Приодетые в лампасы и фуражки «казаки» села Елань-Колено Воронеж. обл. ежедневно толкутся и «думку думают», занимаются трепологией, а за ними храм полуразрушенный. Так вот они: «За Рассею !!..»

Из рассказов священника Виктора Кузнецова.

С КРАЕШКУ

– Вер, я понять не могу. Вот вчера среда была. У меня рыба разморозилась. Пришлось срочно жарить. Ну и… поела. Грех это?

– Да ну! – усмехается и машет рукой Вера. – И у меня бывает. Пост был большой, а мне молока дали хорошего, деревенского. Попила. Не выливать же его. Тоже – Божий дар как-никак. Не пропадать добру. И ещё было. Тоже в пост. Дядьку хоронили. Стол, конечно, был. Пригласили. Не отказываться же. Людей не обижать. И священники говорят: «Послушание важнее поста и молитвы».

– Правильно. Я ещё слышала: «Важно не то, что в уста, а то, что из уст выходит». Некоторые постятся, а такое несут!

– И я слышала. По радио говорили, что можно не поститься. Мы, мол, в городе живём. Гарь, стрессы, нагрузки у нас большие теперь. Мы все ослабленные. Продукты вон какие! Одна химия.

– Точно! Мы же не монахи, в конце концов.

– Да, пусть они там, в ангелы пробиваются. На то они и монахи. Мы, как-нибудь потом, подальше. С краешку где-нибудь примостимся. Господь – добрый. Сказал же что: «Пришёл не праведников, а грешников спасти». Вот пусть и спасает нас, слабеньких…

Как мы стали расслаблены в благом! Какие энергичные в худом, греховном. В главнейшем, в деле спасения всё норовим «с краешку» быть. А край он и есть – край. Чуть качнёт и… полетит душа туда, вниз, в пекло, навечно. И падают, великим множеством, одна за другой…

Опасно быть «с краешку». Лучше подальше от него, от краешка-то.

«Глупый верит всякому слову,

благоразумный же внимателен к путям своим»

(Притч. 14, 15)

«КРАСУЛЯ»

р. Б. Нине

Сельчанка Наталья живёт жизнью, которой не особо позавидуешь. И в молодости их с мужем, военным, помотало по стране. Но и сейчас, в преклонных годах, хлопот и забот хватает, не до покоя. Дом есть, хозяйство есть, да вот беда!.. Сильно пьёт муж Василий.

Началось это как-то незаметно. По доброте его то те позовут что-нибудь помочь, то другие… И, в благодарность за его помощь или бутылку в карман ему сунут, или стакан нальют. Да как настырно заставляют брать и пить! Если Василий отказывался, они начинали кричать на него, «обиженные», что он не принимает их плату-отраву. И пошло… Там поддался каким-нибудь бабуле или дедуле, в другом месте, чтобы «не обидеть», а в результате спился ещё один хороший мужик на Руси.

Пьяница – какой помощник? Только обуза. Вот и висело всё большое хозяйство на Наталье, да муж ещё… Одна отрада у неё была в жизни – корова Красуля. Белая, с чёрными пятнами. И правда – красивая, дородная была коровка. Молока много давала. Любила хозяйку, привязана была к ней необыкновенно. Если выгонял и пас Василий, а это было редко, то корова была строптива, непослушна, и никакие крики, угрозы, удары не действовали на неё. Если же, как правило, это делала Наталья – другое дело. Красуля встречала её с радостью, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, умилённо мыча. И пока выводит Наталья корову, та оближет её до того, что у хозяйки не только лицо и руки, вся одежда становится мокрой от слюнявого ласкания.

На поле тоже корова почти не отходила от Натальи, не давая ей присесть, отдохнуть. Трава рядом быстро съедалась и, чтобы не вернулась корова домой голодная, без молока, надо было всё время переходить на другое место. Время от времени Красуля подходила к Наталье вплотную, то опять примется лизать хозяйку, то положит голову ей на плечо, гладь, мол. И Наталья с удовольствием, улыбаясь, гладила её большую голову, шею, спину… Разговаривала с коровой ласково. А то и жаловалась ей на свои беды. И корова ей отвечала, по-своему, что-то взмыкивала и гладила своей массивной головой её поникшую голову. Чем приносила Наталье необыкновенное облегчение.

Всему приходит конец. Пришло время, и немощи, тяжёлые труды, годы, болезни стали одолевать Наталью. Муж совсем отбился от дел и хозяйства. Дома если бывал, то приползши откуда-нибудь, весь грязный, невменяемый, на человека не похожий. Отоспится, поест, переоденется в чистое и опять исчезнет… Дошло дело до того, что сена он на зиму не накосил, и купить его не на что было. Как быть с живностью? Зиму они не переживут, кормить – нечем.

До последнего оттягивала расставание с коровой Наталья. Всех почти овец, коз порешила. Дошла очередь и до коровы. Месяц целый ревела Наталья, не отдавала корову. Искала всякие возможности оставить её. Притихшей, грустной, чувствуя беду – стала и Красуля. По нескольку раз в день у неё выкатывались слезы из больших, фиолетовых глаз с длинными ресницами. Тогда, заревев белугой, Наталья бросалась ей на шею, и две неразлучные дотоле подруги обливались неутешно слезами.

Настал трагический день прощания с Красулей. Стоял конец октября, и в совхозе отправляли последнюю машину на мясокомбинат.

Наталью, вцепившуюся в свою жалобно мычащую подругу, оторвали с большим усилием трое мужиков. Они же и повели Красулю через поле на центральную усадьбу доживающего тоже свои последние месяцы совхоза.

Красуля, безостановочно плача, большими каплями орошая увядающую траву, непрерывно мыча, под криками и хлыстами мужиков медленно удалялась. Голова её почти всё время обращена была назад, на ставший ей родимым дом, хлев и, конечно же, на Наталью.

В какой-то момент корова решительно развернулась и, обогнув мужиков, бросилась обратно к дому, к хозяйке. Наталья будто того и ждала, кинулась ей навстречу и бежала, пока не споткнулась, упала в канаву. Опытные пастухи перехватили корову, преградили ей путь. Нахлестав ей «профессионально», быстро погнали Красулю через поле уже бегом, так, что корове не было никакой возможности оглянуться и совершить новый побег.

Рыдающую безутешно Наталью подняли, отвели в дом, где она слегла и проболела более месяца.

Для Красули же жизнь резко изменилась. Теперь она слышала только крики, ругань, удары. Даже втолкнутая в небольшое стадо коров из совхозной фермы, она ждала, надеялась, что скоро всё горькое, жестокое, происходящее в отношении неё, – закончится. Хозяйка или пусть даже хозяин придут и заберут её.

Эти надежды оборвались тогда, когда её вместе с другими коровами стали с криками, пинками, палками загонять по мосткам в кузова грузовиков.

Под градом ударов и матерщины Красуля взошла на настил кузова. Став поперёк его, она устремила свой прощальный взор в сторону Натальиного дома и мычала, мычала… Слезы безутешно и безостановочно текли из её больших темно-фиолетовых глаз. До тех пор стояла она так, пока особо изобретательный загонщик, схватив толстенную жердь, не саданул Красулю по хребту так, что она прогнулась от удара. Вторым тычком, он протолкнул её в глубь кузова, для прохода других коров.

Загруженные грузовики, натужно урча, повезли свой груз в город. Для несчастных животных наступил последний этап. Полный ещё больших скорбей, каковой проходят все животные, которые одомашнились, стали жить с человеком. Короткий путь к месту неотвратимого, жестокого забоя, смерти, для насыщения ненасытных человеков.

СОСТРАДАНИЕ.

В. М. Шукшин и бездомный пёс.

«Что же видиши сучец, иже в глазе брата твоего, бревна же, еже есть во глазе твоем, не чуеши? Или како речеши брату твоему: остави, да изму сучец из глаза твоего: в то время, как бревно в глазе твоем? Лицемер, изми вначале бревно из глаза своего: и тогда узриши изъяти сучец из глаза брата твоего».

(Мф. 7, 3-5)

СОВЕТ

После службы одна из прихожанок останавливает священника. Она чем-то расстроена:

– Батюшка, можно с вами поговорить?

– Да, конечно, – соглашается священник.

– Чего мне делать? От меня муж ушёл…

Священник молчит, потом спрашивает:

– Сколько вы прожили вместе?

– Восемь лет.

– Срок немалый. Дети есть?

– Нет.

– Почему?

Она задумалась, потом ответила:

– Вначале я не хотела, потом он.

– Аборты делали?

– Да, конечно.

– Почему «конечно»?

– Потому что все женщины это теперь делают.

– Не все.

– Ну, почти все.

Священник выждал паузу, потом с грустью констатировал:

– Видите, как мы привыкли к этому преступлению. И говорите вы об этом просто, легко, без боли, раскаяния. А ведь именно в этом и есть основная причина вашего разрыва с мужем. Очень часто так и бывает. Люди живут своими «планами», расчетом, а не по Божьему определению. А потом «почему» да «отчего»… Брак – это для создания семьи, а семья – это уже не одно моё «я», а это семь «я». Он дан людям для рождения и воспитания детей. Когда же мы вмешиваемся в Божий замысел, пытаемся устроить всё по-своему, мол, «не планируем», «не хотим», то и получается, когда захотели, запланировали, а уже всё, «поезд ушёл», мимо. И сам брачный союз при таком отношении и положении ничем не скреплён, как следствие – распадается.

Женщина соглашается, печально спрашивает:

– Что же мне теперь делать?

– Покайся в кровавых грехах своих на исповеди и начни делать доброе.

– Что?

– Своих детей убила. Помоги выжить другим, обездоленным детям.

– Как?

– Возьми на воспитание, усынови бездомного. Сейчас таких, к сожалению, много. Не можешь этого, иди тогда работать в приют, детский дом. Помогай там, убирай, ухаживай, выноси горшки, мой полы…

– Наверное, не смогу

– Убить своих детей смогла?

– ….

– Вот теперь «смоги» помогать другим детям. Отдай им «сэкономленное», не потраченное на своих детей время, добро, сердце, любовь… и тогда, может, Господь даст тебе, ты получишь счастье, покой и… прощение.

ПСИХ

На освидетельствование к невропатологу из следственного изолятора привели задержанного «психа». Третий раз он пырнул ножом человека.

Немолодой врач, осмотрев задержанного, предлагает ему:

– Ты себя ткни ножом как-нибудь.

«Псих» не соглашается, машет отрицательно головой, громко кричит:

– А-а, боль-на-а!

Невропатолог спокойно, указуя на его «вменяемость», обличает:

– А тем, кого ты инвалидами сделал… – врач передразнивает его. – Не «боль-на-а?!..».

«Бог сказал: «Не оставлю тебя и не покину тебя», так что мы смело говорим: «Господь мне помощник, и не убоюсь, что сделает мне человек»

(Евр. 13, 5-6)

ПОЖАР

У пожилого мужчины загорелся дом. Выбежал он на улицу, стал из садовой бочки, отовсюду, где при дожде собиралась вода, выливать её на горящий дом.

Сосед, у которого была скважина, тоже выбежал. Быстро включил мотор и из шланга стал поливать стены своего дома.

Бедствующий взмолился:

– Федь, у меня воды нет. Вся закончилась. К колодцу далеко, не успею добежать. Кинь мне свой шланг. Мой дом затушим, и твой целым останется.

Федор не выпускает шланг из своих рук. Сдавливает его, чтобы струя летела дальше, выше. Не поворачиваясь даже к просителю, равнодушно говорит:

– Так, а может, и не так. Вдруг и мой загорится?

– Не загорится. Дай, пожалуйста, шланг, а?... Или сам полей сюда, – молит слёзно мужчина.

Не дал шланг Федор. У него дом – целёхонький остался. Ни досочки не подпалилось. А у соседа – сгорел.

Федор, небрежно взглянув на дымящиеся головешки и уголья, оставшиеся от соседнего дома, выключил мотор водяного насоса. Развел «сочувственно» руками и ушёл в свой дом.

Потерпевший сел на пепелище. Обхватил голову руками и, раскачиваясь, бормотал потерянно:

– Ведь затушили бы. Легко бы загасили…

Помолчав немного, опять запричитал:

– Какие же люди нынче стали… Какие люди!..

«…Удержи язык твой от зла, и уста твои, еже не глаголати льсти. Уклонися от зла, и сотвори благо: взыщи мира, и пожении»

КОМПЕНСАЦИЯ

Ведомый (восхищенно). – Как хорошо!.. Как красиво!.. Где я? Что такое там, впереди?

Ангел. – Это Рай. Мы Туда идём.

Ведомый. – Далеко туда идти. Ох, как трудно.

Ведомый, в очередной раз споткнулся, упал на колени. С трудом встал, спросил:

– Почему я так часто спотыкаюсь и падаю больно на колени?

Ангел. – Потому что там, на земле, ты благочестиво жил и усердно молился, но коленопреклоненных поклонов мало делал. Тут вот, таким образом, восполняешь это.

«Совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4, 18)

ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР

Прихожанин одного из храмов, обзванивая всех, ища помощников в деле восстановления приходского храма, звонит знакомой:

– Тань, я совсем замучился, ты хоть помоги! Нам надо набрать необходимую сумму и докупить стройматериалов. Это ведь единственный храм на всю округу. Сколько людей будет в нём спасаться!

– А что я могу, Лёш?.. Ничего. У нас денег нет. Я без работы. Двое детей. Николай на двух работах работает, выматывается. Копейки получает. Еле выживаем.

Алексей (перебивает). – Да я не вас имею в виду. Вашу нужду я знаю. Прошу вас, знакомых каких-нибудь попросить. Может, найдётся кто, хоть какую сумму даст. Срочно надо! Ты же знаешь – осень. Вот-вот дожди начнутся, и всё пропало тогда. Все труды наши. Крыши-то на храме практически нет.

Татьяна (вздохнув). – Хоть верь, хоть – не верь. Такое сейчас положение у нас. Те, кто является нашими хорошими знакомыми, друзьями, они все – тоже без денег. А те, у кого есть деньги, не являются уже нашими друзьями. Если и были таковыми, то перестали ими быть в последнее время. После того, как организация у нас разорилась. Сейчас наступило время разделения. От нас отскакивают прочь, как от прокажённых, как от заразы, от неудачников. Мы теперь выписаны ими из «своих».

Алексей (утешая). – Не переживай ты по этому поводу.

Татьяна. – Да что ты! Мы даже рады. Вранья стало поменьше.

Алексей (тяжело вздохнув). – Понятно… Ну прости.

Татьяна. – И ты меня прости.

В трубке зазвучали короткие гудки.

У всех свои тяжести.

ОШИБКА

Жила-была Людмила. Обычная, «как все». Иногда, по большим праздникам, даже и в церкви бывала. Не по глубокой вере, а так, скорее ради любопытства. Ведь и «первые лица» государства надменно снимаются там со свечами в правой руке.

Одна знакомая взялась было поправить её невежество в этой области. Несколько раз, провожая её, рассказывала ей интересные истории из жизни святых, про чудеса… Людмиле было интересно. Она слушала. Расспрашивала. Но одна тема ею была неприемлема, непереносима ею. Это тема – смерти, мытарств, Суда Божьего, загробной жизни, наказаний… Она сразу обрывала собеседницу, отвергала всякое упоминание об этом, говоря категорически:

– Все эти сказки меня не интересуют. Понапридумывали!.. Всякие там «горящие котлы». Примитив какой-то. Кто это видел?.. Оттуда никто не возвращался… Всё – неправда.

– Возвращались. И свидетельствовали о виденном, – кротко, ненавязчиво возразила ей, поклонилась и удалилась знакомая.

Вскоре Людмиле пришлось пересмотреть своё отношение к этому вопросу.

Прошло около месяца. В конце одного обычного дня она, как всегда, приняв душ, легла отдыхать. Заснула. Спала хорошо. Но посреди ночи явно услышала шум, скрежет, отдалённые человеческие крики и зловонные запахи. Почувствовала, как кто-то цепко, когтистыми лапами схватил её за пятку левой ноги, рывком дёрнув на себя, поволок вниз, в зловонную тьму, к многочисленным очагам пламени. Она увидела их, те самые, «примитивные», кипящие, раскалённые котлы. Их было безсчётное множество, во все стороны, сколько видели глаза, тысячи!.. Увидела и корчившихся в них великое множество людей.

Людмила вся сжалась от страха, парализованная ужасом.

Каким-то чудом вспомнила про молитвы. Стала натужено вспоминать их. Ничего не получалось, кроме одного: «Господи, помилуй!.. Прости! Прости!!!» – возопила она всем существом своим.

Вдруг она услышала откуда-то снизу, издалека, грубый, рыкающий рёв, оклик:

– Не ту взял!..

Послышался рядом, тоже страшный, хриплый ответ того лохматого, чёрного, что тащил её вниз, в смрад Преисподней:

– Ошибся! Делов-то… Они щас все – одинаковые…

Тут же он досадливо отшвырнул её своей когтистой лапищей прочь. Так, что она, пролетев мигом чёрную бездну, массу таких же скорчившихся в страхе и ужасе тел, летящих ей навстречу, пронеслась и через лабиринты улиц, домов, через всю свою комнату, как пёрышко, по полу прихожей, и больно ударилась о входную дверь. Её спас большой, толстый ковёр в комнате, собравшийся гармошкой, на котором она проехала как на санях такое расстояние, и ударилась о собравшуюся массу его.

Какое-то время Людмила пролежала без памяти. Очнувшись, сразу вспомнив всё, не вставая с пола, сжалась в комочек. Протряслась от страха всю оставшуюся ночь, утро… только днём боязливо переползла в комнату и там закатилась в долгих, обильных слезах истерики.

После этого она уже не отрицала существование загробного мира и суровых реалий его.

«Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет Судию себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день» (Ин. 12, 48)

Неустанная труженица «баба Таня» - Татьяна Григорьевна.

«И кто напоит чашею воды во Имя Мое, потому что вы Христовы, истинно говорю вам, не потеряет награды своей»

(Мк. 9, 41)

РАССКАЗЫ БАБЫ ТАНИ

Деревяшкиной Т.Г.

На всю жизнь запомнились доброта и почти исчезнувшее у нас ныне странноприимство, какое оказала нам Татьяна Григорьевна из того села, что в пятнадцати верстах от нашего прихода. Приютила нас, бездомных, делясь всем, что есть в доме.

В зимние дни не только жарко натопленная печь, но и её рассказы отогревали душу. Перенесённые ею и сверстниками её страдания уменьшали нашу досаду на неустройство, укрепляли.

Рассказ первый

В начале октября сорок первого, когда немец к Москве подходил, всех, кроме стариков и маленьких детей, стали на «учения» гонять.

В начале райкомовские инструкторы нас по полю холодному и грязному, под проливными дождями, ползать «по-пластунски» заставляли. По пять-семь километров. Еле доплетались мы после этого до дома. Одежда мокрая до нитки, а то и примерзала когда к телу, колом стояла от морозов, уже ударивших. Некоторые сильно заболели после этого и померли. Как вынесли, не перемёрли мы все?..

Потом райкомовские и комиссары другие фокусы придумали.

Разобьют нас на две половины– «красных» и «немцев», раздадут всем палки и давай опять по полям и лесам гонять, друг против друга.

Дали как-то нам задание, чтобы ночью мы «взяли немцев», спрятавшихся в церкви. Где «врагов» прятать, как не в храме! Не в клубе же! Там портреты «вождей», красные флаги, плакаты… там порядок должен соблюдаться, там «свет разума». А церковь! Её давно им сломать хотелось. Не успели. Вот и надо её использовать «по назначению»…

Подползли мы крадучись к церкви. Никто не заметил.

Ворвались в храм! И давай колошматить в темноте палками повсюду!.. Всех, кто под руку попадётся! А те, «немцы», нас долбят. Что тут началось!.. Крики, стоны, вопли!.. Скольких там поизуродовали, покалечили. Рёбра, руки, ноги поломали. Головы пробили двоим… Вот ужас-то!..

Утром половина израненных слегла. Других инструкторы и комиссары собрали, похвалили. Тех, кто больше всех дубасил, бумажками, грамотами наградили. Сами всё при этом посмеивались.

– Доставили вы им удовольствие, после их безмятежного сна в тёплых кроватках.

– Уж точно! Так и было. Они и не скрывали, – подтверждает пережившая это участница «учений».

Рассказ второй

Уходя на фронт, отец строго наказал маме нашей:

– Топи печь, всё время. Вари картошку и, что есть, тем корми солдат.

Когда немец под Москву пришёл, целыми сутками мы топили печь. Варили в чугунах еду. Согревали, обсушивали, кормили солдат. Одну группу за другой. Всех проходящих мимо. Они шли и шли. День и ночь. Плохо одетые, обутые, какие же они были заморённые, беззащитные. Со старыми винтовками, и то не у всех. Ополченцы. Мокрые, промёрзшие, голодные…

Покушав, что Бог дал, вповалку ложились они на полу, на соломе, во всю избу. Дерюжками накроем их, а сами как придётся. На печке больных клали, простуженных. Одежду там, обмотки сушили им…Зима холодющая тогда была.

Одни уходят, другие приходят. Битком набита была изба…

Сколько их полегло под Москвой!.. Одному Богу известно. Больше, наверное, не от пуль и снарядов полегли, а от брошенности, никем и ничем не обезпеченные для войны и тяжёлых условий. Потом уже сибиряков, войска собрали, подвели, и те погнали немцев. А вначале-то они – учителя, инженеры, студенты, рабочие, мелкие служащие... Москву они отстояли. Телами своими беззащитными, против танков, техники немецкой встали, закрыли город. Их косточками выстлано всё вокруг Москвы-то, километров на двести.

Нас, несовершеннолетних, кроме хозяйственных дел, тоже помощью этой загружали. Наше дело было непрерывно, без устали готовить еду, кормить, чем возможно, и помогать солдатам нашим. Старались, как могли. Изо всех сил.

Так почти год трудились, на пределе сил. Пока далеко от Москвы немцев не отогнали.

Рассказ третий

Бывало и такое.

Когда немца отогнали от Москвы, войск стало меньше проходить, но всё ещё шли.

К нам, на постой, местное начальство определило двух энкэвэдэшных офицеров.

День они пробыли. Вечером ушли куда-то.

В это время мимо проходили усталые, мокрые солдаты. Мама их зазвала в дом к нам. Посмущавшись, они робко вошли в избу. Поели горяченького и тут же, сморенные сном, попадали в изнеможении, вповалку на пол. Не сняв даже с себя мокрые сапоги, тужурки, телогрейки, шинели... Крепко заснули.

Вернулись офицеры. Принесли консервы, водку... видно, решили попировать.

Увидели по всей избе лежащих солдат, оторопели.

Один из них отвёл в сторону маму, строго спросил:

– Ты почему привела их сюда?

– А что? Люди ведь! – не испугалась мама.

Крякнул от досады грозный энкэвэдэшник и, больше ничего не сказав, быстро с приятелем собрали свои вещи и ушли прочь.

Потом местное начальство долго припоминало маме её «упущение».

Солдаты же, обогретые и накормленные, на следующий день чуть окрепли. Более дееспособные, двинулись по непогоде дальше, терпеть лишения и невзгоды военные.

– Как хорошо, что укрепляли их, согревали сердца, прибавляли им сил такие вот добрые, отзывчивые крестьянки, как мама ваша и вы, дети её. За таких вот, и стоило тем солдатам, терпеть невыносимые страдания, скорби, идти в пекло и погибать, – благодарно, прочувствовано говорю я бабе Тане.

– Не мы одни. Многие так поступали, – засмущавшись, отмахнулась Татьяна Григорьевна от похвалы.

Рассказ четвёртый

После войны жили не легче. Разруха. Голодно.

В конце войны, после сорок третьего, нам от соседей досталась корова. Худая, заморённая, молока давала мало, а всё же корова!

Мне к тому времени уже вовсю приходилось в колхозе с утра до ночи работать, а у мамы ещё трое детей, один меньше другого. Старшему десять, младшей шесть годочков. Их кормить надо! От меня пользы никакой. В колхозе почти ничего не только не платили, но не давали и того, что можно было дать.

Мы молока того от коровки, доставшейся нам, почти и не видели. Мама его старательно собирала в два больших, по десять литров, бидона. Обвязав их, взваливала их себе на плечо, наперевес, и шла сто километров, до Москвы. Обменивала на хлеб. Там мало, но давали хлеб и можно было обменять на него.

Еле живая, мама придёт бывало обратно. Положит выменянные укрухи в чашки, нальёт маленьким немного разведённого молока, а сама сядет устало на лавку и смотрит на детей с жалостью.

Дети с жадностью как набросятся на чашки и едят, едят хлеб один.

Мама смотрит на них со слезами и обезсиленно просит:

– Вы хлеб-то пореже… пореже берите. Жижу побольше. А то голодные так и останетесь.

Сама ни крошки не съест. Да и мне стыдно, не подходила, хоть и слюнки, ох, как текли!..

После рассказов

Не выдерживаю, выношу своё впечатление от услышанного:

– Сколько же вытерпел, перенёс наш русский народ?!.. Революция, красный террор, голод, лагеря, ссылки на Колыму да в Воркуту, войны, разруха, целина, все эти Комсомольски, Магнитки, БАМы, Братски, Афган, Чечня… Чем только нас не выжигали, не морили, не выдавливали из нас кровь. Ни над одним народом таких «экспериментов», бедствий не совершалось! И кто знает, сколько ещё такого впереди?.. Как мы ещё живы?!..

– Верой только, добром друг к другу выживали и живём, – пояснила баба Таня.

«… человек греха… будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким… обольщением увлекать погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения. За сие пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи. Да будут осуждены все не веровавшие истине, но возлюбившие неправду»

(2 Фес. 2, 3-4, 9-12)

ЗВОНОК МАТЕРИ

Старенькая, одинокая мать звонит по телефону, просит дочь:

– Возьмите меня к себе. Я уже больше не могу быть одна.

– Что с тобой? – удивляется дочь.

– Не бойтесь. Утруждать вас не буду. Наоборот, я вам помогать буду. Сама всё делаю. Хожу и по дому, и на улицу, в магазин, на почту, в сберкассу… везде! Помогать вам буду. Делать всё. Еду готовить, за ребёнком схожу, покормлю, присмотрю… Всё, что хотите. Только возьмите меня.

Дочь недовольно отвечает:

– Чем тебе плохо-то? Живёшь одна в квартире. Никто не мешает. Рай!..

Мать, чуть помолчав, делится:

– Ты не знаешь Алисонька, как страшно одиночество. Я уже его не выношу!..

Дочь перебивает:

– Не понимаю. В чём проблема? Покой. Ну, поговори по телефону с кем-нибудь, телевизор посмотри.

– Доченька, ты же знаешь, телевизионные гадости – не для меня. По телефону некому звонить. Подруг уже нет. Поумирали. Никому я здесь не нужна, никому!.. Возьмите меня!!!

– Это невозможно.

Мать плачет, спрашивает:

– Почему? У вас же много комнат. Дадите мне самый плохонький уголок.

Дочь медленно, чеканя каждое слово, говорит:

– Повторяю. Это не-воз-мож-но!

Мать не сдерживаясь, уже рыдает, с отчаянием снова спрашивает:

– Ну, по-че-му невозможно?!!..

Дочь, помолчав, спокойно, холодно отвечает:

– Ты не вписываешься в наш интерьер.

Много скорбей претерпевшая баба Саня.

ПО-СВОЕМУ

Татьяна, подруга новопреставленной, упрашивает дочь её:

– Прошу тебя, Валя. Не сжигай мать. Если денег надо, я тебе дам, сколько смогу.

Дочь усопшей отвергает предложение:

– Не надо мне ваших денег!

– Ну почему ты хочешь сжечь мать?..

– Все сжигают.

– Не все. Как раз большинство хоронят.

Валентина (наступательно): Не скажите!.. У нас на работе почти все сжигали. Нормально.

– Это же очень плохо!

– Почему «плохо»? Какая им тем, кто помер, разница?..

– Большая.

– Им всё равно уж! Они ничего не чувствуют.

– Они знают, видят, как с ними поступают.

Дочь, досадливо зажмурившись, машет рукой, зажимает уши, взвизгивает:

– Ой, ну перестаньте! Эти ваши фантазии… «Видят, живут…». Ничего они не видят, не слышат… Всё! Конец всему. Они – мёртвые…

– Нет, не мёртвые. Души их остаются. Не умирают.

– Ну, перестаньте, перестаньте!.. Оставьте ваши бредни. Вы своим бабушкам сказки рассказывайте. Мне не надо. Ученая. Знаю.

Татьяна грустно вздохнула:

– Ничего ты не знаешь, милая. Вот когда сама помрешь, тогда будешь «знать». Да будет поздно.

– Хорошо. Чего вы от меня хотите?!..

Татьяна встала перед дочерью усопшей на колени, взмолилась:

– Не сжигай Марию! Она о тебе так заботилась. Всю жизнь тебе отдала.

Дочь усопшей досадливо отвернулась от неё, раздражённо возразила:

– Никто, никому, ничего не «отдавал»!.. Ясно?! Мы просто живём здесь и потом – умираем. Это – естественно. Так что не надо этих высокопарных слов и поз.

Поднялась Татьяна, отряхнула юбку, тихо сказала:

– Моё дело – предупредить тебя, Валя, а там… как знаешь. Это не то, что не по-христиански, даже не по-людски происходит. С этого поганого Запада и бесовской Индии нам завезли этот дьявольский ритуал – сжигание умерших.

Валентина вновь активно вспылила:

– Я не понимаю?! Что я, выбрасываю её? Поступаю, как все, – тут же исправилась. – Хорошо, как многие. Это – моя мать! Почему вы диктуете мне, как мне поступать? В чём дело?!

Татьяна, устало и безнадёжно вздохнув, поворачивается к двери, намереваясь уходить. На прощание жалостливо просит:

– Не диктую я тебе, а прошу. Сделай, как положено, по-христиански. Мать твоя верующая была. В церковь ходила. За тебя молилась. Сделай так, как подобает, по-церковному. Доставь матери последнюю радость. Пусть её в церкви отпоют и захоронят в могиле, как всех наших матерей, отцов и дедов.

Дочь усопшей настырно отвергает:

– Вы что думаете, у меня времени и денег – немеряно?!.. Чтобы я с этим бесконечно возилась?.. Нет! Будет, как я сказала, быстро, экономично и… гигиенично!..

– Что ты болтаешь? Опомнись! Геенна тебе огненная будет за это, а не «гигиена».

Дочь поступила с телом усопшей матери по-своему. Кремировала.

Через неделю покойница приснилась своенравной дочери.

С красными, слезящимися глазами, едва произнося слова, из-за сильного, надрывного кашля, мать с укором спросила Валентину:

– Зачем... ты так… со мной… поступила?.. Что я тебе… плохого сделала?..

Дочь, оцепенев, молчала.

Мать строго приказала ей:

– Пошли.

Повела присмиревшую дочь по тем мрачным местам, где она находится.

Сплошные низкие, темные переходы, коридоры, смрад, всё сильно задымлено. Ничего не видать. Много, много людей. Скученно. Теснота. Все мрачные, постоянно кашляют и трут воспалённые, слезящиеся от дыма глаза.

Валентина, как ни прижимала платок к глазам, ко рту … задыхалась. Глаза резало от едкого дыма, смрада. Еле живая была. Думала, умрёт от угара прямо во сне…

МУХА

Спугнутая с навозной кучи муха отлетела нехотя в сторону и стала деловито, долго, старательно чистить лапки свои.

Чистюля!..

«Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам»

(Иак. 4, 8)

САМОЕ ДРАГОЦЕННОЕ

На дачном посёлке произошёл пожар.

Благо, что находился он совсем рядом с городом.

Весть о пожаре быстро разнеслась по ближайшему району города, большому предприятию которого и принадлежал дачный посёлок.

Хоть день был и будничный, но многие в этот солнечный, летний день находились в посёлке, в особенности пенсионеры.

Срочно примчалась туда, не пожалев денег на такси, и Наталья.

Не без труда она нашла свою мать сидящей на скамье перед чужим домом дачного посёлка.

Мать всё ещё испуганно озиралась по сторонам, и ноги её немного подрагивали от пережитого страха.

– Мам!.. – обрадовалась Наталья, увидев живой мать свою. – Ты почему здесь?

– Да вот, убежала…

– Дом же цел. Я была в нём, а тебя – нет. Я разволновалась.

– Да, цел. До нас не дошло. Но я так перепугалась, увидев, как горели те два дома, – пролепетала, приходя в себя, страдалица. Она же облегчённо и добавила:

– Вот, взяла самое ценное…

Тут только Наталья увидела, что мать крепко прижимает к себе телевизор, у которого она до этого сидела с утра до ночи.

– Как ты его сюда донесла-то?

– Не знаю, – удивилась и мать.

– А документы, деньги ты взяла с собой?..

– Нет, – растерянно призналась беженка. – Про них забыла. Некогда было. Взяла самое необходимое… – и ласково погладила чёрный пластик корпуса телевизора натерпевшаяся страха, несостоявшаяся погорелица.

«Царство Божие не пища и питие, но праведность,

и мир, и радость о Святом Духе»

(Рим. 14, 17)

ДОКУМЕНТ

У одной женщины произошла большая беда. Погибли от бандитов одновременно, муж и сын.

Жили они скромно. Сбережений едва хватило на похороны. Денег осталось после этого совсем немного. Отпевание она смогла заказать только по мужу.

Через некоторое время снится ей неутешной, муж. Он сетует:

– Сын Колька ко мне просится, а я не могу ничего сделать. У него же нет документа.

Пошла, сердечная, в церковь, рассказала о виденном священнику. Спросила, что делать ей:

– Что за документ-то такой, который муж у меня просит?

Священник объяснил, что при отпевании в руку усопшего вкладывают «разрешительную молитву». Это и есть требуемый «документ». А раз сына не отпевали, то документа такого у него нет. Предложил ей священник сейчас же, не медля, совершить панихиду по усопшему сыну. Она согласилась.

Отпели. Священник передал ей листок «разрешительной молитвы», которую просительница и закопала по его совету в могилу сына.

Ночью снится ей опять её незабвенный муж, довольный.

– Всё хорошо. Колька со мной. Спасибо тебе.

Успокоилась, утешилась, возрадовалась одинокая вдова. Угодила усопшим, близким своим. Что может быть важнее этого?

Несущие крест.

Продажа и заказы о пересылке книг священника Виктора Кузнецова по почте принимаются по телефонам:

8 (499) 372-00-30 – магазин «Риза», 8 (495) 953-01-68 – магазин «Кириллица» и по тел. 8 (916) 8831297 (Елена).

Для оптовых закупок звонить по тел. 8 (495) 670-99-92.

8 декабря 2018 Просмотров: 1 934