсем был не расположен к традиционному вероисповеданию в России. Называвший себя «греком», ненавидел Православие как таковое.

Грустно мне,

Законному сыну

российскому,

В своём Отечестве

Пасынком быть.

(С. Есенин)

Звонок

В один из вечеров, когда детей уложили спать, Николай уселся привычно на кухне. Обложил себя бумагами, намереваясь приступить к написанию депутатских запросов, ответов избирателям. Но эти занятия были прерваны женой. Она какое-то время понаблюдав за ним, приступила к явно запланированному разговору:

– Коля, ты когда остановишься?

– Не понимаю.

– Надо остановиться. Пора. Сколько можно искушать судьбу? Ты чего, смерти себе ищешь?

– Да не особо, – затруднился с ответом Николай.

– Ты уже немолодой. Можешь быстро надорвать своё здоровье, а у нас дети – небольшие ещё, – продолжила жена.

– Что-нибудь случилось? – насторожился он.

– У нас это «случилось» уже несколько лет назад, когда ты занялся общественной деятельностью. Мы с детьми – устали. А ты всё никак не угомонишься.

– Ты к чему это всё?

– Зачем ты настойчиво ищешь беды для себя?

– Как?

– Очень просто. Нам звонили, угрожали. О себе не думаешь, подумай о нас! Тебе всё равно? Ты очень «безстрашный». Но почему-то забываешь, что кроме тебя, есть твои дети. И может быть, в первую очередь можем пострадать именно мы. О себе я не безпокоюсь, а вот за детей боюсь. Они то, почему должны быть заложниками твоих «подвигов»?..

Не сразу, Николай согласился:

– Да, ты права. Я не думал, что так… всё может обернуться…

– Почему же ты «не думал». Ты же сам рассказывал, что у вас одного за другим избивают депутатов.

– Ну, это они своих, из своей команды. Для острастки.

– Ты сам видишь, и в «Новостях», в газетах мелькает – видных людей, маршалов убивают и хоть бы что!..

– Прости. Я не думал…

– А надо, думать! Думать не только о тех, кому ты помогаешь, но и о нас. Зачем ты женился?

Испытующе помолчав, Любовь прибавила:

– Ты живёшь, как будто у тебя никого нет. Ты себя представляешь одиноким айсбергом, движущимся среди льдин? Тогда не надо было становиться отцом. Бегай, участвуй, заседай то тут, то там. И получай угрозы, побои… сам! Самолично давай ответ за свои действия. Мы-то при чём?.. Нам, за что?!

– Да, ты права.

– Ты себе жизнь такую выбрал, организовал. Тебе нравится. А мы почему должны страдать?..

Выждав с минуту, Люба продолжила:

– Мы не хотим больше такого. Уже несколько лет я не сплю нормально. Дети стали нервно дёргаться. А тебе «хоть бы хны». Это не может быть безконечно. Обо мне не думаешь, о детях хоть подумай.

Молчал Николай, потом спросил:

– Кто звонил?

– Откуда я знаю. Он не назвался. Сказал, чтобы я передала тебе, что если ты не успокоишься, то они – «успокоят». Напомнили при этом, что у нас есть дети…

– Намёк их понял. Приму к сведению, насколько будет возможно.

«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию.

Ибо написано: «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь»

(Рим. 12, 19)

Оборона Дома писателей

Банда оголтелых воспевателей и пробивателей «Перестройки» во главе с Черниченко - Евтушенко и прочих арбатских «апрелевцев», воспользовалась победой «демократов», захватила Союз Писателей СССР на улице их любимого Герцена, с богатым имуществом, создав Союз Писателей РФ. Патриотически настроенная часть писателей, не «проморгала» и успела создать альтернативный Союз Писателей России, оставив за собой небольшой дом у метро «Парк культуры».

После расстрела восставших в октябре 1993 года, с подачи воспевателей-крушителей, префект Музыкантский выдал ордер на их выселение, чтобы лишить патриотов-писателей пристанища, места организационной работы со многими отделениями в городах России, сборов и вечеров.

Погромом русских писателей рьяно занялся грузный депутат Моссовета Александр Авраамович Осовцов. Он прибыл с командой своих вооружённых брюнетов выбрасывать пекущихся за честь и совесть России, её лучших наставников из Дома писателей. Патриотически настроенные писатели и активисты не растерялись. Один из них набрался духу и спросил хамоватого главаря погромщиков:

– Где документ на такое решение мэрии?

– Вот он! – гордо возгласил Авраамыч и протянул распорядительную бумагу с подписью самого «мэра» в кепке и печатью.

Находчивый писатель взял документ, посмотрел на него и… порвал предъявленный Осовцовым ордер о выселении. Нападавшие – в шоке! После бурной, почти силовой сцены, пришлось им ретироваться, за новой бумажкой.

После этого забаррикадированное изнутри здание Союза Писателей России длительное время напоминало Брестскую крепость, где круглосуточно находилась дежурная группа активистов-патриотов. Они выдержали осаду. Отстояли свой Дом и свой Союз Писателей России! Именно в нём – цвет и душа русской культуры; В. Распутин и В. Белов, В. Крупин и А. Стрижов, М. Лобанов, В. Личутин, С. Лыкошин, Ю. Лощиц, Ю. Кузнецов… и сотни других — духовной опоры России, Её культуры и народных традиций.

Вот, что значит – победить парализующий страх перед властной бумажкой и наглецами. «Судиться, доказывать, ходить по инстанциям…», всё это – пустое, именно то, что и нужно бесам, чтобы замотать в сутяжничестве, опорочить и добить жертву. Только так вот, — порвали и всё!.. Безкровным, безстрастным, коротким ответным ударом по злу, можно ещё ныне добиться справедливости.

Вот почему тошнит от вида собравшихся тысяч протестующих, которые в ответ на беззаконие и насилие властей, истошно кричат: «Позор! Позор!! Позор!!!..» Хоть одного из безпредельщиков это хоть немного взволновало, отрезвило, остановило?..

Молю, чтоб ввек не отлучила

Меня от веры во Христа

Ничья в подлунном мире сила,

Ничьи надменные уста…

И никакой приказ закона,

И никакая в мире власть…

архим. Тихон (Агриков)

Менталитет

У некоторых народов есть целые сообщества, которые законы банды сделали своими законами.

У них также есть «авторитеты», «крестные отцы», закон молчания, покрывательства любого преступления своих соплеменников. У них свои карательные органы, своя скрытая армия, оружие, свой «общак», свои «крыши», своя «мораль»... Демократы и либералы пособствуют таким, помогая легко оправдываться в судах, прикрывают их преступное сообщество. Говорят и пишут о них уклончиво, с мудрёной и покровительственной усмешкой: «У них такой менталитет». Поэтому они так беспредельно распущены в России. Грабят, буйствуют, легко и безнаказанно совершают множество преступлений у нас.

Экстремизм насаждают главным образом эти самые «правозащитники», «борцы за «толерантность».

Временная соседка

Неожиданно из единственной палаты на две койки, где лежала Анна Владимировна, безцеремонно выселили её соседку в другую, общую палату на восемь-десять коек.

Прибежала запыхавшаяся медсестра и быстро поменяла давно не менявшееся постельное бельё на новое, из упаковки. Старательно вычистила тумбочку, подоконник, кровать и стулья.

Вскоре стала понятной такая поспешность и необычайная старательность.

В палату, несмотря на то, что новая больная ступала твердо и уверенно, её предупредительно, поддерживая под локти, ввели – сам заведующий отделением и его заместитель. Обычно замкнутые, а порой и грубые, – на этот раз они щебетали перед ведомой ими дамой, пытаясь во всём угодить ей.

Увидев находящуюся ещё в палате Анну Владимировну, завотделением резко обернулся к старшей медсестре, которая предупредительно шла за ним. Та обернулась и помахала внушительным кулаком дежурной медсестре, которая недопоняла, и не выселила из палаты находящуюся здесь и эту, лежачую вторую пациентку.

Новая больная, увидев её, придержала шаг на пороге, оглянулась и сурово взглянула на сопровождавших. Те, опустив виновато глаза, задрожали как последние ноябрьские листья на тополях. Один из них попытался оправдаться:

– Простите, оплошали… Не ожидали. Всё у нас забито битком. Мест нет и в коридоре. Но максимум через час, за вами приедут и перевезут в ЦКБ. Сейчас, пока отдохните здесь.

Важная дама, выдержав паузу, смилостивилась, прошла в палату. Села на свежезастеленую кровать.

– Всю нужную помощь вам обеспечат, – пообещал замзава.

– Ладно, идите, – махнув небрежно на них рукой, смилостивилась важная птица.

Врачи мигом с глубоким поклоном выпорхнули из палаты, оставив грозным стражем при больной массивную старшую медсестру с двумя подчинёнными. Те захлопотали, защебетали вокруг особой пациентки. Предлагали ей и то, и другое. Посмотрев пренебрежительно на них, вновь поступившая, также повелительно махнув на них рукой, как на стайку назойливых воробьёв, прогнала их: – Идите. Ничего мне от вас не надо.

Медсёстры сконфуженно вышли.

Новая пациентка безцеремонно воззрилась на соседку своим тяжёлым взглядом.… Та, вежливо поздоровалась с ней. Ответа не последовало.

Из коридора послышался зычный голос дежурной с поста: «На обед!..».

Тут же, вместо раздавальщицы для лежачих, впорхнула молоденькая медсестра, и прикатила каталку с едой. Подвезла её к новой больной. Анна Владимировна мельком взглянула и изумилась. Будто из ресторана! На застеленном подносе лежали; сервелат, ломтики красной и белой рыбы, икра, фрукты!.. «Ничего себе?! Когда успели, где достали? Из каких заначек? Зимой. В феврале?!» – подивилась Анна Владимировна.

Вельможная дама, пренебрежительно взглянув на предложенное ей, брезгливо поморщилась:

– Уберите, – отмахнувшись презрительно процедила. – Такое подавайте... для населения. Нищебродам всяким...

На минуту остолбенев от неожиданности, медсестричка послушно кивнув, быстро вывезла каталку с изысканной едой.

«Эх, если бы я могла встать! Как хорошо бы сейчас выйти отсюда. Поесть пустой тёпленький суп, кашки со всеми, – с грустью подумала Анна Владимировна. — Посидела бы я, поговорила с простыми людьми, страдающими, терпеливо несчастными. Мы ко всему привыкшие. Не то, что эти вот особы из земного рая…».

Чтобы разрядить тяжёлую атмосферу, Анна Владимировна, извинившись, повернулась набок и накрыла себя одеялом с головой от искушений. Она поняла, что обед ей придётся ждать долго. Если вообще дадут. Не ранее, как вывезут отсюда временную соседку в престижную больницу.

Она оказалась права, ждать пришлось около тридцати минут. Вновь возник шум от прибывших людей. Сам главврач на сей раз угождал важной даме, и все его замы и завы.

Анна Владимировна не открыла со своего лица, будто глубоко спящая.

Вот громкий говор и шарканье затихли. Думая, что все ушли, Анна Владимировна приоткрыла голову. Увидела молодую медсестру, деловито сворачивающую новое постельное бельё, помятое сидевшей на нём в верхней одежде капризной дамой.

Медсестра заметив её движение, сокрушенно поделилась с ней:

– Вот ведь как бывает. Одни напрасные хлопоты. Сразу бы её отвезли куда надо … Она потеряла сознание где-то рядом, и её отвезли сюда, как «простую». А она… особая. И ей плохо и нам, суета…

Анна Владимировна с грустью подумала о бренном мире, который продолжает своё стремительное движение. Два месяца, как болезнь вырвала её из общего житейского потока, и она забыла о нём. Забыла и о разделении, где одни бесятся с жиру, а другие бедствуют. Этот мир вновь ворвался к ней, хоть и ненадолго. Опалил смрадом лжи и двойной морали. Исказил тех людей, которые в силу своей профессии, должны быть гуманными, ровными со ВСЕМИ страждущими. И вот… доселе милые врачи, медперсонал открылись ей совсем в ином виде. Как они себя сейчас показали! «Служители милосердия»…

Ужаснулась она всё более разверзающейся пропасти между бедствующим большинством людей, в разорённой разворованной стране, и достигших вершин безстыжия и развращённости обезумевшим меньшинством.

– Бедные! Как же они живут?.. Если все их прихоти тут же исполняют другие. Что же это за несчастная, полусонная жизнь? Если такая пища, которой не у всех по праздникам бывает, у них это презренная – «для населения»… Вот уж истинно говорится: «Хочешь, кого погубить – дай ему всё!»… Бедные, несчастные люди… Как им тяжело спастись. Не то, что нашему простому брату и сестре, «населению». Сами беды и лишения возносят нас, вытягивают из бездны погибели. Только переноси их с терпением…».

Анна Владимировна тяжело вздохнула, взглянула, ища помощи и укрепления, на иконочку Богородицы на своей тумбочке, перекрестилась и зашептала слова молитвы.

Крест

Вскоре после окончании войны в Чечне, Абдула с «братьями» вышел из леса, спустился с гор в родное село. Стал он как многие жить бездельно, но не безбедно. «Моджахед», так он и теперь открыто любил величать себя. Таких здесь уважали и везде приветствовали.

Иногда он привычно прогуливался по покрытым лесами горам.

Как-то шёл по лесистому горному склону, хорошо ему знакомому. Под ногами добротных американских армейских ботинок, шуршала каменная осыпь.

Вдруг он замер, увидел необычное. Крест! Связанный из кленовых сучков, установленный в стороне от тропинки.

«Как?! Когда здесь были русские?.. Ух. Под носом были. А мы их не заметили, — первое, что пронеслось в голове у Абдулы.

Он подошёл ближе. Небольшой холмик свидетельствовал о том, что это могила. На коре были выцарапаны три имени погибших русских солдат.

— Ух, собаки!!.. – выругался и сплюнул от досады «моджахед». – Жалко они мне тогда не попались. Я б им!.. Ишь, понаставили здесь! У нас, рядом с моим селом! В нашей Ичкерии!

Он со злобой пнул, что есть силы, установленный деревянный крест. Тот не поддался. Абдула саданул ботинком от «благодетелей» ещё раз. Никак! Не поддаётся этот ненавистный ему крест.

«Глубоко они его вкопали… – с досадой подумал Абдула.

Отдышавшись, он снова, что есть мочи, стал пинать крест. Пока тот, хрустнув, не переломился.

«Ну, вот, – вытирая пот, пробурчал удовлетворённо «моджахед». Наклонился, схватил сломанный крест и со злобой швырнул его далеко в сторону.

Вернулся домой. В родном добротном доме, выстроенным пленными русскими, которых они держали в «зиндане» – земляной яме, кормили отбросами, и тем, что оставалось от скота, ему было просторно, уютно. Развалился на дорогом диване и лёжа нажал кнопку пульта дистанционного управления телевизора. Переключая с кнопки на кнопку, он, наконец, нашёл приятное и интересное для себя. Больше всего его привлекали «девочки»… Так и заснул он под громкие их вопли, грохот «музыки» и тихое ржание кобылиц из мерцающего скотного двора.

Спал, как всегда, крепко.

Вдруг приятные сновидения оборвались. Сквозь них из потока света выявились три светлые фигуры. Приблизились. Инстинктивно, во сне, он стал шарить руками по дивану, ища автомат, или гранату… Фигуры остановились. Они были из разных оттенков дыма или тумана, явно было, что это русские солдаты. Абдула замер в ужасе. Перестал дышать. Один из солдат наклонился. Поднял валяющийся почему-то не в лесу, а у него дома, на полу, сломанный им сегодня крест.

Русский резко и требовательно протянул его «моджахеду». Тот сразу узнал этот крест от могилы солдат, и, как от страшного оружия заслонился руками, замотал кудлатой головой. Солдат, что был с крестом, предупредительно и грозно остановил взор на трясущемся «моджахеде». Все три русских солдата снова растаяли в потоке света.

Абдула проснулся.

Было светло. Щебетали птицы. Солнце уже давно высоко стояло в небе.

Не в силах остановить дрожь в ногах и руках, Абдула ясно осознал: «Это мне за то, что я сделал. Надо снова поставить его, иначе… Чего-то грозился мне солдат тот…»

Он вышел из комнаты. Куча его детей подлетела к нему с женой. Но он одним махом отогнал их и пошёл из дома в горы.

Быстро нашёл то место. Где был вчера. Отыскал вывороченный и отброшенный крест, холмик солдатской могилы. Стал поспешно откапывать лунку для креста. Запыхавшись, отирая пот, решил вставить туда крест. «Ничего. Сойдёт. Лишь бы сейчас удержался», – оправдывал он своё нерадение. Схватил, было, крест. Занёс его, чтобы опустить в лунку, но тут какая-то чёрная мгла накатила на него. И он с остервенением, резче, чем утром, отшвырнул крест далеко в сторону. И злорадно сплюнул в выкопанную им лунку. Вскочил, пнул холмик могилы и дико, по-звериному засмеясь, пошёл, как пьяный, вверх по горе, в заросли леса.

Прошёл недалеко.

Оказался, почему то на крутом склоне горы. С удивлением осмотрелся. Чудеса! Никогда здесь такого не было. Уж он-то знает. Почти четыре года шастал, жил здесь в округе. Даже по ночам спокойно передвигались. Никаких круч и пропастей здесь не было… Всегда далеко, на десятки километров, ровные подъёмы и спуски, поросшие лесом…

— Ну, его! – решил Абдула. – Зачем мне эти загадки. Я что геолог? Не было, да стало… Пойду домой. Поем. Отдохну… и всё…

Он хотел свернуть налево, – там густейший, высокий кустарник. Направо – там каменная стена. Вперёд – страшно. Узенькая полоска карниза. Назад – там ещё круче. Как он сюда зашёл? Где он?!..

Решил, что всё таки надёжнее вернуться обратным путём. Стал разворачиваться… и в это время одна нога, а за ней и вторая сорвались и повлекли его вниз. Вспомнив про кустарник, он обернулся направо, увидел кленовый сук. Схватился что есть мочи за него. Странный, крестообразный сук упруго приподнял его. Когда же Абдула попытался поставить ступни на карниз и опереться, сук неожиданно, как тетива лука, вначале оттянулся назад, а затем резко бросил его от себя. «Моджахед» в ужасе, рыча как смертельно раненый зверь, полетел вниз. Удивился, что падает он как-то необычно медленно.

В то же время ужас его нарастал, когда он увидел, что под ним, чёрная, бездонная пропасть. Из которой навстречу ему нёсся нестерпимый жар и зловонный смрад. Ещё более его потрясло то, что в руке, намертво зажавшей кленовый сук, он увидел точное подобие того креста, что он выломал из могилы русских солдат, а потом вторично отшвырнул от себя. «Вот, он! Мой погубитель!.. – полыхнуло в его мозгу. – Предупреждали меня солдаты во сне!.. А я!..»

«Может попросить прощения у них?.. – мелькнуло у него, но тут же привычный смерч злобы вспыхнул в нём. – Нет! Ни за что! Никогда!!..

И он в третий раз с остервенением отшвырнул крест. Скорость падения тут же резко возросла. Так, что он уже ничего не мог видеть, только свист в ушах и чей-то кровожадный хохот из тьмы внизу оглушали его.

Ненависть и злоба, более чем жар снизу, сжигали его заживо, на лету. Досада на себя за своё вероломство, всё же просачивалась в нём, но было уже поздно-о-ооо!..

Близким прихожанам

После Литургии, молебна и панихиды, когда почти все разошлись, священник задержался с маленькой группкой оставшихся на его беседу верных и постоянных прихожан. Посреди беседы участливо взглянув на привядших, поскучневших слушателей, взыскующе спросил:

— Устали?!.. Так мы только подходим к горам! Всё, что мы прошли, то были прохладные и тёплые долины и предгорья… Утёсы, холод, сырость, затем снег, лёд, скалы – это впереди!.. А высота сама во-он где!.. К спасению ещё выше, намного тяжелее идти…

«Ко всем же сказал: Если кто хочет идти за мною, отвергнись себя. и возьми крест свой и следуй за мною.

Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережёт её.

Ибо что пользы человеку, приобресть весь мир, а себя самого погубить. Или повредить себе? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов, того сын человеческий постыдится, когда придёт во славе Своей. И Отца, и святых ангелов»

(Лк. 9. 23 – 27)

Всюду Бог

В этой чуткой тишине,

В этой шири полевой

В этой синей вышине

У меня над головой,

В серебре текущих вод,

В ветре, тихом, словно вздох,

Чую сердцем, что живёт

Всюду всё создавший Бог!

В. Афанасьев.

«Я — свет пришедший в мир, чтобы всякий

верующий в Меня не оставался во тьме»

(Ин. 12, 46 )

15 сентября 2024 Просмотров: 5 490