Он вошёл в Историю не только битвами и высоким происхождением. Но и как непокорённый узник, выдержавший 21 год исламского изуверства, татарского плена!

Василий Борисович Шереметев (1622–1682) — крупный военачальник середины XVII века, сподвижник царя Алексея Михайловича.

Русский военный и государственный деятель, стольник, боярин, полководец. Был воеводой в Мценске, Тобольске, Смоленске, Могилеве и Киеве.

Сын боярина и воеводы Бориса Петровича Шереметева и Екатерины Никитичны.

В декабре 1640 года В. Б. Шереметев сопровождал царя Михаила Фёдоровича в его богомольном «походе» во Владимир. 27 марта 1642 года присутствовал в день поставления в патриархи архимандрита симоновского Иосифа. 20 ноября 1643 года Василий Борисович Шереметев, назначенный царским возницей, сопровождал государя в его поездке в село Покровское. 21 января 1644 года В. Б. Шереметев в чине рынды (почётного телохранителя) участвовал в торжественных приёмах в Грановитой палате. В мае 1645 года Василий Борисович Шереметев был отправлен на воеводство во Мценск. Затем служил первым воеводой в Тобольске.

28 декабря 1645 года стольник Василий Борисович Шереметев присутствовал на венчании на царство в Успенском соборе нового царя Алексея Михайловича.

В конце 1645 года в Москве было получено известие о готовящемся нападении крымского хана на южнорусские владения. Царь Алексей Михайлович решил отправить на южные рубежи войско. Василий Борисович Шереметев со сторожевым полком расположился в Ельце, а в июне перешёл в Оскол.

В 1647—1648 годах В. Б. Шереметев находился при царском дворе.

В 1649—1652 годах он находился на воеводстве в Тобольске. В Тобольске находился особый «разряд», то есть главное военно-административное управление, которому подчинялось несколько воеводств со всеми слободами, острогами и зимовьями. Калмыки продолжали совершать разорительные набеги на южносибирские владения Московского государства. Русское население в Сибири состояло из казаков, стрельцов, служилых людей и крестьян.

21 мая 1653 года Василий Борисович Шереметев был пожалован из стольников в бояре. Вскоре боярин В. Б. Шереметев был назначен первым воеводой в Яблонов «от приходу крымских и ногайских людей». Он должен был оказывать военную помощь украинскому гетману Богдану Хмельницкому в войне против поляков.

Война с Речью Посполитой

В 1654 году боярин Василий Борисович Шереметев принял участие в русско-польской войне 1654—1667 годов. Он получил от царя приказ со всеми ратными людьми выступить на Киев и оказать военную помощь украинским козацким полкам под командованием Богдана Хмельницкого.

Главные силы польской армии под командованием Потоцкого, соединившись с крымской ордой, начали военные действия на Украине. Козацкие отряды были вынуждены отступать на восток. Объединённая польско-татарская армия двинулась маршем на Брацлав. Украинский гетман Богдан Хмельницкий и московский воевода Василий Борисович Шереметев, соединив свои силы, выступили на помощь осаждённым. Русские ратные люди и украинские козаки смогли отразить вражеский приступ.

В 1657 году после смерти гетмана Богдана Хмельницкого козаки просили русского царя Алексея Михайловича оставить им боярина В. Б. Шереметева «для успокоения междоусобия в малороссийских городах».

Весной 1658 года Василий Борисович Шереметев вернулся в Москву, где обедал за царским столом вместе с патриархом Никоном, а также с грузинским, касимовским и сибирскими царевичами.

Киевское воеводство

6 апреля 1658 года боярин В. Б. Шереметев был назначен первым воеводой киевским. По пути к Киеву местное украинское население радостно встречало Василия Шереметева, люди выходили к нему с иконами и просили прислать царских воевод в остальные города на Украине. Такой приём нового киевского воеводы вызвал недовольство украинского гетмана Ивана Выговского, который заключил военный союз с Речью Посполитой и Крымским ханством, направленный против Русского государства.

Летом 1658 года украинский гетман Иван Выговский начал военные действия против Русского царства. Выговский, пригласив на помощь крымских татар и собирал козацкие полки для нападения на Киев. 23 августа Данила Выговский (брат гетмана И. Выговского) с большим козацко-татарским войском (более 20 тыс. чел) осадил Киев.

В течение двух дней они пытались взять город штурмом. Русский гарнизон храбро отразил все вражеские приступы. Захватили многих в плен, но по приказу В. Б. Шереметева были освобождены и отпущены по домам. Киевский воевода Василий Борисович Шереметев пользовался поддержкой архимандрита Киево-Печерской лавры Иннокентия и нежинского протоиерея Максима Филимонова.

В конце октября 1658 года гетман И. Выговский и его брат Д. Выговский с 50-тысячным козацким войском и 6-тысячным вспомогательным татарским корпусом подступили к Киеву. Василий Борисович Шереметев, получив от преданных людей данные о приближении гетмана, успел приготовиться к осаде, под его команованием было 7500 человек. Русский гарнизон отбил вражеские приступы.

И. Выговский вступил в мирные переговоры с Василием Шереметевым, чтобы выиграть время, ожидая помощи от Речи Посполитой. Гетманские уполномоченные от имени И. Выговского принесли в церкви присягу на верность русскому царю Алексею Михайловичу. В январе 1659 года польское правительство прислало на помощь И. Выговскому вспомогательный корпус. 19 января украинский гетман И. Выговский вторично попытался взять Киев, но был отражён русским гарнизоном. Вскоре украинский гетман Выговский, лишившись поддержки большинства полковников, отказался от гетманства и бежал в польские владения.

В ноябре 1659 года на казацкой раде в Переяславе, новым гетманом Украины был избран сын Богдана Хмельницкого, Юрий Хмельницкий.

Кроме Киева, царские воеводы с гарнизонами стояли в Переяславе, Нежине, Чернигове, Белой Церкви и Брацлаве, все они подчинялись Василию Борисовичу Шереметеву.

Вскоре Шереметев получил сведения о приближении к Могилёву польско-татарского войска. Он отправил против противника своё войско. При приближении русского войска польские военачальники отступили в Польшу, а татары ушли в Крым.

6 мая 1660 года царь Алексей Михайлович отправил в Киев к В. Б. Шереметеву с наградой и грамотой. Алексей Михайлович писал ему: «По всему нашему Московскому государству служба твоя явно прославляетца; и впредь у Бога и у нас, великого государя, служба твоя николи забвенна не будет. Такова милость Божия и наше, великого государя, в премногое благодаренье».

В начале августа 1660 года воевода Василий Борисович Шереметев с русским войском выступил из Киева на польские владения. Под командованием В. Б. Шереметева находилось до 15 тысяч русских ратных людей. Вместе с ним из Киева выступил наказной гетман и переяславский полковник Тимофей Цецюра с казацким войском (до 20 тыс. чел.). Совместно с армией Шереметева должно было действовать козацкое войско (от 20 до 30 тыс. чел.) под предводительством гетмана Юрия Богдановича Хмельницкого. Василий Шереметев планировал в Слободищах соединиться с Ю. Хмельницким, чтобы затем совместно наступать на Львов.

Польский король Ян Казимир, получив донесения о русско-козацком походе на Украину, отправил свои войска навстречу неприятелю. На Волыни, под Меджибожем, сосредоточилась 30-тысячная польская армия под командованием гетмана С. Потоцкого. В конце августа на помощь к полякам прибыла крымско-татарская орда (15 тыс. чел.). Польско-татарские войска, имевшие численное превосходство, двинулись навстречу.

4 сентября 1660 года между русско-козацким и польско-татарским войсками произошёл первый бой на Волыни. Русские и козаки ночью возвели земляной вал и укрепились в походном обозе. Вражеские приступы были отбиты. Русские временами производили вылазки из укреплённого табора. Однако положение русского войска с каждым днём стало ухудшаться. Началась нехватка припасов и фуража. Татарские отряды перерезали все пути сообщения. Украинский гетман Юрий Хмельницкий с казацкими полками на соединение с Василием Шереметевым не являлся.

В такой обстановке главный воевода боярин В. Б. Шереметев принял решение об отступлении на Чуднов. Польско-татарские войска бросились в погоню за отступающими. Польские войска при поддержке татарской конницы окружили расположенный в низине русский укреплённый лагерь и стали его обстреливать из артиллерии. Василий Шереметев был со всех сторон блокирован польско-татарскими войсками. Сами поляки говорили, что он «окружён, как волк на охоте». В рядах русского войска начался голод.

27 сентября 1660 года украинский гетман Юрий Хмельницкий с козацким войском прибыл в местечко, находившееся в 15 верстах от Чуднова, но не стал оказывать помощи осаждённым русским войскам. 4 октября Василий Шереметев предпринял вторую попытку пробиться из окружения, но поляки узнали о планах Шереметева от Ю. Хмельницкого. В ожесточённой битве, продолжавшейся четыре часа, русские потерпели поражение. Юрий Хмельницкий не пришёл, как клялся, на помощь Василию Шереметеву.

Он вступил в сепаратные переговоры с польским командованием. Узнав о переходе гетмана Юрия Хмельницкого на сторону поляков, наказной гетман Тимофей Цецюра, войска которого сражались вместе с русскими полками Василия Шереметева, вскоре покинул армию царского воеводы. В осаждённом русском лагере вспыхнули болезни и голод. 15 октября В. Б. Шереметев вступил в переговоры с польским командованием. 23 октября 1660 года русская армия под командованием боярина Василия Борисовича Шереметева капитулировала.

По условиям договора русские гарнизоны должны были покинуть Киев, Переяслав, Нежин и Чернигов. Польский гетман Потоцкий, чтобы убедить крымских татар согласиться на заключение мира, обещал крымскому нурэддину передать ему самого В. Б. Шереметева с другими русскими пленниками. 26 октября главный воевода В. Б. Шереметев с русскими начальными людьми и дворянами (около 200 чел.) выехал в польский лагерь. На полпути поляки напали на русских и отобрали значительную часть имущества. Русские ратные люди вынуждены были сдать оружие, артиллерию и боеприпасы полякам. После капитуляции крымские татары ворвались в русский лагерь, где перебили и захватили в плен до 8 тыс. чел.

Крымский плен

Василий Борисович Шереметев сел в карету. За ним следовали пять телег с поклажей и одиннадцать слуг, а далее ехали на повозках сто человек, особо преданных Шереметеву и решивших остаться с ним в плену. Пленника с его свитой охранял конвой из трёхсот татарских всадников. В течение семи недель крымские татары везли В. Б. Шереметева по степи. Крымцы, опасавшиеся преследования и потери ценного пленника, везли его окольными путями. 13 декабря 1660 года Василий Борисович Шереметев был доставлен в Бахчисарай, где его принял хан Мехмед Герей. Затем его лишили всех слуг и заключили в кандалы.

Известие о разгроме русской армии под Чудновом и пленении В. Б. Шереметева дошло до Москвы в конце ноября. Царское правительство решило попытаться выкупить Шереметева из татарского плена. В декабре 1660 года в Крым был отправлен посланный, который должен был вести переговоры о выкупе за Шереметева. Переговоры об освобождении закончились безрезультатно. 21 февраля 1661 года пленный Василий Борисович Шереметев был заключён в крепость Чуфут-Кале. В татарском плену В. Б. Шереметев провёл двадцать один год, за которые сменилось четыре хана.

Царь Алексей Михайлович решил выплатить из государственной казны за освобождение В. Б. Шереметева 25 тысяч рублей. Жена Шереметева Прасковья Васильевна (урождённая Третьякова) начала в Москве сбор пожертвований. Царь Алексей Михайлович, жалея В. Б. Шереметева, часто обнадеживал его утешительными, милостивыми грамотами. За время своего плена Василий Борисович Шереметев много перетерпел и физически, и нравственно. Московское правительство, занятое мирными переговорами с Речью Посполитой, не спешило заниматься выкупом В. Б. Шереметева.

1 мая 1671 года Шереметев выехал из Бахчисарая. В это же время султан, недовольный правлением Адиль Герея, назначил новым крымским ханом Селим Герея. 7 мая Василий Шереметев был остановлен в окрестностях Перекопа.

Новый хан отказался производить обмен пленными и приказал вернуть В. Б. Шереметева в Чуфут-Кале. Здесь 8 октября В. Б. Шереметев получил от царя милостивую грамоту.

29 января 1676 года скончался царь Алексей Михайлович. Его преемник Фёдор Алексеевич возобновил переговоры о возвращении из татарского плена Василия Борисовича Шереметева. Но освобождение его опять было отложено. Крымский хан принял участие в новой войне с Русским государством и ходил в поход на Чигирин.

Только осенью 1681 года после заключения Бахчисарайского мирного договора между Россией и Крымским ханством Василий Борисович Шереметев смог получить долгожданную свободу.

В плену Василий Борисович, несмотря на своё высокое положение, содержался в нечеловеческих условиях. Сам Шереметев писал царю Алексею Михайловичу: «Хан мучил меня, никого так никто не мучит, которые есть государевы люди у мурз, у аг, и у чёрных татар. Кандалы на мне больше полпуда; четыре года беспрестанно я заперт в палату, окна заделаны каменьями, оставлено только одно окно. На двор из избы пяди не бывал я шесть лет и от духу, и от нужи, и от тесноты больше оцынжал, и зубы от цынги повыпадали, и от головных болезней вижу мало, а от кандалов обезножел, да и голоден». Наконец в 1681 году ослепшего и тяжелобольного Шереметева хан согласился отпустить за выкуп. Вернувшись на родину, через полгода Василий Борисович скончался.

Освобождение из плена и последние дни

3 ноября 1681 года под Переволочной на Днепре между русскими и татарами произошёл обмен пленными.

Василий Борисович Шереметев, переправившись на другой берег Днепра, был торжественно встречен большой делегацией и артиллерийским салютом. По царскому указу боярин Василий Борисович Шереметев выехал в свою коломенскую вотчину — село Чиркино.

25 декабря 1681 года В. Б. Шереметев был представлен в Москве царю Фёдору Алексеевичу. После возвращения в Москву Василий Борисович Шереметев занял пятое место в Боярской думе. 23 февраля 1682 года — за столом у государя, в Столовой палате. Это было последнее появление В. Б. Шереметева при царском дворе.

21 апреля 1682 года тяжелобольной Василий Борисович Шереметев составил духовное завещание, а через три дня, 24 апреля (4 мая) 1682 года, скончался. За время неволи его жена и единственный сын Иван умерли. Наследство Василий Борисович оставил своему двоюродному брату — боярину Петру Васильевичу Большому Шереметеву и его старшему сыну — боярину и будущему графу Борису Петровичу Шереметеву.

Тяжёлая судьба В. Б. Шереметева

Василий Борисович Шереметев был человеком незаурядным: в 15 лет он начал служить стольником при царе Михаиле Федоровиче, затем стал его почётным телохранителем (или рындой), сопровождал самодержца в его многочисленных поездках. В 1645 году Василий Борисович отправился воеводой в Мценск, но эта служба продлилась недолго. Спустя несколько месяцев приходят сведения об очередном нападении крымского хана на владения России на юге. Шереметев становится одним из руководителей войска, направленного новым царем Алексеем Михайловичем против татар.

После он несколько лет служил первым воеводой в Тобольске, а в 1654 году уже боярином (этот статус Василий Борисович получил в 1653 году) пришёл на помощь войскам гетмана Богдана Хмельницкого на Украине в борьбе против поляков. О себе Шереметев оставил добрую славу: после смерти Хмельницкого казаки просили вернуть боярина, чтобы не допустить междоусобицы. В результате в 1658 году он был назначен в Киев первым воеводой.

В 1660 году Москва решила начать крупное наступление на отторгнутые поляками у России юго-западные земли. Вместе с войсками Шереметева ожидалось подкрепление в виде козаков нового гетмана Юрия Хмельницкого. На помощь Польше подоспели крымские татары. Ю. Хмельницкий не спешил присоединиться к русским войскам. Вместо помощи он перешёл на сторону Речи Посполитой.

В. Б. Шереметева взяли в плен. Польша передала его крымским татарам — воевода остался у них на 21 год.

Переговоры длились и длились, и годы шли за годами. Просидеть в такой мрачной тюрьме месяц, год – куда ни шло, но Василий Шереметев провел там… более 20 лет. От него требовали отказаться от православной веры. От тоски и печали, от несмолкаемых криков Шереметев затыкал уши, но голоса с минаретов пронзали от раннего утра до поздних закатов. Чтобы заглушить их, Василий Борисович читал постоянно молитвы и пел русские песни.

Один хан сменял другого. Несмотря на высокое положение, пленника продолжали содержать в нечеловеческих условиях.

Наконец в 1682 году, через 21 год, Шереметева отпустили. Он вернулся к семье, к своим сродникам.

21 апреля 1682 года тяжело больной Василий Борисович составил духовное завещание, а через три дня, 24 апреля, скончался.

Не зря историк Н. Г. Устрялов назвал Шереметевых «мужами войны и совета».

Они умели отделить зерна от плевел, прибегнуть и к дипломатии (кстати, они никогда не были масонами). Умели хранить верность Отечеству, царю и роду. Вся история Василия Борисовича, конечно, перешла к его потомкам и прежде всего к герою Полтавской битвы – фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву.

Из татарского плена Шереметев вышел только в конце 1681 года — истощенный, измождённый и с практически уничтоженным здоровьем. Он занял своё место в Боярской думе и не раз сидел за столом у государя, но прожил лишь полгода после возвращения. В апреле 1682 года большого патриота Отечества, защитника Православия, военачальника не стало.

По духовному завещанию В.Б. Шереметев приказал похоронить себя в Чиркино. Последний пункт завещания был следующим: "А людем моим крепостным и купленным, и полонным, с женами их и с детьми и до их пожитки, всем воля, и дать прикащикам моим, за своими руками, отпускные".

https://www.livelib.ru/book/

БЛАГОНАДЕЖНЫЙ АРХИСТРАТИГ

Есть в истории России знаменательная личность, о которой почти неизвестно современному читателю. О нём в наши времена предательства предков, уклонения к западничеству не расскажут учителя в школах. И это большая потеря, утрата для нас, нашего развития в будущем.

Василий Борисович Шереметев (1622 – 1682 гг.) оборонял Россию, как от восточных, так и от западных любителей полакомиться чужими землями и богатствами. Неоднократный победитель крымских и ногайских татар, он внёс основной вклад в дело освобождения Малороссии от польско-литовского ига.

Ныне особенно полезно вспомнить имя безстрашного Киевского воеводы, преданного «своими» и чужими, проданного как раба, знаменитого крымского «вязня», проведшего в татарском плену 21 год.

Он часто находился среди лиц, сопровождавших царя Михаила Федоровича (1596-1645 гг.) в его богомольных походах. В 1648 год Василий Борисович заведовал Владимирским судным приказом. С 1649 по 1652 год он — главный воевода в Тобольске. Огромные расстояния, неустроенность, усиление шаманства и язычества, да к тому же перед самым его приездом весь город Тобольск выгорел — всё это потребовало от нового воеводы огромных усилий. Но благодаря своей настойчивости и планомерной деятельности, многие стороны административно-хозяйственного и военного положения в крае были улучшены.

Царь Алексей Михайлович (1629-1676 гг.) очень любил и жаловал Василия Борисовича, называя его "благонадёжным архистратигом».

В 1654 году состоялось воссоединение Украины с Россией. Но за это единение единоверных славянских народов надо было ещё бороться и бороться, и немало пролить крови, чтобы «украинский» народ (так переименованный польскими оккупантами) смог получить свободу от поработителей. Этой благородной цели и посвятил свои труды Василий Борисович Шереметев. Он назначается воеводой небольшого гарнизона с 700-ми солдатами, в пограничный город Яблонов, который входил в цепь, так называемых, пограничных украйных городов (Курск, Белгород, Рыльск, Севск, Оскол, Путивль и др.), которые прикрывали юго-западную границу Руси.

В январе 1655 года Василий Борисович со своей малочисленной дружиной «московитов», приняла участие в освобождении исконных русских земель, на полонённой ляхами-поляками «Украйне», освобождая её от окатоличивания западными оккупантами. За Русь Святую, за веру Православную!

Вместе с гетманом Богданом Хмельницким (1595-1657 гг.), они участвуют в Дрожипольской битве под Охматовым, когда 25000 москвичей и козаков, выдержали натиск 90000-й армии поляков и татар (вот оно – единение врагов с Востока и Запада!). После трёхдневных боёв отошли к основным силам под Белую Церковь. После этой битвы гетман Б. Хмельницкий писал боярину В. Шереметеву, называя его "другом" и "братом".

6 (19) апреля 1658 года боярин Василий Борисович Шереметев был назначен Киевским воеводой.

Описать всю сложность военно-политической ситуации на Украине того времени очень трудно. Польша воевала с Россией и козаками. Россия воевала со Швецией, Польшей, Литвой и крымскими татарами, подданными Османской империи. Но главное, с чем пришлось столкнуться Шереметеву, — это предательство. Преемник Богдана Хмельницкого в малороссийском гетманстве Иван Выговский, заверяя царя Алексея Михайловича и своей преданности, заключил с крымским ханом сепаратный договор.

августе 1654 года брат И. Выговского - Данило с 20-тысячным войском напал на Киев. Два дня продолжалось сражение. Д. Выговский, потеряв весь обоз, был разбит. После одержанной победы Василий Борисович получил благодарность царя. В конце октября 1658 года Иван и Данило Выговские с 50000 козаков(!) и 6000 татар (!) подошли к Киеву. У Шереметева было всего 7500 человек. Но, несмотря на такое численное превосходство, Выговские и здесь потерпели поражение. В январе 1659 года, когда в помощь к И. Выговскому прибыл польский отряд в 3800 человек, он снова напал на Киев. Но и в этот раз победа оказалась на стороне Шереметева.

На пришедшего на помощь малороссам русское войско, проливающее ради них кровь свою, ради освобождения столицы Древней Руси — Киева и отторгнутой западными поработителями части родной земли, на горстку спасителей с десятикратным превосходством напал кто?.. «Свои»! Те, кого вызволяли из полона, — козаки! В союзе с кем? С исконными врагами Руси и «Украйны» — псеюхами-ляхами (поляками) и нанятыми ими татарами!.. Это что за помрачение ума?!

Ну ладно, подлые, продажные гетманы Выговские, может, сами совсем и не из «украинцев», а из каких-нибудь хазар. Но войско, которое за ними идёт на освобожденную для них столицу – Киев, это же — «родные», запорожские козаки, местное, так сказать, население!.. Где же у них головы? Почему помрачились? Причём, у 60 тысяч!

Стоит ли об этом говорить? Вспоминать старые разлады?.. Стоит!

Сейчас тем более, когда уже в открытую воюем, убиваем друг друга… Не гетманы, а «президенты» раскалывают, разделяют, стравливают… И точно также, тысячи подчинённых «незалежных» соучаствуют в их сатанинской авантюре, разделяющей, обезсиливающей, ведущей к погибели единый, искусственно разделённый народ.

Что это за гибельный путь, достаточно обратить взор на некогда цветущую, единую Югославию. Один народ, один язык. Через козни всё тех же пособников зла, разделили одну землю, один народ и стравили друг против друга.

Как там, так и у нас, в рамках информационно-психологической войны, картавящие юмористы, с той и с другой стороны высмеивают по ТВ «кацапов» и «хохлов». Мы смотрим и хохочем, незаметно заглотнув «веселенький» крючок, незаметно уверовав в злокозненность друг друга. Параллельно идет стремительное окатоличивание Украины и размывание Православия в России. Не дай Бог!

Переняли «эстафету» четырёхвековой давности, ослёпленных «нэзалежных козакив», во главе подлецов, поведших их с оружием на своих освободителей.

Переяславская Рада 1659 года избрала гетманом Юрия Хмельницкого – сына Богдана Хмельницкого (!), который присягнул не только козакам, но и на верность Московскому Царю. Это событие стало совсем не радостным, а роковым для Василия Борисовича, ведь именно Юрий Хмельницкий предал его и принёс ему терновый венец.

На реке Буг под г. Хмельником (Винницкая обл.) Шереметев разбил польское войско Потоцкого и И. Выговского. В 1660 году Василий Борисович получает указ Царя идти дальше, вместе с козаками Юрия Хмельницкого. Они договариваются встретиться под Меджибожем (Хмельницкая обл.). Но, не доходя до места встречи, Шереметев 4 сентября под Любаром (Житомирская обл.) встретил превосходящее вдвое польско-татарское войско. С этого дня начинается «Шереметевская война», так называют её польские историки, т. к. почти в течение двух месяцев каждый день происходили стычки, сражения, перестрелки.

Шереметев долго не хотел отступать, надеясь соединиться с войском Юрия Хмельницкого, который писал, что идёт к нему, но что-то всегда ему мешает. А на самом деле он и не думал приходить на помощь к Шереметеву, давно переметнувшись на польскую сторону. Таким образом гетман помог заманить во вражескую ловушку «москвитов», у которых от непрерывных боёв запасы пороха и продовольствия иссякли.

Шереметев, наконец, решился отступать к Чуднову (Житомирская обл.). Связав обозные телеги в виде "каре", ночью под проливным дождём Московское войско (около 15000 человек'' и 20000 козаков полковника Церюры) начало отступление. Стеснённое со всех сторон, подвергаясь постоянным нападениям и атакам противника, войско Шереметева попало в сложнейшую ситуацию. А Юрий Хмельницкий с 30000 козаков был всего в 15-ти км и не думал помогать освободителям родной земли. Положение ещё ухудшилось, когда предали и козаки Церюры.

Москвичей осталось около 10000 человек против 90 000 польско-татарско-козацкого войска. Порох почти кончился. Шереметев предпринимает отчаянную попытку прорыва, но накануне предатель выдал полякам его направление. И как пишут польские авторы: "День 14 октября был самый ужасный, самый кровопролитный из всех доселе бывших. Подобного ему не было и уже не будет. Московиты сражались с крайним отчаянием». Старые польские солдаты, участники многих кровопролитных боёв, говорили, что «в таком адском огне они ещё не бывали». Они сравнивали поле битвы с «огненной кипящей рекой». Прорыв не удался. Люди пришли в отчаяние. Голодные, оборванные, израненные, с иссякшими боеприпасами они едва держались на ногах.

Русские воины героически противостояли многочисленным атакам неприятелей. Храбрые «московиты» были доведены преступным недействием предателя Ю. Хмельницкого до крайности. Неся большие потери, они были вынуждены сдать укрепления на честных условиях противников.

«Честные договорщики» поляки, обрадовались переговорам, т. к. сами были уже до крайности напуганы и усталы. Они ожидали увидеть другую сторону в самом жалком виде. Но когда перед ними предстал Василий Борисович, входивший в их палатку для переговоров, то они не смогли скрыть своего удивления. Высокий, статный, с величавой осанкой, в красном кафтане, отороченном мехами, украшенном драгоценными камнями, он производил неизгладимое впечатление.

Условия договора были тяжёлые. Русские должны были выйти из Малороссии в сопровождении и под охраной поляков, сдав оружие, которое должно было быть возвращено (кроме пушек) им после перехода в Россию.

Поляки и не думали соблюдать договор, они задумали совсем другое. Как только московские люди сдали оружие, татары напали на них, ограбили, часть убили, часть увели в полон. А самого Шереметева поляки выдали в плен татарам - вместо суммы денег в 200000 ефимков (ефимка - серебряный рубль), которую обещали им уплатить за этот наёмный поход. Польские «христиане» продали, словно вещь, православного христианина басурманам, крымскому хану Нурадиму. Вместе с Шереметевым добровольно отправились в плен полковой священник Симеон и 100 наиболее преданных слуг.

В Москве были потрясены случившимся. А как реагировали в Европе?

Так начинает свою 6-ю книгу "Род Шереметевых" известный шереметевский летописец Александр Барсуков: "Несчастье, постигшее московскую рать и её главного воеводу Василия Борисовича Шереметева, принято было в католической Европе за "милость Божию ко всему Христианскому миру".Папа римский Александр VII послал польскому королю Яну Кашмиру апостольское благословение и поздравление со славною победою над Московитами, названными в письме его к королю "врагами святой церкви". Папа самолично отслужил с большой торжественностью благодарственное молебствие в храме святого Станислава". (А. Барсуков "Род Шереметевых", кн. 6. - СПб, 1892 г.).

Василий Борисович мужественно переносил все мучения татарского плена. Это и кандалы, и маленькая с одним окошком камера, из которой его выводили. Узник крепости Чуфут-кале (близ Бахчисарая) с христианским терпением переносил жестокие страдания.

Находясь в неволе, он пресекал все насмешки и ругательства не только Православия, но и в адрес Московского государства и царя, не посылавшего за него огромный выкуп. Являясь пленником, Шереметев первое время находился в центре политических отношений между Крымом и Москвой, порой становясь даже непосредственным участником переговоров.

После долгих лет и многих страданий, наконец выкуп за старого и больного узника был выплачен и славный генерал, боярин Василий Шереметев был отпущен на родину. В татарском плену он провел 21 год. За это время умерла его жена, не дожив до возвращения супруга. Умер единственный сын Иван. Да и сам Василий Борисович после возвращения прожил недолго.

Он успевает совершить ещё один подвиг — построить удивительный по красоте шатровый храм «под звоном». Это храм был посвящён святителю Василию Великому, в честь которого Шереметев был крещён.

Храмы села Чиркино. На первом плане церковь-усыпальница в честь свт. Василия Великого, за ней церковь Покрова Богородицы (1514 г.)

Славный герой России и Малороссии боярин Василий Борисович Шереметев умер 24 апреля 1682 года в селе Чиркино Коломенского уезда (Московской обл.). Здесь, в древнейшей, первой вотчине бояр Шереметевых, он и завещал себя похоронить в выстроенном храме, рядом с могилами своих родителей. Отпевал знаменитого боярина сам Патриарх Иоаким (1620-1690).

Село Чиркино многострадальный генерал завещал не своей крёстной дочери Анфилине (в замужестве Голицыной), а своему двоюродному племяннику, будущему фельдмаршалу графу Борису Петровичу Шереметеву (1652 – 1719). В ещё молодом человеке, Василий Борисович сумел разглядеть продолжателя своих подвигов во славу и величие России – фельдмаршала, победителя шведов с ордой наёмников в Полтавской битве.

Священник Виктор Кузнецов, по материалам Сергия Астахова.

+ + +

Константин Петрович Победоносцев

В письме от 6 марта 1881 года Константин Петрович Победоносцев писал императору Александру 3-му: «Час страшный и время не терпит. Или теперь спасать Россию и себя, или никогда. Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, — о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте!.. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день. <…>

Безумные злодеи, погубившие Родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбою с ними на живот и на смерть, железом и кровью. Победить не трудно: до сих пор все хотели избегнуть борьбы и обманывали покойного Государя, Вас, самих себя, всех и всё на свете. <…> Новую политику надобно заявить немедленно и решительно. Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании».

29 апреля 1881 года императором был подписан составленный Победоносцевым документ, известный в историографии как Манифест о незыблемости самодержавия, который возвестил об отходе от прежнего либерального курса. Манифест призывал «всех верных подданных служить верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, — к утверждению веры и нравственности, — к доброму воспитанию детей, — к истреблению неправды и хищения, — к водворению порядка и правды в действии всех учреждений».

В течение четверти века он был ближайшим советником двух Российских императоров – Александра III и св. Николая II, оказывая руководящее влияние на направление российской политики, которое в публике не оставалось незамеченным.

Он был не только высокопоставленным сановником – членом Государственного Совета и обер-прокурором Святейшего Синода, но и, что редко соединяется в одной личности, выдающимся учёным – крупным специалистом в области гражданского права и – что выставляет его личность ещё более масштабной и многогранной – мыслителем, стоящим в этом отношении в одном ряду с Данилевским, Леонтьевым, Тихомировым. Но он, будучи государственным деятелем высокого ранга, отличался от своих единомышленников особой ответственностью за каждое написанное им слово и потому взвешенностью, обоснованностью и прагматизмом как своих теоретических построений, так и высказываний по частным вопросам церковной, государственной, общественной и даже литературной жизни.

Советник царей, он помнил о высокой ответственности за всякое написанное им слово и не позволял себе, высказываясь на темы, затрагивавшие государственную и церковную жизнь, сопряженные с жизнью миллионов людей, позволять себе литературные вольности и остроумные парадоксы.

К.П. Победоносцев родился в 1827 году в семье профессора словесности Московского университета, который был сыном священника в Звенигородском уезде. Как характеризовал свою семью сам Константин Петрович в письме императору Николаю II, у его отца «было 11 человек детей… Воспитан в семье благочестивой, преданной царю и Отечеству, трудолюбивой».

Образование он получил в Петербурге, в Училище правоведения, которое окончил в 1846 году, после чего возвратился в Москву, поступив на службу в сенатский департамент. В 1850–1860-е годы состоял профессором юридического факультета Московского университета, преподавал гражданское право, писал научные монографии и статьи. Университетские занятия он соединял со службой в сенатском ведомстве.

Имея репутацию превосходного знатока юридической науки и блестящего лектора, в 1861 году он был приглашён во дворец для преподавания права наследнику, цесаревичу Николаю Александровичу. По завершении курса преподавания наследнику Победоносцев возвратился в Москву к своим прежним занятиям, но после ранней кончины Николая Александровича новый наследник Александр Александрович пожелал, чтобы Победоносцев преподал юридические науки и ему. Приняв это предложение, Победоносцев в 1866 году окончательно переселился в Петербург, где ему пришлось преподавать не только наследнику Александру Александровичу, но и другим великим князьям – его братьям Владимиру и Сергею, Николаю Константиновичу, а также супруге наследника Марии Федоровне.

Впоследствии Победоносцев преподавал право будущему императору Николаю II в бытность его наследником престола. Император Александр II, оценив знания, способности, замечательные деловые качества и, главное, преданность наставника своих детей престолу, назначил его членом Государственного Совета.

В 1880 году состоялось назначение Победоносцева на должность обер-прокурора Святейшего Синода. Он занимал её до октября 1905 года. Через два дня после издания знаменитого императорского манифеста о гражданских свободах и созыве законодательной палаты – Государственной Думы К. П. Победоносцев, не одобривший этого шага, вышел в отставку. Два года спустя он скончался.

Недоброжелателей у Победоносцева было всё-таки больше, чем почитателей. Он имел устойчивую репутацию монархиста и клерикала, реакционера и обскуранта, шовиниста и зубра-крепостника. И все эти характеристики – за вычетом его несомненного монархизма или, лучше сказать, его верности царю, верности присяге, – совершенно неосновательны.

К.П. Победоносцев, которого современное ему либерально и радикально ориентированное общество клеймило как обскуранта, сделал для распространения грамотности в народе, вероятно, больше, чем кто-либо другой не только из числа его современников, но и вообще за всю историю Российской империи. Благодаря его инициативе, его заботам, его покровительству, в России повсеместно стали открываться церковно-приходские школы. К учению в них вовлечены были миллионы крестьянских детей, и начатки знаний они получали в этих школах под опекой православных пастырей. Числом учащихся приходские школы значительно опережали земские.

«Для блага народного необходимо, – писал Победоносцев, – чтобы повсюду… около приходской церкви была первоначальная школа грамотности, в неразрывной связи с учением закона Божия и церковного пения, облагораживающего всякую простую душу. Православный русский человек мечтает о том времени, когда вся Россия по приходам покроется сетью таких школ, когда каждый приход будет считать такую школу своею и заботиться о ней посредством приходского попечительства».

И он добился поразительных успехов в создании системы приходского начального образования. До его обер-прокурорства грамотные крестьяне в России были в ничтожном числе, а в результате деятельности приходских школ в начале ХХ века уже четверть населения умела читать и писать, а в младшем поколении грамотные составляли большинство.

Не по вине Победоносцева умножившийся в канун российской катастрофы полуобразованный элемент внёс свой вклад в саму эту катастрофу, наложил свою характерную печать на позднейший ход российской истории.

Бережно опекая церковно-приходские школы, Победоносцев выделял среди занятых в них учителей педагогов с незаурядным талантом и подвижническим отношением к делу, которое они избрали. В письме Александру III он просил государя оказать материальную помощь С. Рачинскому, «который, оставив профессорство в Московском университете, уехал на житьё в своё имение… и живёт там безвыездно вот уже более 14 лет, работая с утра до ночи для пользы народной. Он вдохнул совсем новую жизнь в целое поколение крестьян, сидевших во тьме кромешной… основал и ведёт с помощью четырёх священников пять народных школ, которые представляют теперь образец для всей земли».

И в этом письме, и в других его письмах императору, во многих его статьях, во всей его государственной деятельности обнаруживается с очевидностью, что совершенно несправедливо его недруги видели в нём защитника интересов дворянского сословия. И действительно, его главная забота была о русском крестьянине, о том, чтобы научить его грамоте, вызволить его из кабацкого плена, улучшить его материальное положение. А главное – о том, чтобы крестьяне и впредь оставались в спасительной ограде Православной Церкви, из которой их пытались извлечь безумные, на взгляд Победоносцева, студенты и курсистки, назвавшие себя народниками.

И поэтому его собственные политические воззрения протоиерей Георгий Флоровский метко охарактеризовал как консервативное народничество. Победоносцев верил в прочность патриархального народного быта, в стихийную мудрость простого народа. «Народ чует душой», – любил повторять он. И в своих религиозных воззрениях он, человек высокой культуры и разносторонней эрудиции, пытался отождествиться с простым народом. По его словам, он любил «исчезать со своим “я” в этой массе молящегося народа Народ не понимает решительно ничего ни в словах службы церковной, ни даже в “Отче наш”, но это неважно, ибо истина постигается не разумом, не верою, и самые драгоценные понятия… находятся в самой глубине воли и в полумраке».

Репутацию шовиниста Победоносцеву создавали поляки, отстаивавшие привилегии католических помещиков на православном Западе России, который ныне называют Украиной и Белоруссией, и остзейцы лютеранского исповедания, господствовавшие в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии, энергично и до Победоносцева небезуспешно противившиеся тяготению значительной части подвластных им местных эстонских и латышских крестьян к Православию, в котором они находили утешение, потому что лютеранство с нескрываемой прямолинейностью проявляло себя в Прибалтике как религия господствующего немецкого элемента, настоящим господам этого края.

Между тем издавна многие латыши и эстонцы, даже оставаясь лютеранами, ходили на богомолье в Псково-Печерский монастырь и постепенно исполнялись убеждения в истине Православия. Ещё в 1840-х годах более 100 тысяч латышей и эстонцев обратились в Православие. Остзейские бароны встревожились этим, опасаясь, что укрепление Православия в Прибалтике подорвёт их господство.

Новая волна массовых присоединений среди эстонцев и латышей поднялась в 1880-е годы, и на этот раз обер-прокурор К.П. Победоносцев твёрдо держал удар со стороны той же самой остзейской партии, которая и в его время оставалась влиятельной, присутствуя даже в кабинете министров. И лютеране стали тогда жаловаться всему миру на религиозное гонение. В 1886 году Победоносцеву из Швейцарии было прислано письмо от Евангелического союза с обвинением в гонениях на лютеран и с требованием прекратить их. На это письмо последовал ответ, в котором обер-прокурор справедливо утверждал, что жалобы остзейских лютеран происходят из вполне мирских стремлений удержать господство над местным населением Прибалтики.

Что же касается клерикализма, который также приписывался Победоносцеву, то в России его никогда не было, да и быть не могло. Это все-таки явление, которое естественным образом произрастало лишь на почве католицизма.

Он был верным сыном Православной Церкви, по должности обер-прокурора он постоянно имел дело с Церковью, но направление его деятельности в этом ведомстве, соответствовавшее его убеждениям, было прямо противоположным тому, какое принято называть клерикальным.

К.П. Победоносцев не только не допускал и мысли о самостоятельном участии церковной иерархии в делах государственного правления (в чём, собственно, и заключается клерикализм), но, как он считал, даже в делах церковных епископат должен состоять под опекой государственной власти. «Опыт (правда, невесёлый) и наблюдение удостоверяют меня в том, что наша церковная иерархия нуждается, ищет себе опоры вне круга церковного управления… Вообще у нас в России невозможно ни в какой сфере деятельности успокоиться на том, что всё и сорганизуется и пойдёт само собою; всюду надо хозяина».

Меткая и проницательная критика к нему, в письме его друга И.С. Аксакова, написанном в 1882 году: «Твоя душа слишком болезненно чувствительна ко всему ложному, нечистому, и потому ты стал отрицательно относиться ко всему живому, усматривая в нём примесь нечистоты и фальши».

Победоносцев во многом усматривал опасность соскальзывания в пагубную по его убеждениям демократию. Угрозу умаления неограниченного самодержавия, которое он считал единственно приемлемой формой правления в России.

Последовательный апологет самодержавия, Победоносцев, однако, не был реакционером, если этот термин употреблять не просто как бранное клеймо, а как обозначение политического направления, ориентированного на реставрацию прежних порядков. В этом смысле с гораздо большим основанием можно считать реакционерами славянофилов и почвенников, общим местом в исторической концепции которых было критическое отношение к петровским реформам и идеализация допетровской старины. Он был убежденным охранителем основных начал государственного строя, не ограниченным, как это было в допетровскую эпоху, ни самостоятельностью Церкви с её освященными соборами и её патриархом, ни Земскими соборами, подобными западноевропейским средневековым парламентам.

К современной ему западной цивилизации, он относился с нескрываемым отвращением. В европейском либерализме он видел последнюю ступень перед тотальной катастрофой и в своей политике вдохновлялся надеждой удержать Россию от повторения пагубных тупиков западного пути. Во взглядах его единомышленников – славянофилов, была смесь идей реакционных и либеральных, а для характеристики политической позиции Победоносцева единственно уместным будет обозначение её как консервативной. Он был именно и прежде всего консерватором – носителем охранительных идей, опасавшимся рискованных перемен.

В своей охранительной, консервативной политике он не опирался на прекраснодушные иллюзии. В статье с характерным названием «Болезни нашего времени» он набрасывает нерадостные картинки современного ему отечественного быта: «Вот больница, в которую боится идти народ, потому что там холод, голод, беспорядок и равнодушие своекорыстного управления… вот улица, по которой пройти нельзя без ужаса и омерзения от нечистот, заражающих воздух, и от скопления домов разврата и пьянства, вот присутственное место, призванное к важнейшему государственному отправлению, в котором водворился хаос неурядицы и неправды… Велик этот свиток, и сколько в нём написано у нас рыданий, и жалости, и горя». Победоносцев не сомневался в том, что Россия «нуждается» в «бездне улучшений».

Некоторые из его современников находили, что улучшение можно осуществить лишь самым радикальным способом – взорвать старый мир и на его развалинах выстроить новый, подобный дворцу из хрусталя и алюминия. И Победоносцев с горечью наблюдал, что эта дешёвая и несбыточная утопия вкупе с вполне реальной перспективой всероссийской пугачевщины пьянит и кружит головы едва ли не большей половине российского студенчества.

А люди более солидных лет и более сдержанных порывов надежду на улучшения связывали с введением конституции, представительной демократии, парламентаризма, который Победоносцев назвал «великой ложью нашего времени». «По теории парламентаризма, – писал он, – должно господствовать разумное большинство, на практике господствует пять-шесть предводителей партий… по теории, убеждение утверждается ясными доводами во время парламентских дебатов, на практике… оно направляется волею предводителей и соображениями личного интереса.

По теории, народные представители имеют в виду единственно народное благо, на практике – они, под предлогом народного блага и на счёт его, имеют в виду преимущественно личное благо своё и друзей своих. По теории, они должны быть из лучших… граждан, на практике – это наиболее честолюбивые и нахальные граждане». Такие заключения Победоносцев сделал из наблюдений над политической жизнью страны, ставшей родиной парламентаризма.

В нашем Отечестве после водворения в нём парламентаризма те же самые качества парламента и парламентариев проступают с особенно выпуклой, если не сказать художественной выразительностью. Победоносцев уже тогда предвидел подобную перспективу – в противном случае незачем было бы и предостерегать. За его консерватизмом скрывалась большая тревога с почти апокалиптическими тонами.

Конечно, его охранительство, его консерватизм легко назвать нетворческой реакцией на угрозы, нависшие над Россией на исходе XIX столетия. Забота Победоносцева была о том, чтобы избежать того, что оказалось неизбежным. И не является ли способ лечения российских болезней, какой виделся ему единственно приемлемым, в действительности наиболее надёжным и даже творческим по существу, если творчеством называть не революционное разрушение и не блеск фейерверка трескучих фраз, а самоотверженное служение по заветам Евангелия?!

«Властное звание, – писал К.П. Победоносцев, – соблазнительно для людского тщеславия, с ним соединяется представление о почёте, о льготном положении, о праве раздавать честь и создавать из ничего иные власти. Но каково бы ни было людское представление, нравственное начало власти одно, непреложное: “Кто хочет быть первым, тот должен быть всем слугой”».

Протоиерей Владислав Цыпин

+ + +

Иван Яковлевич Корейша

Пророк из "безумного дома»

В начале XIX века не только в России, но и в других странах пошла мода на гадалок, пророков и блаженных. Конечно, большинство было обманщиками, старавшимися урвать для себя пару рублей. Но Иван Корейша был иным. Современники отмечали его «верно слово и зоркий глаз». Правда, особенно знаменитым Корейша стал во время своего пребывания в «безумном доме».

Иван Яковлевич Корейша появился на свет в сентябре 1783 года в семье священнослужителя. Ему довелось с отличием окончить Смоленскую духовную семинарию, поэтому нашлось место для работы – он остался преподавать в этой же семинарии. Но внезапно у него появилась тяга к странствованиям. Это было словно озарение: Корейша прервал урок на полуслове и вышел из класса. Не взяв ни вещей, ни денег, странный преподаватель пошел в святые места.

Ходил в Соловки, в Киевскую лавру. По дороге болел. Едва выжил. Обет дал, что посетит пустынь преподобного Нила Столбенского, пришёл туда, и там снова заболел. Богомольцы отнесли его к мощам преподобного… и там Корейша выздоровел. Именно там, в пустыни проявился его дар.

В монастыре исчезла часть денег, собранных пожертвованиями. Считали виновным казначея, хотя тот божился, что не брал. Но тут Корейша сказал, чтобы позвали архидьякона Андрея. Тот пришёл, и сознался, что взял часть на свои нужды. За что получил строжайшую епитимью.

Иван Корейша стал отшельником, жил где-то в смоленских лесах, ел, что Бог пошлет, ничего и никого не страшился. В самой глуши поставил себе маленькую избушку. И туда стал ходить народ. Иван Яковлевич рассказывал им, как излечиться, кто украл, когда дочка замуж выйдет, все знал про будущее. То он тихо говорил, то кричал, стуча палкой… страшно.

Корейша брал с людей деньги, а у богачей просил даже больше, чем у остальных. Но себе не оставлял, отдавал убогим, бедным, да тем, кто из тюрем выходил. Когда число посетителей умножилось, он потребовал, чтобы на коленях к нему в избу входили. Думал, не станут, но не тут-то было, ещё больше стало приползать.

Иногда он сам ходил по деревням, искал дома с больными людьми, осматривал их и говорил, встанет ли недужный на ноги. За одно своё предсказание Корейша пострадал. Одна девушка (то ли вдовая уже, то ли дочь помещика), свела знакомство с приятным кавалером, предложившим ей замуж выйти. Она согласилась, но всё же съездила к Корейше, спросить, что за жених попался. Тот и крикнул, чтобы убегала от жениха-то, ведь тот женат и двух детей содержит.

И действительно. Жених-то был с «приданым». Перед этим господином-обманщиком сразу захлопнулись все двери, и ему пришлось уехать подальше. Но перед тем, как ретироваться, господин заехал к Корейше и избил отшельника. Корейша очутился в больнице… Но и тот мужчина, что покалечил убогого, тоже поплатился: его осудили на каторгу за похищение армейских денег.

Блаженного вылечили от побоев и отправили в Москву, в Преображенскую психбольницу. Там он и прожил ещё больше 40 лет. Лучше жить в лесу, чем там. Ведь над больными издевались, они спали на грязных подстилочках. Палат не хватало, больные лежали в коридорах и на лестницах. Кормили их отвратно. Если провинился или не успел сделать приказанное санитарами, то психов били, приковывали цепью к столбам. Зимой печи не топили, а разбитые стекла прикрывали бумагой. Как на каторге.

Но Корейша и тут стал проявлять свой дар. Боголюбов, полицейский смотритель, спросил, что будет с его дочкой больной. Корейша сказал, что всё нормально, это корь, и девочка скоро излечится. После чего к больнице стали приходить посетители, их тайно пускали к Корейше, а деньги делились между санитарами и полицейскими.

Через несколько лет главным врачом стал В. Саблер, доктор медицины и тайный советник царя. Жизнь в больнице стала иной: навели порядок, стали сносно кормить, ввели лечебную трудотерапию и «скорбные листы» (истории болезни), отменили полицейский надзор. В истории болезни Корейши написали: деменция, помрачнение из-за увлечения чтением. И его болезнь лечению не поддавалась, то есть пребывание Корейши в Преображенке было пожизненным.

Ему дали отдельную палату, с чистым бельём на кровати, хотя Иван Яковлевич взял, да и скинул всё на пол. Сел в углу и оградил себя меловой чертой. Правда, посетителей принимал лежа, говорил резко и даже дерзко. Если ему кто не нравился, мог плюнуть прямо в лицо.

Из книги «Московские обыватели» М. Вострышева:

+ + +

Воспитание Иоанна Яковлевича и его первые подвиги

Иоанн Яковлевич Корейша родился 8/21 сентября 1783 года в семье священника села Инькова Смоленской губернии Поречского уезда, Якова Корейши, поступившего в духовное звание из дворян и скончавшегося в Авраамиевом Смоленском монастыре.

Ещё ребёнком Иоанн Яковлевич отличался кротостью характера и любознательностью. В десятилетнем возрасте он был уже настолько развит, что его приняли во второй класс уездного училища, а в 1796 году он был переведён в Смоленскую Духовную семинарию, где давно учились его старшие братья Павел и Гавриил. Наставники и товарищи любили и ценили его за правдивость и добродушие, а более за основательность суждений.

По успехам в обучении он всегда занимал одно из высших мест, с особенным прилежанием занимаясь богословием и объяснением Священного Писания, изучая греческий и латинский языки. Несмотря на всеобщее расположение к нему товарищей, он ни с кем особенно не сходился, а в свободное от занятий время занимался чтением святых отцов, любил уединение и заслужил прозвание «анахорета». С каждым годом молодой подвижник делался серьёзнее и, после семи лет обучения в Семинарии, был выпущен из неё с отличным аттестатом по наукам и поведению.

После этого он пробыл два года учителем Поречского училища, где сблизился с руководителем его старших братьев протоиереем Успенским. Беседы с маститым священником, при молитве и чтении слова Божия, содействовали укреплению нравственных сил Иоанна Яковлевича, так что вскоре он решил отправиться на богомолье к соловецким чудотворцам и в Киево-Печерскую Лавру. Не простясь ни с кем из родных и не имея ни гроша в кармане, Иоанн Яковлевич 7/20 мая 1806 года вышел из Поречья. В конце сентября того же года он прибыл в Соловецкую обитель, уединение и строгая иноческая жизнь которой пришлись ему по душе настолько, что он прежде решил остаться на Соловках иноком, но, вспомнив обет паломничества к Киевским святыням, отправился к ним в июне 1807 года, намереваясь летом следующего года возвратиться домой.

На обратном же пути, не доходя Могилева, Иоанн Яковлевич простудился и опасно заболел. Находясь в продолжение шести недель в горячке, он дал обет, не заходя домой, посетить пустынь прп. Нила Столобенского в Тверской губернии. Придя в пустынь 16/29 сентября 1808 года Иоанн Яковлевич снова заболел от неудобств в дороге и тяжести путешествия. Исцелился же странник от болезней, когда попросил отнести его на руках и приложить к мощам прп. Нила. Возблагодарив преподобного за исцеление, юный подвижник окончательно решился оставить мир.

Когда же квартирная хозяйка, удивилась, видя его возвращающегося от мощей исцеленным, Иоанн Яковлевич сказал ей следующее: «Да! Ныне несли меня на руках и в церкви усадили, а через пятьдесят три года опять понесут и уж уложат в церкви». Эти слова явились первым пророчеством, которое услышали из его уст окружающие. Гостя у Нило-Столобенского настоятеля, Иоанн Яковлевич примирил братию, бывшую в смущении по поводу дележа пожертвований.

Настоятель, не вникнув в суть дела, стал обвинять казначея обители, заведовавшего дележом. Тогда Иоанн Яковлевич вступился за правого и сказал: «Не на лица зряще судите, а сотворите суд правый и позовите Андрея!» Призванный иеродиакон покаялся и подвергся епитимии. После этого случая уважение настоятеля и иноков обители к Иоанну Яковлевичу не имело границ. Братия со слезами отпускала его в 1809 году домой по просьбе отыскавшей его сестры Параскевы, но праведник отправился на родину в одиночестве сам по себе.

У себя на родине

Вернувшись в на родину в Смоленск, Иоанн Яковлевич водворился в своей баньке-келии и продолжал наставлять приходивших к нему сограждан.

Жители Смоленска, зная непорочную жизнь его с юных лет и привыкшие видеть в нём праведника высокой жизни, считали безумие его мнимым и стали надоедать ему с разными житейскими дрязгами. Поэтому блаженный на дверях баньки, в которой стал жить подобно келье, наклеил объявление, чтобы желающий видеть его и пользоваться его беседой, входил к нему не иначе, как вползая на коленях. Поэтому многие, не желавшие рвать и портить одежду, брезговали тревожить обитателя бани. Почти каждое утро слышно было Иоанна Яковлевича, поющего в своём незавидном помещении духовные псалмы.

Но скрываясь от стихий мира, Иоанн Яковлевич не нашёл уединения, поэтому перешёл жить в леса на границе Смоленского и Дорогобужского уездов в собственноручно построенный им шалаш. Спал он постоянно на земле, одет был зимою и летом одинаково – в белую холщовую рубаху; а в сильные морозы совсем не обувался. Питался Иоанн Яковлевич хлебом, ежедневно ему доставлявшимся, смачивая его зимой снегом, а летом водою из соседнего родника. В лесах Иоанн Яковлевич прятался даже от лесорубов.

Когда же в округе заболевал кто из селян, Иоанн Яковлевич являлся туда, не будучи зван, и, прямо направившись в избу больного, предрекал благополучный или печальный исход болезни. Эти безошибочные предсказания прославили его в округе. Часто он, извещённый свыше и незваный людьми, являлся в семьи, которые посетила смерть близких, и принимался за чтение заупокойной псалтири, а после похорон немедленно уходил, не дожидаясь благодарности и платы.

Завидев Иоанна Яковлевича входящим в какую-либо избу, односельчане заключали, что в этой семье либо кто умер, либо заболел. Слышав много рассказов о жизни и личности Иоанна Яковлевича, некоторые из соседних помещиков искали случая встретиться с ним, но тот избегал любопытствующих, а являлся только к тем, которые действительно имели в нём нужду.

Зимою 1811 года Иоанн Яковлевич отвечал всем приходящим к нему и жалующимся на стужу: «Подождите год-годик и жарко будет, и мёрзнуть станете».

Водворение его в больницу

После перенесённых побоев, односельчане отвезли его в смоленскую городскую больницу. Там подвижник пролежал четыре месяца и вышел из неё в тот самый день, когда в город вошли французские войска.

О жизни Иоанна Яковлевича во время французской оккупации не осталось почти никаких свидетельств, только то, что подвижник нелицеприятно обличал вражеских солдат на улицах города за их злодеяния. Когда же началось паническое бегство французских войск обратно через Смоленск, Иоанн Яковлевич с одинаковой заботливостью старался отогреть полузамерзших русских и оледеневших французов. Он сам перевязывал целые партии проходивших раненых и ежедневно носил пищу скрывавшимся в лесах жителям.

Несколько раз он попадал в плен к врагу, которого успешно избегал, благодаря оплошности часовых и хорошему знанию местности. Наконец, однажды блаженный был задержан разъездом казаков, когда отпаивал водкой замерзших французов. Казаки приняли его за неприятельского шпиона и отправили в Главную штаб-квартиру Русской армии, откуда блаженный был вызволен по ходатайству и поручительству лично знавших его жителей, уже тогда называвших его «батюшка». Иоанн Яковлевич бродил по городу, питаясь подаянием, которым делился с нищими и больными, предсказывая всем скорое отступление французов, которое скоро и последовало.

По окончании Отечественной войны Император Александр I приказал Казначейству отпустить по особому назначению денежные суммы на все разорённые войной губернии. Иоанн Яковлевич, видя злоупотребления смоленских властей с отпущенными суммами (150.000 руб. ассигнациями), нелицеприятно укорял в бесчестных поступках людей, обиравших и без того уже разорённых смолян. Однажды на главном городском бульваре он остановил высокого чиновника и, указывая на последний полученный им орден, сказал ему: «Что ты спесивишься?

Ты награждён за смерть – десятки повымерли». Это был тот самый чиновник, кому было поручено распределение денег. Тот ужасно рассердился и приказал схватить Иоанна Яковлевича и посадить в острог, тут же распорядившись об отдаче блаженного под суд за якобы дерзкий наговор. Жители Смоленска, присутствовавшие при этом происшествии, протестовали против такого произвола, доказывая, что Иоанн Яковлевич – юродивый, и что они его любят и не дадут в обиду.

Сановник же, желая оправдаться и доказать, что обвинение на него возведено человеком помешанным, потребовал освидетельствования Иоанна Яковлевича в Смоленском губернском правлении. Праведника доставили туда из острога, и он, на предложенные вопросы, отвечал ломаясь, прикартавливая и в третьем лице. Высшие губернские власти, обрадованные возникшей возможностью придраться к его ответам, закрыли Присутствие, единогласно признав Иоанна Яковлевича сумасшедшим и вредным для общества.

Отправив его в городскую больницу, власти предписали содержать его строжайшим образом, никого к нему не пуская. Согласно полученному Указу, руководство больницы не допускало никого к блаженному, но через два месяца стали обнаруживаться беспрестанные подкупы от лиц, желавших с ним беседовать. Число приходивших к блаженному посетителей всё увеличивалось, а предпринимаемые Губернским правлением и руководством больницы меры против этого не приводили ожидаемому результату.

Это вынудило Смоленское губернское правление в июле 1815 года отменить Указ о недопуске к Иоанну Яковлевичу. С этого времени число ежедневных посетителей превосходило все мыслимые пределы. Вскоре молва о вновь явившемся прозорливце дошла до Петербурга, и поэтому смоленским Гражданским губернатором для прекращения слухов, разнесшихся по разным губерниям, были приняты деятельные меры.

Появление его в Московской Преображенской больнице

В октябре 1816 года Московский военный генерал-губернатор получил Отношение Смоленского гражданского губернатора с вопросом в Приказ общественного призрения, не имеется ли вакансий в Преображенской больнице (ныне Московская психиатрическая больница №3 им. Гиляровского). На этот запрос генерал-губернатор ответил положительно, и поэтому 17/30 октября 1817 года Иоанн Яковлевич, признанный безумным и якобы из-за неимения мест в Смоленской городской больнице, был доставлен из Смоленска в Приказ общественного призрения. Из Приказа мнимо безумный был отправлен в сопровождении конвоя в Московскую Преображенскую больницу.

Осуждением на заключение в больницу он был как бы уподоблен духовно прп. Арсению Великому, скрывавшемуся от мира в пустыне и выведенному Богом к людям для спасения погибающих. Где бы иначе несчастные больные, оставленные родственниками и обществом нашли ещё такого молитвенника и попечителя об их телесных и духовных нуждах, причём ценою собственного имени, благополучия и здоровья? И где бы холодное к духовным вопросам общество того времени нашло такого обличителя и врачевателя язв греховных?

Когда Иоанна Яковлевича доставили в Преображенскую больницу, его сразу же приковали в углу подвала женского отделения, бросив для спанья клок соломы и назначив прислугою грубую, воплощённое зло, женщину, приносившую ему, и то не каждый день, а когда ей вздумается, ломоть хлеба и кружку воды для пропитания.

И снова Иоанн Яковлевич проявил удивительное смирение: раньше на голой земле спал, а теперь целый клок соломы дали – «чего же ему еще?» Раньше почти ничего не ел по своему подвигу, а теперь Господь послал суровый пост, но благословенный свыше. Очень часто юродивые Христа ради прогоняли добрую прислугу или келейниц, а злую и жестокую призывали и любили, так как она помогала им возрастать в смирении и аскетическом терпении.

В это время первый Указ Смоленского губернского правления (о недопуске к Иоанну Яковлевичу) вторично вошёл в силу, и потому вначале Иоанна Яковлевича держали под замком в отдельной от других больных комнате, но «безумия» его не было никем замечено. В пище он был более чем неразборчив: всю подаваемую ему к обеду и ужину пищу он смешал вместе, солил, накрошив в ту же чашку мякиш хлеба и подлив кваса. Этой смесью он также угощал посетителей.

Уверившиеся в праведнике служители приводили с собой жён и детей, желавших узнать будущее и воспользоваться советами, их изумлявшими. По приходе домой, они рассказывали о нём своим соседям и знакомым, в свою очередь рассказывавшим всё ими слышанное остальным москвичам. Многие из них посещали Иоанна Яковлевича с 1822 по 1828 год после утреннего врачебного обхода. Посетителей на чёрной лестнице встречал надзиратель, который, собрав с них плату по своему усмотрению, впускал их по одиночке в комнату юродивого, не позволяя задерживаться дольше получаса.

Обретение духовника

Однажды Лука Афанасьевич, фабрикант-суконщик, молодой и холостой человек, в день своих именин, отправился в Преображенскую больницу, чтобы устроить обед для призреваемых в больнице. Молодой человек, не пожалевший материальных затрат, был допущен в подвальное помещение больницы, познакомился со страдальцем и стал его благоговейным почитателем.

В одно из посещений Иоанн Яковлевич сказал ему: «Аще кто хощет душу свою спасти, погубит ю, сказал Господь, и иже аще погубит душу свою Мене ради, обрящет ю. Ступай, Лука, в Старый Иерусалим». Лука смутился, так как руководил обширной торговлей и, не имея родственников, не знал, на кого оставить хозяйство. Иоанн Яковлевич же, как бы не замечая этого, продолжал: «Удобее велбуду сквозе иглины уши проити, сказал Господь, неже богату в царствие Божие внити».

И затем блаженный до мельчайших подробностей описал Луке Афанасьевичу весь предстоящий тому путь в Иерусалим: называл остановки по городам, острова и заливы в море; предсказал где он и сколько будет ночевать, причем насчитывая для дороги значительно больше времени, чем требуется обыкновенно. Особо подвижник просил молиться за него в Бар граде, хотя тот отстоит в противоположной стороне от предстоящего Луке Афанасьевичу пути.

Тот, как истинный послушник старца, устроив свои торговые дела и вверив себя на волю Божию и молитвы блаженного, отправился сначала в Киев, затем благополучно доехал до Константинополя. На пути же из Константинополя паломники сначала попали в сильную бурю на море, а затем путников поразила чума, от которой за короткое время из трёхсот человек осталось семеро.

Буря относила корабль от пути в Иерусалим в противоположную сторону и носимый волнами без управления он остановился только в пределах Бар града. Не раз во время этого страшного пути Лука Афанасьевич вспоминал предсказания блаженного Иоанна. В связи с началом русско-турецкой войны русским паломникам был закрыт проход в Иерусалим и Луке Афанасьевичу пришлось более двух лет провести между иностранцами.

Посетив святые места Иерусалима и его окрестностей, Лука Афанасьевич отправился в обратный путь, но снова противным ветром был отнесён к Афону, хотя он и не имел намерения побывать там. И только после посещения святой горы он благополучно вернулся в родные места. Едва только паломник показался к Иоанну Яковлевичу и не успел выразить радостных чувств и благодарности, как тот уже снова приготовил ему маршрут путешествия по России и притом такой, что в три года дай Бог пройти.

Не смея противиться, Лука Афанасьевич просил небольшую отсрочку, но блаженный ему заметил, что «они» (бесы) не отдыхают, а день и ночь воюют на нас и не имеют покоя, ища как бы погубить кого. И добавил: «А ты только не давай ноги твоея восмятение и верь, что не воздремлет Храняй тя. Господь – покров твой и во дни солнце не ожжет тебе, а покров Владычицы Пречистой защитит и сохранит от всякого зла». И послушный ученик вновь отправился в путешествие.

По благословению блаженного подвижника ему нужно было обойти все монастыри и пустыни, поклониться чудотворным иконам, где бы они в России не находились. Поэтому Лука Афанасьевич вернулся в Москву только через шесть лет и, по совету Иоанна Яковлевича, поступил в Покровский мужской монастырь (ныне женский, где почивают мощи блж. Матроны), в число братии, где и был пострижен в монахи с именем Леонтия.

Дождавшись рукоположения о. Леонтия в иеромонахи, Иоанн Яковлевич просил его исповедовать и причастить Святых Христовых Таин, чего давно желала его утружденная подвигами душа.

Отец Леонтий до конца жизни не переставал пользоваться его наставлениями. Так и продолжалось до самой кончины о. Леонтия, после которой блаженный праведник уже не избирал себе особого духовника, а исповедовался и причащался у больничного священника, который и похоронил его в дальнейшем. Когда же Иоанна Яковлевича известили о том, что умер о. Леонтий, то он произнёс: «Нет, отец Леонтий не умер, а отправился служить раннюю обедню к Тихвинской Божией Матери».

Изменение положения

Заточение его в подвале продолжалось около одиннадцати лет, после чего, по распоряжению князя Д. В. Голицына, было разрешено видеться посетителям с Иоанном Яковлевичем. Врачи стали смотреть на посетителей сквозь пальцы. Так продолжалось до 1828 года, когда Главным врачом больницы стал Действительный статский советник, доктор медицины В. Ф. Саблер.

Часто Иоанн Яковлевич отвечал не на вопрос, а на мысль приходившего к нему. С бедных по его просьбе не брали платы за вход; между ними он делил всё ему приносимое.

Иоанн Яковлевич, несмотря на расположение к нему руководства больницы и поселение его в новой большой комнате, ещё более смирялся и изнурял своё немощное тело. Он отчертил себе мелом по полу уголок, примерно полтора на полтора метра и водворился в этой «комнатке», практически не выходя за проведённую черту и предоставив остальную часть зала посетителям, во множестве к нему приходившим.

Не расчитывая на внимание к его словам о важности и необходимости сохранения поста в духовной жизни любого православного, независимо от его положения, Иоанн Яковлевич хотел обличить распространившиеся случаи нарушения поста в высшем свете, как он это сам объясняет в письме одному журналисту: "Вы, милостивый государь, многое в книжке своей поставили мне в вину; а главным образом на показ всему свету выставили мою безкомфортабельную жизнь и жестоко осудили меня, а потому считаю нужным пояснить вам.

Раз как-то пришло в старую глупую голову на мысль, что у вас в свете по великим постам живут не так, как следовало бы: довольно разнообразно и с учреждениями св. Церкви нашей не согласно. Я слышу, например, что в эти святые дни там у вас шумные балы, то – удалые концерты, то – в театрах «живые картины», лотереи и разные иностранные фокусы, а на балах – большие стерляди, жирные пироги разных названий, гуси, утки, поросята… В то время, когда звучат редкие удары в колокола, большие и малые поклоны, за трапезой: хрен, редька, лук, кислая капуста, чёрный хлеб. Что это такое, думаю, – в одном городе, да не одни норовы?

Все, кажется, – христиане православные, а не все живут православно. Первые мне очень не понравились; давай же – вразумлю их, чтобы и они жили по-христиански. Но как растолковать им, что жить им так не следует? Прямо так сказать – не послушают, – засмеются только. Написать книжку – не могу. Дай же составлю им такой винегрет из кушаний, чтобы он опротивел им всем; а если винегрет опротивеет им, то, думаю себе, наверно, тогда и беззаконнная жизнь их опротивеет им, и будут жить по христианскому закону. Вот вам, милостивый государь, объяснение непонятного для вас мешания кушаний; пусть послужит оно толкованием и всей моей, странной для вас, жизни!"

Во время содержания в больнице

Однажды приехала к Иоанну Яковлевичу богатая барыня с вопросом, когда ей ждать мужа, извещавшего ее о своем скором приезде. После нескольких повторов вопроса Иоанн Яковлевич расплакался, на что барыня очень рассердилась. Когда же она засобиралась домой, Иоанн Яковлевич сказал: «Вдовица! Вдовица! Почему в цветном, а не в чёрном?» Барыня ещё больше рассердилась, а по возвращении домой нашла на столе письмо, извещавшее её, что муж её скончался в дороге от удара.

У иных Иоанн Яковлевич брал булавки, приказывал бросать за себя, приговаривая: «Колючий язык притупить надобно», прикровенным юродством обличая Христа ради осуждение ближних и грубость речи. Иногда он резким духовным глаголом обличал грехи языка, внушая, что они страшнее яда змиина, по словам св. Писания. Так, приехавшую к блаженному слугу одной вдовы старец ударил по губам со словами: «Злой язык», и она призналась, что поругалась с другой слугой.

Фрагмент картины В. Сурикова «Боярыня Морозова».

Некоторые из посетителей, приезжая из дальних местностей, становились затем его благоговейными почитателями и почти ежедневными слушателями на многие годы.

ОБЩЕНИЕ ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА С ДУХОВНЫМИ ЛИЦАМИ.

Митрополит Московский Платон (Левшин) имел тесную переписку с Иоанном Яковлевичем Корейшей. Одно из сохранившихся писем к владыке подписано: «Студент хладных вод Иван Яковлев».

При жизни Иоанна Яковлевича Палицына спросила святителя Филарета, митрополита Московского: «Какого быть мнения о Иване Яковлевиче Корейше?» Святитель отвечал: «Я много знаю о нём хорошего». Она продолжала: «Можно ли просить его святых молитв?» Святитель отвечал: «Почему же нет?», не считая, судя по этому, Иоанна Яковлевича настоящим умалишенным, а юродивым Христа ради.

ИСЦЕЛЕНИЯ ОБРАЩАВШИХСЯ К НЕМУ.

Далеко не все, даже из регулярно посещавших блж. Иоанна Яковлевича, были проникнуты его благодатию, многие также ничуть не изменяли своих греховных наклонностей. Блж. Иоанн всегда нелицеприятно и зачастую жестко обличал и исправлял таких посетителей. Если подобное случалось с вобщем-то добропорядочным человеком, то последний сразу же становился добрым почитателем праведника и пользовался его духовным руководством и молитвами долгие годы.

Если же посетитель приходил поглазеть на "шарлатана-прорицателя", который к тому же "угадывал" его грехи и страсти, то такой посетитель всячески стремился потом в разговорах или через печатное слово "разоблачить шарлатана". Такие "посетители" в бурных волнах распространявшегося тогда безбожия и суеверия находили множество благодарных слушателей, зачастую далёких не только от старца физически и духовно, но и от православной веры вообще.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Он предсказал в прикровенных словах обстоятельства и день своей праведной кончины.

Незадолго до этого его поразил кашель. Но, не смотря на болезни, тяжесть подвигов и упадок физических сил, он ни в чём себе не послаблял, как будто только вступил на стезю подвига Христа ради юродства. Лежал он, как всегда ранее, на голом полу, и даже под голову не клал подушку, а написание ответов вопрошающим о спасении прекратил только за день до кончины – любовь к ближнему превозмогала в нём все немощи и тяготы подвига.

После более семидесяти восьми лет труженической жизни, незадолго до кончины Иоанн Яковлевич дважды приобщался Святых Таин и соборовался. Скончался он тихо; из последних его слов многочисленные почитатели, окружавшие его, услыхали лишь: «Не плачьте, Ангел надо мною». Даже на одре смертном посетители не оставляли старца вопросами о своей возможной кончине, а блаженный Иоанн находил последние силы и предсказывал каждому его судьбу.

Не перестал Иоанн Яковлевич до последнего мирного вздоха заботиться и о своих сострадальцах, содержавшихся в Преображенской больнице. За минуту до кончины молча благословил он бывших у него и сказал громко всем: "Спасайтесь, спасайтесь, спасена буди вся земля!" Опустив тихо руку, блаженный Иоанн Яковлевич с миром отошёл ко Господу. Лицо усопшего сделалось необыкновенно спокойным и так приятно и бело, как никогда его не видели.

Близкими его чаще всего были убогие, скорбные и больные. Скольких он исцелил от ран! Скольких удержал от пьянства и распутной жизни и тем осчастливил целые семьи. Иных он посылал в монастырь, а другим запрещал вступать в оный, говоря: «Чёрная риза не спасёт, а белая в грех не введёт!»

Когда святителю Филарету донесено было о кончине Иоанна Яковлевича, то он спросил: «Что, скончался труженик?» И прослезясь, перекрестился и громко сказал: «Помяни его Господи во Царствии Твоем».

Разные экипажи в несколько рядов провожали гроб покойного, из карет выходили, чтобы следовать пешком за ним, несмотря на то, что дорога была грязная. Из больницы гроб усопшего сопровождали г. Саблер и другие чиновники по черной лестнице, боясь, что больные не выпустят их. Больные тихо стояли с поникшими головами, будто чувствуя, что потеряли своего благодетеля.

Память о подвижнике

В диагностическом заключении такого человека «по латыни написано «mania occupotio mentis in libro», что означает: «помешательство на почве чрезмерного увлечения чтением (священных) книг». Сама же болезнь определена была психиатрическим термином «dementia» (деменция) – слабоумие» (Копшицер И. (к.м.н., психиатр). О психическом заболевании И. Я. Корейши. // Наука и религия. №8, 1973). Сама статья, откуда взята цитата является потрясающим свидетельством определённого «безумия» советской психиатрии, на взгляд которой описана «болезнь» блж. Иоанна Яковлевича.

Находясь всю жизнь в самой гуще житейского моря, среди болезней и пороков светского общества, зачастую ненавидевшего, осмеивавшего его, он, имея полный доступ к сердцам и кошелькам посетителей, не только не приобщился порокам мира сего, но всегда оставался вне этого мира. Об этом свидетельствовали многие происшествия.

Уже в преклонных годах и болезнях он, по совету племянницы, написал для её утешения прошение к одному из высокопоставленных лиц следующего содержания: "Обратите милостивое Ваше внимание на Иоанна Яковлевича, исходатайствуйте ему свободу из больницы на чистый прохладный безболезненный воздух к родной племяннице моей диаконице Марии. За таковое Ваше милосердие воздаст Вам Бог и Господь и Дух Святый во единой Троице славимый. Аминь".

По этому письму хотели уже блж. Иоанна действительно выпустить из безумного дома, но когда ему объявили это, то он сказал, что идти никуда не хочет, а тем более в ад. По последним словам становится понятно, что он не привередничал, меняя свои желания, а совершенно без внимания к нему, а лишь для утешения соболезнующей племянницы. Когда же блаженный понял, чем грозит ему исполнение властями его письменной просьбы – выселением в бушующее море адских страстей этого мира – он решительно от этого отказался.

На месте погребения Иоанна Яковлевича его память благоговейно чтится прихожанами черкизовского храма Илии пророка. Ежегодно в день его памяти, духовенством совершается панихида. Память Иоанна Яковлевича Корейши благоговейно почитается всеми, кто действительно стремится к смирению, терпению и другим добродетелям, надеясь обрести через них спасение и небесные обители.

Блаженный обычно не отвечал на вопросы посетителей прямо, а озвучивал мысли свои. Говорил о будущем за 10-15 лет. Подробно. И вылечил множество людей. А ещё он предсказал Крымскую войну, и Отечественную, предлагал людям сухари сушить, корпию щипать и бинты подготовит.

О себе тоже знал. Когда уйдёт в мир иной. И 6 сентября 1861 года с трудом приняв всех посетителей, скончался. Его последними словами стали «Спаситеся… спасена буде вся земля!»

Фотография с надгробного памятника.

Народное почитание

Иван Валерьев

Несмотря на то, что народное почитание Иоанна Корейши продолжается уже более ста пятидесяти лет, официально в Церкви его не прославили. Приводятся несколько причин, например, такие: неизвестно точно его место рождения, не доказано, что он был в здравом уме, а не психически больным и т. п. Ну, что же, видимо, с канонизацией придётся подождать, пока историки займутся архивными документами, а психиатры поставят верный диагноз... Но, только не с народным почитанием! К блаженному как шли, так и идут толпы людей со своими бедами и болезнями и ведь помогает он им!

Корейша в русской литературе

Иван Яковлевич Корейша (1783–1861) – хорошо известный современникам и попавший даже в художественные произведения Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.Н. Островского. Но вот вопрос: может ли светский писатель вполне адекватно передать облик духовного человека, написать своеобразную икону, не художественный, а духовный образ?

Любопытно, как подходили к изображению столь необычного жизненного материала известные писатели-реалисты, например, Н.С. Лесков. Его небольшой святочный рассказ "Маленькая ошибка" весь построен на обыгрывании образа Ивана Яковлевича и на создании своего рода эффекта неожиданности.

Иван Яковлевич Корейша был весьма хорошо известен не только в православной Москве, но и в Петербурге, так как ехали к нему за советами и молитвой со всех концов России. Часто среди его посетителей можно было обнаружить и представителей высшего света. В "Новом энциклопедическом словаре", вышедшем в начале 20 в., сказано: "Редкий день проходил без того, чтобы у Корейши не побывала сотня посетителей...

Его посещали многие представители (особенно представительницы) высшего света..."^[1] Что касается высшего света, то известны, например, воспоминания о нем князя Алексея Долгорукого: "Я наблюдал за Иваном Яковлевичем в Москве, в доме умалишенных; вот один случай, который убедил меня в его прозерцании.

Я любил одну А.А.А., которая, следуя в то время общей московской доверенности к Ивану Яковлевичу, отправилась к нему для того, не предскажет ли ей чего-нибудь нового; возвратившись оттуда, между прочим, рассказала мне, что она целовала руки, которые он давал и пила грязную воду, которую он мешал пальцами; я крепко рассердился и объявил ей формально, что если ещё раз поцелует она его руку или напьётся этой гадости, то я до неё дотрагиваться не буду. Между тем спустя недели три она отправилась вторично к нему, и когда он, по обыкновению, собравшимся у него дамам стал по очереди давать целовать свою руку и поить помянутою водою, дойдя до неё, отскочил, прокричав три раза: "Алексей не велел!"; узнав это, я решился к нему поехать и понаблюсти за ним.

Таким образом, известность Ивана Яковлевича была достаточно большая. Недаром некролог его был помещён не только в московских газетах, но и в петербургских.

Строго говоря, понять юродивого вполне адекватно, ясно и точно уловить логику его речи, поведения и пр. может только духовное сознание.

В полной мере это относится к "изречениям" Ивана Яковлевича. Известно, что Иван Яковлевич писал псалмы и песнопения и сам их пел. Любимые стихи, которые он пел:

Господи, кто обитает
В светлом доме выше звезд?
Кто с тобою населяет
Верх священных горних мест?

Тот, кто ходит непорочно,
Правду навсегда творит
И нелестным сердцем точно,
Как языком, говорит...

Светские писатели XIX века, вовсе не имевшие опыта различать истинное Христа ради юродство, не были готовы к адекватному и духовному восприятию речей Ивана Яковлевича. От их взгляда ускользал духовный смысл его ответов, выраженных не напрямую, а иносказательно.

Епископ Варнава в своём труде пишет, что в число "безумных", "сумасшедших", "глупых" попали, "начиная с Самого Господа Иисуса Христа (Мк. 3, 21) и Его апостолы (Деян. 26, 24; Кор. 4, 10), и пророк Давид (1 Цар. 21, 14) и многие другие".

Кто же на самом деле был Иван Яковлевич Корейша? Какова реальная биография этого человека? Представление о нём даёт в книге А.Ф. Киреев, единственного автора, писавшего об Иване Яковлевиче не понаслышке, а лично знавшего его. В предисловии к своей книге он писал: " Многие из старожилов Москвы вероятно помнят то время, когда в Преображенской больнице умалишенных находился известный всей Москве "Иван Яковлевич", который, получив высшее академическое образование и обладая от природы умом светлым, был для многих камнем преткновения, как образом своей жизни, так и своими действиями, шедшими в разрез обычаям мира, и поэтому посещавшие его из одной лишь любознательности, уходили с полным убеждением, что видели сумасшедшего; тогда как ... люди, чаще других бывавшие у него и с религиозной точки зрения глубже всматривавшиеся в его жизнь и действия, видели пред собою не только [не] сумасшедшего, но даже и не простого смертного, а великого по терпению своему подвижника, добровольно презревшего мир, со всеми его благами ".

Когда настало время Ивану Яковлевичу выйти на путь своего подвига, он, ещё будучи учителем, притворился сумасшедшим. Правда, мало кого обманул, так как весь Смоленск знал его как необычного, Божьего человека, с самого детства. Иван Яковлевич стал жить на огороде, в заброшенной бане. Враг рода человеческого начал нападать на него с особой силой, но всего лишь возвёл Ивана Яковлевича на необычайно высокий пьедестал.

Как-то проезжал чрез Смоленск один высокопоставленный, уже не молодой человек, очень избалованный. Ему приглянулась дочь бедной вдовы-чиновницы, бывшая, действительно, красавицей.

Узнав, что на деньги она не польстится, он решился прибегнуть к обману. Он выдал себя за холостого и просил её руки, с тем, чтоб брак был совершён по приезде их в Петербург. Бедная мать была в большом колебании. Посоветываться ей было не с кем. Иван Яковлевич, выслушав от неё про все обстоятельства, приказал ей не отпускать дочь, пояснив, что тот человек женат и имеет троих детей, а при живой жене не женятся. Вдова наотрез отказала мнимому жениху.

Ярость обнаруженного обманщика обратилась на Ивана Яковлевича. Чрез свои связи он добился того, что Ивана Яковлевича признали человеком, которого опасно оставлять на свободе. Было решено засадить его в дом умалишённых.

Поместили его в 1817 году в сумасшедший дом в Смоленске, а потом в Москве, на Преображенке. Так как в Смоленске Ивана Яковлевича любили, то его вывезли тайно: связали по рукам и по ногам, прикрыли рогожами, так что встречные и не думали, что в телеге живая кладь.

17 октября 1817 г. он был доставлен в Москву, сдан в качестве буйного больного в Преображенскую больницу для умалишенных, и заключен в одиночном подвальном помещении.

Его бросили в подвал и приковали цепью к стене, бросили ему клок соломы для спанья. К нему приставлена была грубая злая женщина, приносившая ему, когда ей вздумается, ломоть хлеба и кружку воды. Так прожил он три года.

Многим Иван Яковлевич вернул здоровье и самую жизнь, многих наставил на путь покаяния и спасения. Известно, что его ответов на духовные вопросы искали такие известные современники, как, например, филолог академик Ф.Буслаев, Н.В.Гоголь.

В конце двадцатых годов старшим доктором назначен был в больницу г. Саблер, человек доброй души.

Обходя в первый раз больницу, он спустился к Ивану Яковлевичу, и, когда увидел его на соломе, прикованного к стене в этой яме, он в ужасе отступил и потребовал, чтоб ему объяснили, за что так обращаются с этим человеком. Ему показали бумаги, на основании которых Ивана Яковлевича заключили в эту больницу. Доктор приказал сейчас же снять цепь, вынести узника на верх в чистую комнату и переменить бельё. Дозволил посторонним свободно входить к нему. Число посетителей все прибывало. У входа к Ивану Яковлевичу начальство больницы повесило кружку, и всякий пред входом должен был опускать туда двугривенный. Деньги шли на улучшение быта больных. Действительно, пища стала им подаваться свежая, сытная, появилось чистое белье, расчищен был для них сад.

Но, насколько зависело от него самого, Иван Яковлевич, теперь никем не теснимый, продолжал теснить себя. Он определил себе пространство в два квадратных аршина в углу около печки, на полу, и, как заключенный, не смел протянуть ног за эту черту.

Во всём он себя теснил. В продолжение сорока лет, прожитых им в этой комнате, он никогда не садился: или лежал, в случае крайнего утомления, на полу, или всё делал, стоя на ногах — и писал так, и ел.

Всякую приносимую ему пищу он перемешивал всё вместе, и тогда только ел. Многие, видя это, считали его безумным. А это было лишь желание не услаждать свой вкус. Приносимые ему деньги и вещи он раздавал.

С 1858 г. Иван Яковлевич все более лежал и стал слабеть.

6‑го сентября, рано утром, Иван Яковлевич просил священника напутствовать его на смерть. Он был приобщён, особорован, прочли над ним отходную. Пред последним вздохом он поднял руку, сказал громко: “Спаситеся, спаситеся, спасена буди вся земля!” — и скончался.

Конечно, то был истинный духовный человек, и прежде всего разгадал его тот простой русский народ, который умеет смотреть вглубь жизненных явлений. Понятен был и Иван Яковлевич тому народу, о котором недаром сказал поэт, что он:

«Под земным позором

В убогом нищем зрит Христа!»

В. И. Мельник, доктор филологических наук, профессор.

У праведника

Народ к прозорливцу шел гурьбой. И простолюдины, и знатные господа. Одних Иван Яковлевич встречал с почтением, к другим, даже невзирая на их чины и ордена, был равнодушен, а то и груб. Ему дозволялось многое, ибо Корейша был пророком. Его имя гремело и докатилось до царского двора.

Пришёл к нему однажды Николай I. Корейша встретил императора без почтения, лежа, как бывало не раз. Государь был удивлен, ибо при его появлении все становились во фрунт. «И ты, как ни велик и ни грозен, а тоже ляжешь и не встанешь!», – усмехнулся старец. О чем они дальше говорили, неведомо, ибо царь и пророк остались с глазу на глаз. Известно только, что спустя четверть часа Николай I вышел от Корейши пасмурный и взволнованный...

Никакого пиетета не проявил Корейша и во время визита генерал-губернатора А. Закревского, человека властного и вспыльчивого. Более того, он наговорил гостю немало дерзостей, которые самодур вынужден был стерпеть. Другого бы за такие слова заключили бы в темницу, Корейша же мог говорить, что угодно и кому угодно…

В. Бурт «Столетие», 21 сентября 2018.

+ + +

Священник Виктор Кузнецов

Мученики и исповедники.

Дополнение 18-е.

Заказы о пересылке книг священника Виктора Кузнецова по почте принимаются по телефонам: 8 800 200 84 85 (Звонок безплатный по России) — издат. «Зёрна», 8 (495) 374-50-72 — издат. «Благовест», 8 (964) 583-08-11 – маг. «Кириллица».

17 апреля 2024 Просмотров: 1 241