Каникулы=Кожозеро? :)

Люди любят экстрим. Из моды не выходит опасный спорт, путешествия на грани человеческих возможностей, и даже компьютерные игры, где главный герой постоянно рискует жизнью. Почему?

Объяснений может быть много. Но есть, пожалуй, основная причина. Человек рожден преодолевать: препятствия, километры, в конечном счете – себя. Такими нас создал Бог, чтобы мы могли идти к Нему хоть как-то, каждый своим путем. Наверное, кому-то на этом пути нужны и восхождения на Эверест, и сплавы по горным рекам. Но если хватает сил и смелости, может быть, стоит задуматься о столь же экстремальном паломничестве? Есть в России такие святые места, куда и сейчас добраться не так-то просто.

В октябре руководитель службы распространения журнала «Наследник» Сергей Малин и его друг Игорь Щукин (возглавляющий службу милосердия московского храма Сорока Севастийских мучеников), решили посетить Богоявленский Кожеезерский монастырь. Обитель, скрытая в архангельской тайге, среди бескрайних лесов и болот, в ста километрах от ближайшего источника цивилизации, расположилась на острове посреди Кожеозера.

– Уже давно мы собирались посетить это уединенное место, – рассказывают по приезде Сергей и Игорь. – Хотелось посмотреть на людей, которые там живут, и вообще понять, как это возможно в наше время гламура и комфорта? И вот появилась такая возможность.

Проехав на двух поездах – с пересадкой в Вологде – чуть более суток, мы прибыли на станцию Нименьга Северной железной дороги рано утром. Стояла густая тьма. За те две минуты, что поезд стоял на станции, мы едва успели спрыгнуть на щебенку и взять рюкзаки.

Проводив взглядом красные огоньки ушедшего состава, мы поняли, что не знаем, куда двигаться дальше. Выручили еще два приехавших пассажира с фонариками, которые довели нас до автобазы. Еще в Москве мы узнали, что ехать надо на лесовозе, из тех, что ездят на вырубки, и что тропу в монастырь нам покажут. Первые огоньки на дороге оказались именно подъезжающим лесовозом.

Водитель Александр, который вез нас семьдесят километров в глубь тайги на лесовозе, был разговорчив и рассказал о потрясающих богатствах местной природы. Озера полны самой разнообразной рыбой, в том числе и ценных пород. В некоторых озерах вода настолько прозрачна, что при глубине в несколько десятков метров видно дно. Кстати сказать, до сих пор помнятся рассказы и других местных жителей. Один из них ловил на Белом море, что в десяти километрах от Нименьги, навагу без крючка, просто на морского червя, каждый раз стряхивая в лодку присосавшуюся рыбу. Улов был фантастический – около четырехсот штук. А другой, поймав на спиннинг 24-килограммовую щуку, чтобы втащить ее в лодку, вынужден был стрелять ей в голову, а из огромной пасти потом была изготовлена люстра в дом. Подобных рассказов мы услышали много.

Пока мы ехали к началу тропы, нам попались прямо на дороге свежие следы двух медведей, охотившихся на лося. Оказалось, что из-за жаркого лета и скудости ягодных запасов медведь еще не залег, а бродит по лесу в поисках еды. Еще мы узнали, что здесь лютуют волки, бывает, что домашние псы пропадают на утро вместе с будкой, а сам Александр возит в кабине за сиденьем заряженное ружье.

Расставшись с Александром, мы остались один на один с этим диким северным краем. Только стоявший рядом с дорогой одинокий шест, помеченный оранжевой краской, да бумажная табличка «Дорога на Кожеезерский монастырь» внушали нам надежду. Нам предстояло преодолеть самый трудный 30-километровый отрезок пути. Кстати сказать, настоятель монастыря, иеромонах Михей, – огромный ему за это поклон, – всю тропу пометил зарубками на деревьях и краской, поваленные деревья распилил бензопилой. Но паломники в этой глуши бывают редко, а звери – часто, поэтому мы на всякий случай, за неимением оружия, взяли простые петарды. Конечно, утешение слабое, но все-таки лучше, чем ничего.

Мы плохо представляли, что нас ждет впереди, а проводника не было. Знали только, что ни в коем случае с тропы сходить нельзя, можно и не вернуться. Случалось, по рассказам, что и бывалые охотники пропадали в здешних лесах. Но все же паломничество – дело святое, и его, бывает, сопровождают необычные ситуации. Не успели мы собраться с духом, чтобы начать движение, как вдали заурчал подъезжающий «КамАЗ», и через некоторое время остановился прямо напротив нас. Из него выскочил невысокий парень с рюкзаком за плечами и в болотных сапогах. Оказалось, Андрей идет почти туда же, куда и мы, и хорошо знает дорогу – вот это да! Очень обрадованные этим фактом, мы бодро двинулись в путь.

Идти через болота и леса, по проходимости слабо отличающиеся от болот, нам, неподготовленным городским жителям, было очень трудно, поэтому мы часто отдыхали. Тем более, рано выпавший в изобилии снег успел растаять и наполнил и без того очень вязкие болота. Но, к счастью, они все же были проходимы, к тому же то слева, то справа все время попадались метки отца Михея. Сразу обнаружилось, что наших обычных резиновых сапог, хоть и утепленных, было здесь явно недостаточно. Несколько раз мы провалились в ледяную воду, и рюкзаки весом по 20 килограммов (с подарками отцу Михею) предательски тащили завалиться набок. Подходя к реке Виленге, мы гадали, как будем переправляться. Но, подойдя ближе, увидели, что через нее переброшены и связаны несколько крупных и длинных деревьев. Эта тяжелая работа, как оказалось, тоже была сделана отцом Михеем.

Начинало темнеть. Мы от усталости несколько раз пытались найти место для ночлега прямо в лесу, но Андрей призывал нас все же дойти до избы, а иначе можем серьезно заболеть. Промокшие, обессиленные и голодные, мы наконец дошли до второй охотничьей избы (в первой не остановились, чтобы сэкономить время для монастыря), где растопили печь, согрелись, просушились, приготовили еду и остались на ночлег. Вторая изба, в отличие от первой, была большая и даже с баней. В ней был большой запас дров, свечи, соль, спички и многое другое.

Вообще, на Севере, как нам рассказали, издавна существовала добрая традиция строить в лесах избы для путников и охотников. В архангельских лесах их достаточно много, на нашем пути их было три. Там почти всегда есть сухие дрова, посуда и даже кое-какие продукты. Каждый может ими воспользоваться, но, уходя, должен, чем может, восполнить запасы. Наша изба стояла на довольно живописном склоне Виндозера, с большим лестничным спуском к воде, где мы и набрали воды для супа и чая. Оставалось еще около десяти километров пути.

Еще в Москве через спутниковую связь удалось узнать, что отец Михей собирается нас встретить у второй избы на моторной лодке и по системе протоков доплыть до Кожозера, но в поезде мы были извещены СМС о том, что батюшка утопил мотор от лодки, и идти придется самим. Ну что же, самим так самим!

Конец пути был уже более легким, потому что проходил по берегам озер. С Андреем мы расстались у третьей избы, где он собирался остаться зимовать с другим рыбаком, который его там ждал. И вот мы вышли на конечную точку, напротив нас на другом берегу – красивый и величественный – стоял монастырь. Но приключения еще не закончились.

Дело в том, что монастырь отрезан от внешнего мира довольно широкой полосой воды, и попасть туда, если за вами не приплывут, невозможно. Нашей задачей стало привлечь внимание ударами в специально подвешенную здесь железную трубу, но это не произвело никакого эффекта, потому что сильный ветер со стороны озера уносил звук в таежную глушь. Оставался другой способ привлечь внимание – развести очень дымный костер из зеленой хвои поваленной ели. Примерно через час усердных трудов мы, наконец, были замечены и оказались на святой земле Кожеезерской Богоявленской обители.

Еще дома, через Интернет, мы выяснили, что обитель была основана в XVI веке и получила свое название от озера, на котором находится. В свое время здесь был игуменом будущий патриарх Никон. Здесь, как мы узнали, просияли семь святых. Монастырь дважды закрывался, но в 1998 году его начали восстанавливать, настоятельство было поручено иеромонаху Михею, бывшему насельнику Оптиной пустыни. Вот уже двенадцать лет он занимается возрождением монастыря. В глуши, где нет ни дорог, ни электричества, ни связи, ни постоянных помощников…

Все это очень зацепило нас, и мы поняли: нужно ехать! И вот, наконец, мы оказались у цели и – словно окунулись в другую жизнь.

На острове живут совершенно самостоятельной жизнью две лошади, за ними никто не следит, ведь уйти некуда. Летом и осенью они помогают отцу Михею обрабатывать землю. Здесь выращивают картошку, свеклу, морковь и другие овощи. Практически всегда в монастыре есть свежая рыба, воду берут из озера, дрова заготавливаются в основном своими силами, а все остальное завозится зимой на снегоходе, когда замерзают болота.

С одной стороны здесь царит домашняя, уютная обстановка, а с другой – все строго: монастырь есть монастырь. Кроме нас и настоятеля там было всего четыре человека: три женщины и помор Владимир, который в эти дни приплыл сюда на самодельной лодке под парусом, – между прочим, настоящий местный житель, он живет в своей избе, что в двенадцати километрах от монастыря, на другом берегу Кожозера. Двадцать лет назад, не найдя себе места в обычной жизни, он ушел в лес, да так там и остался. Не смотря на свой грозный вид (весь зарос бородой и длинными волосами) он оказался очень добрым, простым и вполне адекватным человеком. Сейчас собирается прибиться к какому-нибудь монастырю. А Кожеезерский, скорее всего, станет женской обителью.

Раньше отец Михей пытался собрать здесь братию, но монахи каждый раз не выдерживали и уходили из этих мест. Женщины, оказывается, к такому проживанию приспособлены больше, хотя физическую работу им делать сложнее. Те сестры, которые живут в Кожеезерском сейчас (две пожилые – 70 и 80 лет – и одна помоложе) ведут хозяйство, ухаживают за огородом, готовят, поют на клиросе. А восстановлением монастыря, строительными работами, занимаются мужчины: отец Михей и паломники, такие как мы. Благо, за стройматериалами ездить никуда не приходится: кирпич можно брать, разбирая старые разрушенные постройки, а вместо цемента хорошо подходят глина и песок.

В одной из построек сохранился старенький советский генератор, но электричеством в монастыре не пользуются. Единственные уступки, на какие отец Михей пошел в этом вопросе, – это фонарик и спутниковый телефон. Да и то, его включают очень редко, чтобы сообщить важную информацию, а чтобы зарядить его, нужно добраться до ближайшего села. Кстати, молиться без света и вправду лучше. Только представьте: полумрак, только свечи горят да огонь в печке потрескивает… Ощущение непередаваемое! Тем более что службы в Кожеезерском очень длинные: отец Михей ничего не сокращает. Вообще, он сам говорит, что к нему должны приезжать только те, кто любит богослужение.

Хорошо там! Вся окружающая суровая северная природа, озеро в лунном свете и монастырь нам обоим напомнили кадры из фильма «Остров», только все было в действительности. А приехать туда под силу многим. В обители ждут всех: и паломников, и особенно женщин, желающих влиться в общину, продолжить историю этого славного монастыря.

В монастыре мы пробыли пять дней. Все это время с насельницами мы почти не общались: жизнь в монастыре устроена так, что женщины и мужчины порознь работают, отдыхают и даже обедают, только молятся в храме вместе. Только когда мы уезжали, одна из бабушек дала адрес своих родственников и попросила отправить им письмо: мол, жива, все хорошо. Другой возможности сообщить о себе здесь нет, а эти женщины (хотя они еще не монахини) собираются прожить там всю оставшуюся жизнь. Во всяком случае, старшие.

В Тихвинском храме, где проходят службы, печная труба короткая, бывает, что сильный «свальный» ветер с крыши через трубу врывается в храм и наполняет его дымом. Для устранения этой проблемы нужно поднять уровень края трубы до конька крыши. Когда отец Михей нас попросил об этом, мы сразу ему объяснили, что делать этого не умеем. Но он ответил коротко: «А кроме вас здесь никого нет, я знаю, у вас получится». В итоге действительно получилось! Потом нас просили сложить еще одну трубу, но нам нужно было торопиться, чтобы успеть на поезд, мы лишь успели все приготовить для работы: сколотили помост, принесли и согрели кирпичи, чтобы не замерзал на них раствор, замесили глину и… уехали. А уже в пути, в лесу, мы встретили двоих путников, которые шли в Кожеезерский. Они нас спрашивают: в монастыре работа какая-нибудь есть? Мы даже засмеялись! Есть, говорим, и мы для вас как раз все приготовили – трубу печную нужно сложить! И оказалось, что они как раз мастера в этом деле…

На обратном пути мы поняли, что нас ждут проблемы с питанием. Мы не были уверены, что так же легко сложится с дорогой и транспортом, а хлеба и сухарей могло не хватить. Тогда, подсчитав запасы, мы начали буквально кусочки хлеба и сухарики делить пополам, а суп заваривали в большой тарелке из одного пакетика «Роллтон». Кстати, в тамошних краях растет вполне съедобный мох, о котором нам говорили еще раньше: мол, когда у вас кончатся сухари, можете его есть. И вот наступил момент, когда это было для нас как раз актуально…

В цивилизацию мы возвращались постепенно. Уже Нименьга со своими редкими фонарями и электрическим светом в окнах показалась нам фантастическим местом! По совету бабушек мы пришли к бывшему леснику Виктору. К сожалению, здесь, как и во всей российской глубинке, спиртное – одно из главных утешений. Но, несмотря на это, люди оказались здесь очень добрыми и гостеприимными. У Виктора нас приютили, накормили, и даже от денег за постой отказались. А когда мы, уходя от него, попросили прощения за причиненные неудобства, он ответил: «Ребята, я вас простил еще до того, как вы ко мне пришли!». Вот такие люди здесь живут!

Выйдя из поезда в Москве и увидев, как снуют туда-сюда люди и машины, мы ощутили, что попали в какую-то компьютерную игру, в нереальный мир после тихой, спокойной жизни русского Севера. Но Православие – это не экзотика, на которую можно полюбоваться, и все. Наверное, мы стали немного другими людьми. Мы смогли почувствовать какой-то новый объем жизни. То, что мы нашли в этой поездке, мы взяли с собой домой, и теперь этот опыт будет с нами всегда и наверняка поможет нам жить дальше. Чуточку лучше, увереннее, закаленнее, чем прежде.

Записала Вера Шарапова     ( https://naslednick.ru/archive/rubric/rubric_443.html   )

Александр Гришин (при участии Андрея Дементьева)

Кожозерье

Отчет о походе 2010 г. 

Август уже начался, жаркий, для меня нервозный. Метания, куда же уйти от этой жары и суеты. Куда? И вдруг появился он, Андрей. Предложил свой маршрут, который я даже не уяснил до конца, но принял сразу, ведь главное – впереди долгожданная дорога, на Север, в тайгу, к её огромным просторам, озёрам, болотам, рекам.

На коленках был составлен список снаряжения и продуктов. Особо думать не приходилось, что брать. Выбирать хоть и было из чего, но идти решили налегке, значит снаряжения минимум. Отказались от палатки и спальных мешков, болотных сапог и запасной одежды. Тоже и с пищей телесной – всего кило сала и кило копченой колбасы, немного круп и приправ. Два топора, цепная пила, армейский котелок и плащ-палатка с тентом.

Маршрут был такой. Поездом до ст. Плесецкая, далее автобусом до ст. Икса, на поезде до Янгор, пешком до Кожозера, обратно до лесовозной дороги на Нименгу, поездом до Вологды и домой, кому в Питер, кому в Москву. Варианты тоже были, в зависимости от расписаний, здоровья, сил и удачи.

Укладка рюкзака была серьёзной. После нехитрых манипуляций вес уменьшился до приемлемых 20 килограммов или около того. С большим весом по тайге не походишь, не Геракл я. А после того, как уже вернулся, пересмотрел и взятое. Было всё равно в багаже лишнее, было...

В воскресенье утром я отправился на Ладожский вокзал. Жена проводила меня до метро, поцеловав на прощание. Сев в вагон, я сразу забрался на пальму, т.е. верхнюю полку. Соседи были мне совершенно не интересны и я не обращал на них никакого внимания. Накупил газет и так ехал, лежа даже перекусывая. Было жарко, но постоянно открытое окно спасало. От скуки я даже сделал несколько кадров проносящихся мимо пейзажей.

Когда утром я вышел на станции Плесецкая, настроение было чуть ниже среднего. Нужно было еще 6 часов ожидать Андрея среди этой безнадеги, что открылась мне.

Наконец и он прибыл. Первое, что я понял – рюкзак он мне не разгрузит. Все мои килограммы остались при мне. Осталось вздохнуть и смириться.

Первый день начался. Погода была приятной. Мы взяли билеты на автобус до Иксы, погрузились и за полчаса доехали до посёлка. Там нас ждало небольшое разочарование. Поезд до ст. Янгоры ушел утром, вопреки нашему расписанию, и следующий ожидался через несколько дней.

Дежурная по станции подсказала, что в районе 17.00 будет дрезина, которая привезет заболевших местных жителей со станции Скарлахта. Если поговорить с её начальником, то, скорее всего, договориться можно. Можно ещё за 9000 рублей заказать вагончик, но нас это никак не устраивало. Мы расположились в пустом зале ожидания, где было прохладно и... очень пусто. Слова отражались от стен, но слов было не много. Мы снова знакомились, присматривались друг к другу. Говорили мало, подбирая слова.

Ровно в 17 прибыла дрезина, а к платформе подъехала Скорая. Погрузочно-разгрузочные работы двух пенсионеров прошли быстро, как и переговоры с Палычем, командиром этого транспортного средства, этого местного "Сапсана-Красной Стрелы". За 1000 до Скарлахты он нас подбросит, а утром подкинет до Янгор. Скарлахта – это половина пути, целых 54 километра. Через пять минут мы уже тряслись по раздолбанным путям, с любопытством крутя головой. Восторг был такой, словно на слоне едешь. Интересно и красиво.

Познакомились с Палычем. Жуликоватый мужик 50-ти лет, с 84-го года живущий и работающий на этой ветке, сразу после отсидки на местной зоне. Возвращаться было некуда, вот и остался в этих краях. Мы тряслись на открытой платформе впереди кабины и орали друг другу в уши свои истории, а сзади ревел дизель.

Ещё один сосед по шпале, на которой мы все сидели, был Олег Карачаевский, тоже из местных, двигающий к своему летнему дому на одном из 78 островов Ундозера. Его жена так же тряслась в кабине. Колоритная личность, в которой угадывалась творческая натура, не слишком преуспевшая в богемной суете. Когда-то они организовали рок-н-рольную группу "Белые Черепахи", но по какой-то причине продолжать не стали, а удалились с Олимпа, сохранив семью и здоровье.

Управлял нашим "метеором" осужденный на колонию-поселение молодой парень, с которым мы познакомились на следующий день. В пути к нам подсела бригада таких же осуждённых, ремонтирующих пути.

Дорога была интересной. Мы с час тряслись на шпале так, что сидеть я уже не мог. Мимо неслись деревья, болотца, пересекались речушки, ручьи. Показали место, где несколько лет назад произошла трагедия – столкнулись два поезда, 11 человек погибло. Мы остановились у скромного памятника, дрезина траурно свистнула, и помчались дальше, подпрыгивая и раскачиваясь.

Палыч предложил заночевать нам на Ундозере, что в километре от Скарлахты, а к восьми утра прибыть на станцию и отправиться дальше до Янгор. Мы были не против. Палыч взял свою "штуку" и укатил, а мы с Андреем, в компании с "Черепахами", двинули на озеро, где нам обещали показать стоянку. Собственно говоря, показывать нам ничего не надо было, сами не слепые, а вот помочь дотащить ребятам скарб было можно. Там у них стоял ялик с мотором и мачтой, в который они и забросили свои вещи.

 Ребята уплыли, а мы разбили свой первый совместный лагерь. Быстро развели костер и пока я готовил, Андрей успел что-то пописать себе в блокнот. Скромно, но вкусно поели, предварительно до и после воздав благодарственную молитву. Помыв посуду, ушли купаться. Вода была теплой, дно приятное, был глубокий вечер и почти не было комара. Тишина и еще раз тишина.

В лагере долго не бодрствовали, а почти сразу легли спать. Андрей прочитал вечернее молитвенное правило, я пока не присоединялся, просто бродил по дороге и курил, размышляя о предстоящем пути. Легли на расстеленную на земле плащ-палатку, сверху бросили коврики, надели куртки и так заснули. Андрей предпочёл спать в накомарнике, я же накрывал голову курткой, а спал во флиске. Ноги засовывали кто в рюкзак, кто в компрессионный мешок, ибо комар носки прокусывал запросто.

Спали до трех ночи, когда услышали звук лодочного мотора. Мы насторожились: кого это в такой час в нашу сторону занесло? Оказалось, что «Черепахам» не давала покоя мысль, куда же мы все-таки идем? Вот и приплыли ночью за 15 километров выяснить этот вопрос, а заодно ещё раз пригласить нас к себе. По их мнению всё, что дальше Янгор – места нетоптаные, полны непредсказуемой опасности, на что было трудно возразить. Душевные ребята! В другом случае я бы не отказался принять предложение, но пришлось ещё раз поблагодарить их и отправить ни с чем. Остаться у них в гостях мы наотрез отказались, сказав, что проделали такой путь не ради безмятежного отдыха на острове.

Встали в шесть, немного не выспавшиеся. Позавтракали скромно и выдвинулись до железной дороги, далее вдоль неё по дороге автомобильной, грунтовой. Поскольку она была сухой, то для легковых машин проходимой. Обычно только грузовики и ездят по ней.

Мы пришли раньше и новость узнали не лучшую – в Янгорах сошли с рельс вагоны, поэтому будем ждать тепловоз с вагоном. Часа три мы сидели на платформе в Скарлахте и общались с осуждёнными, которые проявили к нам неподдельный интерес. Разговаривали о разном, они больше рассказывали о себе, чем мы. Я сфотографировал их, переписал адреса, пообещал по приезду распечатать фотографии и разослать родным и близким.

Наконец пришёл тепловоз с прицепленным вагоном, к которому сзади прицепили и вчерашний мотовоз. Мы сели в вагон и уже далее тряслись в нем. При ближайшем осмотре оказалось, что в вагоне мы были не одни: соседнем отсеке находилась арестантка с конвоем... По дороге нас накрыл ливень, так что трясись мы на дрезине, получили бы совсем некстати по самое не хочу, а так обошлось. Ливень был коротким, прошел по нам совсем краем, но не мало наделал дел в тайге. Как оказалось потом, это был ураган, сваливший не одну тысячу деревьев. Нам повезло в очередной раз.

Вагон был старинный, технический. Посередине стояла железная печь, вдоль стен лавки, верстаки, на полу разный инструмент, тросы, мусор.. Живописный вагон, не каждый раз в таком проедешь. От болтанки дверь захлопнуло, ручки внутри не оказалось, пока открывались – сломали мой мультитул. Пополам. Напрочь. Это была первая потеря, ценой одна тысяча рублей. Жалко, но не смертельно. 

Мы добрались за полтора часа до Янгор, пятьюстами рублями расплатились с машинистом, который не надеялся на расплату и оказался очень довольным. Далее тепло попрощались с ребятами, пожелали им всего доброго в будущем, уточнили дорогу до бетонки, ведущей к реке Подломка. Пошли.

Пошли резво, сил и энергии было много. Понимали, что ещё чуть-чуть, и вся эта жидкая цивилизация останется позади, и впереди только нетронутая природа, во во всём её разнообразном великолепии. К вечеру мы планировали пройти бетонку всю, выйти на берег и уже там заночевать. Рюкзаки были, конечно, тяжеловаты. Не сказать, что уж совершенно неподъёмные, но для нашего случая могли бы и полегче быть.

Стояла жара, и тени не было вовсе. Я шёл в тельняшке и потел так сильно, что через час тельник можно было выжимать. Бетонная дорога не радовала, отбивала ноги, жарила снизу, убивала однообразием. Казалось, что ей не будет конца! Прямые длинные участки, надежда на то, что за очередным поворотом ждет её конец, но нет. Опять вдаль на пару километров уходила её светлая полоса, до нового поворота.. И так раз за разом, час за часом.

Прыть убавило, как и сил, жара добивала. Я понял, что стёр ноги в своих старых армейских ботинках, стёр качественно. Шёл, скрипел, ставя правую ногу на ребро подошвы. На привале налепил пластырь, вставил войлочные стельки, сменил носки, но было поздно. Ладно, буду терпеть, не привыкать. Не везёт мне с ногами. Всегда не везёт. Даже в трекинговой обуви натираю... Уж и опыт гигантский имею, а вот поди же ты! Ну, видать судьба такая. К вечеру, уже в сумерках, когда солнце еле проглядывало своими последними лучами сквозь ели, мы наконец вышли на берег реки Подломка.

Скинув рюкзак, я несказанно радовался той легкости, которую почувствовал, но которой не мог воспользоваться. Организм просто отказывался двигаться быстро и безболезненно. Я понимал, что всё дело в отсутствие тренинга. Понимал, что загнал себя в первый же день, но и не загнать не мог. Андрею было много легче, он, в отличии от меня, успел набрать форму в предыдущем походе. Я же страдал, врать не буду.

Отдам должное попутчику – он всё видел и понимал и старался облегчить мне жизнь весь наш поход. Пока я медленно спускался к реке с котелком и флягой за водой, он успел убрать стоянку от мусора и приготовить дров, развести костер. Мы ополоснулись в реке, оценили пейзаж, наметили завтрашний план и маршрут. Я приготовил ужин, который как всегда был съедобен и даже с голодухи вкусен. Помолившись, уснули. Это был первый ходовой день. Утомительный, адаптационный. Мы прошли больше 20 км.

Встав утром из-за меня несколько позже, чем хотелось, быстро позавтракав и собравшись, мы двинули дальше. На этот раз дорога по-настоящему определялась как лесная. Она началась для нас от заброшенного посёлка Северный, точнее от разрушенного моста через Подломку. Посёлок был в 700 метрах от нашей предыдущей стоянки, забытый, брошенный. Мы прошагали мимо двухэтажных домов, которые не назвал бы бараками. Добротно в своё время построены. Время не щадит, конечно... Мост в своё время тоже был сделан на совесть, но и он уже лежал в реке, деля русло на множество ручейков. 

Вода в тех местах чиста и годится в употребление даже не кипячёной. Мы пили её из рек и озёр спокойно, не боясь подхватить какую-нибудь инфекцию. На крайний случай для болот были таблетки для обеззараживания, но до них дело не дошло. На мосту мы умылись, подпоясались, сделали по паре глотков воды и тронулись в путь.

Дорога проходила через вырубки, сильно петляя. Тени было мало и пекло изрядно. Потеть пришлось сразу и много. Мы шли в хорошем темпе, останавливаясь минут на 10 через каждые 45-60 минут хода. Сбрасывали на обочину рюкзаки и собирали чернику с брусникой горстями. В этом году ягоды было очень много! На болотах уже появилась клюква, еще только созревающая, а в лесах изредка встречалась малина и красная смородина. Такие подарки мы объедали не хуже какого медведя. Через некоторое время вырубки закончились и мы уже попали в тень вековых деревьев, где идти было легче. Дорога не стала лучше, но нам здорово повезло в том, что она была почти сухая и все это время под ногами не хлюпало.

Вскоре показалось озеро Старцево с лежащей на его берегу заброшенной деревней Кривой Пояс. На подступах к ней мы сделали небольшой привал, а потом тихо вступили на центральную улицу-дорогу. Уже почти полностью разрушенные остовы домов и хозяйственных построек возникали из травостоя то слева, то справа. Над всем этим возвышались останки скромного деревянного храма.

Вдруг мы заметили, что вправо отходит выкошенная тропа, которая вела к небольшому домику, целому, по сравнению с остальными собратьями. Но и в конце дороги стояла избушка с более или менее целой крышей. Мы исследовали их обе. В первом случае это была полуразрушенная изба, но немного приспособленная для временного обитания неприхотливых путников. Были полати человек на 6-8, печь, крыша. Был набор посуды, дров... При необходимости переночевать можно запросто. А вот в домике, к которому вела выкошенная тропинка, порядок и уют присутствовали, что наводило на мысль об её обитаемости.

Так и вышло. Это был бывший дом священника, который когда-то служил в местной церкви, а в наше время она принадлежит некоему Андрею, москвичу, который ухаживает за ней и следит, а также проживает в ней летом. Мы зашли внутрь. На стене висело письмо Андрея, точнее записка всем, кто навестит дом в его отсутствие. Записка для тех, кто не понимает значения таких домиков, кто не знает, как вести себя в них, одним словом для тех, кто не дружит с головой и Добром.

Время было обеденное и мы развели костерок на улице, собрав дров вокруг. Дрова, приготовленные другими людьми, использовать можно, но никогда не забывай при этом правило: потратил одно полено – заготовь два. На таких простых правилах и теплится еще искра жизни в тайге.

Мы быстро приготовили себе поесть, особо не заморачиваясь, а ели уже в доме. Там же привели в порядок ноги, перебинтовав их, переложили рюкзаки, написали записку Андрею, указав свои координаты и адреса, поблагодарили его за гостеприимство и оставили ему в хозяйство немного продуктов и полезных вещей, включая медикаменты. Совершенно не обязательно, что всем добром воспользуется он, это может быть любой путник-бродяга, нуждающийся в помощи. Так и происходит: сегодня я могу поделиться, завтра кто-то другой этим воспользуется, может быть и сам и воспользуюсь. В тайге вообще взаимовыручка необходима, никогда этого забывать не следует.

Напоследок мы с Андреем осмотрели храм, стенам которого стоять осталось от силы пару-тройку лет. Храм был осквернен до 42-го года точно, о чем свидетельствуют надписи на стенах, да и газета с докладом Берии, наклеенная в алтаре, мысль сию подтверждает... Что тут было после? Клуб? Склад? А ведь не похерь комуняки храм, глядишь, жизнь может не ушла бы отсюда? Хотя стоит ли слишком удивляться опустению этой почти стёртой теперь с лица земли деревеньки, если вспомнить о том, какими делами прославляли своё имя кривопоясяне ещё сто лет назад?

Красивое место красивым и остается до сих пор, но отсутствие этой самой жизни ввергает в непроходящую тоску и грустные думы. Эх, Россия-матушка... Как же ты болеешь, родная...

Мы двинули дальше, стремясь побыстрее выйти к реке Берёзовка. Опять вошли в лес, который вечером был загадочным и таинственным. То и дело приходилось перешагивать через десятки поваленных ураганом деревьев. Наверное, немало пришлось поработать пилой ребятам из той экспедиции на УАЗах, что прошли этим трактом вскоре после нас!

Довольно долго мы шли по лесной дороге, когда вышли к старой обрушенной мельнице на реке Берёзовка. Там мы сделали несколько снимков, подивились труду, который когда-то вложили люди в её строительство, так и не оценённому должным образом... Кто ее строил? Забыты имена. Навечно, наверное. И только бобры продолжают творить в этих местах. Запруды строят лужковскими темпами! 

Для ночёвки мы свернули с дороги в сторону Подломки. Место было шикарное – оборудованная стоянка, однозначно популярная среди местного люда, охотников, туристов. Дрова, костёр, вода, ужин, молитва, сон – всё по отработанному плану, ничего лишнего. Спали рядом с костром, положив под бок топор.

Утром не менее выработанный подъём, короткий завтрак, мытьё посуды и вперёд, до очередного пункта назначения. Этот день оказался интересен тем обстоятельством, что уперев свои ноги в предполагаемый брод через реку Никодимку, мы такового не обнаружили. Дорога просто вывела нас на берег реки и исчезла в ней. И только потом, вернувшись из похода и внимательно перечитав описание маршрута, мы поняли, что допустили ошибку и уклонились с тракта, свернув по следу ГТС. А пока мы глядели на реку и думали, что делать. На противоположном берегу следов выхода обнаружить не удалось. Но если предположить, что во-о-он тот участок берега немного на него похож, но просто зарос сильно... В общем, мы рискнули переправляться в этом месте на плоту и поискать дорогу или хотя бы тропу на том берегу в нужном нам направлении. Но сначала мы приготовили полноценный обед из сублиматов и умяли всё.

Валка леса, распиловка, вязка плота заняло у нас часа три. Плот был небольшой, только для рюкзаков. Когда он был готов, мы спокойно вошли в воду и переправились вплавь. Андрей при этом не умеет плавать, но такая мелочь его не остановит ни за что, в этом я убедился.

Сам процесс переправы мы снимали на фото, у Андрея есть специальный чехол для фотоаппарата. Было весело и с этого дня наш поход стал пеше-водным. Вода была тёплой и приятной, плылось легко. Мы развязали веревки, бревна оставили на берегу на видном месте, оделись и поискали тропу. Дороги не было, карта врала. Метрах в ста против течения мы нашли звериную тропу, нам подходящую, и пошли по ней в хорошем темпе.

Весь оставшийся вечер мы шли по тропам, а часто и просто по азимуту. Сначала в направлении Подломки, затем вышли к ней и далее вдоль реки несколько километров по бездорожью, до Кожозера. Шли до самой темноты, пока уже в целях безопасности не встали прямо в каком-то не самом удачном месте. Единственное его достоинство было в том, что оно было сухим и рядом была чистая питьевая вода. Уже в темноте, при фонарях, мы поужинали и легли спать. Устал я хорошо, лежалось блаженно.

Утром проснулся из-за болей в колене, оно у меня искалечено и периодически осложняет жизнь. Я уже было собрался совсем встать, чтобы дать выспаться товарищу, так как ворочался и скрипел, как пришлось подскочить и будить Андрея. Кострище подозрительно дымило. Очень похоже, что именно так начинаются пожары на торфяных участках. В итоге не позавтракав, мы два часа заливали участок тайги с квадратный метр, потом еще час смотрели и следили, а не появится ли дымок очередной? Вся земля, зола и пепел были лично просеяны сквозь пальцы в поисках хоть малейшей искры. Топором я вырубил даже корни елей, ибо под ними так же мог затаиться враг леса, а такой грех я себе позволить не могу... И только когда никаких сомнений не осталось, что угроза ликвидирована однозначно, мы с чистой совестью умылись, собрались и пошли дальше. Не знаю, может быть мы и переусердствовали, но считаю это оправданным: потратить три часа на ликвидацию даже малейшей опасности пожара. Уверен, большинство бродяг поступило бы так же.

Вышли к избе у протоки между Кожозером и Вингозером. Хозяина не было, хотя лодка качалась на волнах неподалёку, вился дымок от костра, стояли удочки, чайник с еще горячим чаем на столе. Разминулись, но куда же он исчез? Собаки тоже не было.

В дом заходить не стали, хоть он и был открытым. Погода была отличная, место прекрасное! Живописный домик, банька, дровник, даже туалет. Совсем рядом озеро, на песке сосны и ели, дно песчаное, пляж шикарный, и далеко в воду мелко-мелко! Сюда бы на лето с женой и детьми – что может быть лучше, Господи?! Как же меня это место поразило!

Мы раздули костер и занялись обедом, пока он готовился – искупались и постирались. Вещи на солнце сохли быстро. После обеда хотелось валяться на песке и ничего не делать. Будь у нас желание, мы устроили бы себе дневку, но желание двигать вперед было сильнее. Шли словно по аллее, дорога была прямой и от солнечных лучей сосновый и еловый лес благоухал смолой. Этот аромат не оставляет равнодушным с детства. Шлось легко; много легче, когда после обеда идешь. Покусывала мошка, но терпимо.

Через несколько километров мы вышли на два домика с хозяйственными постройками и огородиком. Домики принадлежали местному жителю Брюховецкому. Один был закрыт на замок, но второй традиционно открыт для путешествующих. Мы, правда, не воспользовались гостеприимством, поскольку совсем недавно отдыхали, пофотографировали вокруг и пошли дальше, никого не встретив. Через километра 4 мы вышли на мыс Шуйский, откуда уже был виден монастырь, цель нашего похода.

На этом мысу оборудована стоянка туристов-водников, загаженная мусором. Поваленная ураганом сосна чуть не раздавила навес. Живописное место, превращенное в помойку... Что лучше, пожара пепелище или такой вот гадюжник? Грустно.

У нас была возможность по заведённому здесь порядку позвонить в рынду, чтобы за нами пришла лодка из монастыря, но мы решили поступить иначе. Не хотелось настырным шумом разрушать окружающую нас тишину и гармонию, да и неизвестно было, как скоро придёт лодка. Поэтому мы решили дойти до реки Кожа, опять связать плот, переправиться на нём на правый берег реки Кожа, а там пешком дойти до монастыря. В зависимости от того, как нас там встретят, действовать дальше, по обстоятельствам. Так и поступили.

Плот связали совсем маленький, поскольку рюкзаки решили не переправлять, взяли только фотоаппараты и одежду в мешке. Погрузились и поплыли. И вот тут я понял, насколько трудно нам придётся. На середине реки сил почти не осталось, плот еле-еле двигался по десятку сантиметров. Все чаще я просто висел на нём и дышал, отдыхая. Течение там слабое, 0.5 м/сек, стоим на месте... Смотрю направо, там монастырь: одна крыша открылась, вторая, третья показалась... Значит плывем! Последние метров 20 загребал с отчаянием, на берег вылезал на карачках. Ёлки-палки, вроде доплыли! Счастье есть.

Оделись, плот вытащили на берег. Немного передохнули и очень быстрым шагом двинули к монастырю. Дорога была влажная, отчетливо видны следы подкованной лошади, сверху часто накрытые следом немалого мишки, тут же рядом волчьи, тоже крупные.

Через минут 40 вышли к бывшим воротам монастыря. Справа была отдельная могила, свежая, слева бывший погост с одним-единственным деревянным обелиском, почти разваленным.

Пришли. 

Эта свежая могила справа принадлежала паломнику, который дошёл таки до врат, да тут и остался на веки вечные... М-да... И никто не знает, что с этим человеком стало. Нашли его в одной стороне, рюкзак в другой, одет был хорошо, документы все, даже бумага вроде направления в монастырь имелась... Никто его забирать не стал, вскрытия тела не делали, так и похоронили не доходя ста метров до монастыря.

Кладбище слева от ворот было старым и запущенным. Стоял только один деревянный обелиск, но не простой, делали его с претензией на оригинальность, с душой. Остальные могилы напоминали еле различимые холмики, а кое-где и ямы, вместо могил. Кого выкапывали? Эксгумация? Перезахоронение? Я много видел заброшенных погостов, они одинаковы, и это было таким же... Тихое, грустное место.

Я покурил возле ворот, потому как неизвестно, где и как мне курить придется ТАМ, затушил в стороне окурок и пошел вслед за товарищем. Дорога напоминала аллею; наверное, раньше так и было. Ныне же всё в упадке, можно только догадываться о том или ином предназначении строений, изделий и прочее.

Увидели малинник, очень большой и уже дикий, дорога шла через него, а в просвете между деревьями и малиной мы увидели кусок забора огорода, очень красиво освещённого вечерним солнцем. Я сделал первый кадр, как сел аккумулятор. Какая же умничка моя супруга, впихнувшая мне вторую АКБ! Я заменил её и начал потихоньку снимать дальше.

В это время мы увидели двух мужиков, двигающихся нам на встречу и однозначно идущих к нам. Один, судя по прикиду, молодой и спортивный (охранник?), был явно мирянин, а второй, из-за метлы-бороды, походил на кусок монастыря. Я так и подумал, что монах, наверное.

Шли они строго насупив брови, словно я забыл выплюнуть сигарету. Ну, думаю, сейчас развернут... Подошли, "кто такие-что хотим". Сразу пожрать просить было некорректно, поэтому начали мы издалека, мол, сами-то мы не местные, вот прогуливались тут от Янгор, слышали о вас, зашли по-соседски... Не будете ли так любезны сразу нас не гнать...

– Откуда-откуда???

– с Янгор...

– Ого!

Наш благочинный вид и скромность своё дело сделали. После минут 10 разговора, в котором мы только и рассказывали о себе и нашей цели, нас пригласили сразу в трапезную, где, усадив за большой стол, угостили нас так, что я потом долго вспоминал – когда я так много ел в своей жизни? И ведь каким-то чудом в меня всё это влезло! Вот такое Чудо сразу!

Мужчину в цивильном звали Сергей, паломник из Москвы. В монастыре уже в пятый раз, не турист по жизни, но к походной жизни привычный – военный, офицер. На этот раз прибыл сюда на байдарке, проделав не самый легкий путь. Когда-то намеренно добрался до этих мест, влюбился в них, и с тех пор приезжает сюда ежегодно, поработать и помолиться.

Второго, "монаха", в миру звали тоже Сергей, но мы к нему обращались Сергий, с ударением на первой гласной. Он тоже москвич, алтарник в храме где-то на Ваганьковском кладбище, сейчас на пенсии. Так же не первый раз в монастыре, облечен доверием Настоятеля и в настоящее время в виду отсутствия оного рулит всем хозяйством.

И третий персонаж, который кормил нас в трапезной – Лидия Сергеевна, пожилая женщина годов 70-ти, бабушка просто солнышко! Я принял её за монахиню и, думаю, не ошибся. Она ранее была в Мордовском Пайгармском монастыре, но пришла сюда.

Мы с Андреем поужинали. "Монастырские" внимательно следили за нами, и когда отзвучали наши последние слова благодарственной молитвы, отношение к нам было соответствующее – нас приняли.

В "келье", а по мне так большой комнате, было несколько кроватей, шесть вроде бы. Две были заняты, и мы выбрали себе в левом углу две по соседству. Они были, конечно, жёсткими, но на матрасе я и так сплю нечасто, а в последние дни так вообще земля – моя перина, так что выбрал я себе совсем уж доски, чему был рад. 

На байдарке Сергея ребята – Сергей и Андрей – за полтора часа сплавали по озеру за нашими вещами – рюкзаками, спрятанными на берегу в устье реки Кожа. Слава Богу, нам не пришлось снова на плоту их переправлять! Это была бы эпопея на всю ночь с полной потерей сил, думаю. А пока ребята плавали в своё удовольствие, мы с Сергием немного погуляли по монастырским землям. Мы ушли в сторону ворот, там я мог спокойно покурить. Побродили по погосту, осмотрели фундамент старинной часовни, поклонились мощам преподобного Никодима, Кожеезерского чудотворца, которые там где-то покоились.

Сергий показал сосну, срубленную молнией за сутки до нашего прихода, потом гигантскую сосну, которой лет 300, наверное, и, возможно, помнящую еще святого Никодима... Сидели, философствовали на кладбище. Мне Сергий понравился. Может и не согласен я с ним в чем-то был, но человек он добрый, приятный. Мы подружились.

Ребята вернулись с рюкзаками, мой Андрей был очень доволен после того, как поработал вёслами. Я позавидовал ему, но взять весла и покататься на байде не захотел, не моё... Мне ногами работать ближе, всё-таки.

Вечер был прекрасным! Вот в чём, а с погодой нам продолжало везти. Закаты на озере были красивы и чувственны, вода - зеркало, леса по берегам и поросль на нём нежно подсвечены такими нежными красками, что мой фотоаппарат так и не смог передать их... Несмотря на усталость, спать не хотелось. Душа бунтовала против постели, хотелось ходить по берегу, по аллее, мимо построек. Сидеть на камнях, лежать на песке или траве, впитывать в себя чувства, звуки, запахи...

Следующий день принёс новые события и новые знакомства. Я шёл по направлению к пристани, где тусовались все мужики, как увидел ещё одну Личность, прибывшую на лодке. На встречу ко мне вдруг пошёл Андрей, подошел и тихо попросил снять этого человека. Я немного удивился его просьбе: при чем тут секретность? Но аппарат взял и начал снимать издали. Человек этот, несомненно, достоин детального изучения. Таких людей я за свою жизнь еще не видел, а только читал о них, например, что-то у того же Киплинга.

Ребята, кроме Сергия, выгрузили из прибывшей лодки большую промысловую сеть, какую-то ловушку. Это была запутавшаяся рюжа, брошенная рыбаками, так и простоявшая в воде три года. Она была большая и тяжелая на вид. Её прополоскали в воде, подняв со дна всю муть, потом вытащили на берег, где лишнее отрезали, а остальное распутали. Разложили на просушку. Я потихоньку снимал это Человечище, подходя все ближе и ближе, под конец уже нескромно снимая в упор.

Мы поздоровались с ним, перекинулись парой фраз, и я, отложив аппарат, начал помогать в работе с сетью. Зовут его Володей, 56-го года рождения. Здоровый мужик. 54 года, а ни одного седого волоса, весь заросший, словно медведь, шевелюра, бородища – одни глаза сверкают. На груди крест на веревке, даже не шнурке, и крест такой, что медальон какой. Руки, ноги – всё здоровое, огромных размеров, он эту сеть рвал просто, силищи в нем столько было. Какой-то звериной силищи.

Видел я здоровых людей, но этот – этот Володя просто Волкодав Семеновой, вот таким я себе и представлял его. Медведя он выпорет влёгкую, даже жаль косолапого станет...

Володя живет в тайге уже 17 лет, как уверовал в Господа. Всё имел, что положено в наше время успешному в общем-то человеку – семью, работу, но оставил это без сожаления в прошлом, устремившись подальше от соблазнов и грехов "цивилизации". Ушёл в тайгу, 10 лет прожил в районах Онеги, а 7 лет назад услышал о Кожезерском монастыре и перешёл к нему, где с тех пор и построил себе неподалёку избушку на Подломке. Такой вот человек, этот Володя. Его описывать – отдельная глава нужна, а мне даже суть наших разговоров сложно передать. Да и мало я с ним общался, слишком мало, всего один вечер и завтрашний день, когда мы вместе шли по болоту.

Темнело. Мы пошли бомбить трапезную.

На печи стоял чайник, он был горячий. Вместо заварки – чага. Хлеб пекли в монастыре, своеобразный. Сказать, что он был страшно вкусный – соврал бы. Но хлебу мы были рады, а еще больше рады были варенью! Было смородиновое и черничное. Словно не ел никогда варенье! И огурцы малосольные – чудо. Ел и ел, пока влезало...

Потом спать ушли в темноте. Что такое электричество – в монастыре неведомо. Но мы даже фонари зажигали всего пару раз за всё время, только чтобы с лестницы не грохнуться...

Разговоров длинных не было, только короткие диалоги по делу. Каждый переживал ощущения внутри, не делясь ими с окружающими, но всем было очень и очень хорошо в этом месте, хотелось всех любить и делать доброе дело.

Поскольку настоятеля не было, то и за порядком особо следить было некому. Мы проспали до 9, наверное, потом пошли в поход на трапезную. Лидия Сергеевна ни слова нам не говорила, хотя на её месте я бы трапезную запер. Мы поели и пошли отрабатывать. Отрабатывали мы не особо напрягаясь – поливали огурцы и капусту. Бегали с ведрами туда-сюда, Андрей от усердия чуть не снёс лбом теплицу, так и вернулся в столицу с "рогом", до крови рассек лоб. Вот как старались!

А днём была служба в церквушке, и пел не кто-нибудь, а Андрей. Они вместе с Лидией Сергеевной вели службу, а мы с Сергием на ней присутствовали. Сережа же не пошёл в тот раз, приболел немного... Служба была всего на пару часов, рассуждая как мирянин – не утомительная мне. Было интересно в этом совсем маленьком храме, очень маленьком по размерам, но древнего и намоленного. Это ведь всё, что осталось от некогда великолепнейшего мощнейшего комплекса Кожезерского монастыря! Одна маленькая надвратная церквушка...

Судьба... Тяжелая судьба у монастыря... Этот храм – чисто искра, чудом недотушенная, когда-то большого костра, гревшего на многие километры вокруг. Тут деревень было несколько десятков, людей хватало, жизнь была, дороги, мосты, пашни, мельницы, кирпичные заводики, лесопильни.. Пришли те, кто жизнь улучшить хотел, разнесли всё вдребезги, а жизни не прибавили... Ушла она из опоганенных мест. Если и вернётся – сотня лет пройдет, а может и не вернётся вовсе...

В этот день я много лазал по развалинам, много снимал. Кадры с места преступления получились однотипными, но никакая разруха не скроет Красоту. Пусть и поруганную. Не все постройки тех времен были живописны и аккуратны – дома и амбары, скотные дворы – а вот храмы всегда строили с душой, творя и созидая. Вот и тут постарались – впечатляет, конечно.

Вечером порешили утром выдвигаться в обратную сторону. Истопили баньку, помылись и постирались в горячей воде, посидели потом в трапезной, сделали несколько заметок в блокноты, поговорили немного о жизни. Спать легли пораньше, в три часа утра решили идти на службу.

Встали очень рано, рассвет только-только начинался. По прохладе дошли до храма и начали. Лидия Сергеевна уже была внутри, к приходу зажгла лампадки и несколько свечей. Я встал рядом с ними, за их спинами, у правого окна. За окном был серый рассвет, обещало быть пасмурно. Свет был еще слишком слаб, маленькие огоньки свечей перед образами дрожали в своем пламени. Я думал о том, что зимой тут, наверное, очень холодно и одиноко. Вот уедем мы, останется только Лидия Сергеевна и отец Михей, да еще Татьяна Петровна... А если и они уедут? Каково тут зимой?

Я ушёл через полтора часа, потому что засыпал стоя. Андрей с Лидией Сергеевной вели службу. Придя к себе в комнату, лег не раздеваясь ещё в сумерках, урвать перед выходом ещё хотя бы пару часов сна.

Разбудили уже на завтрак. Ели плотно, хотя аппетита не было. Мы в последний раз прочли благодарственную молитву в этих стенах, взяли вещи и пошли на пристань.

Андрей с Сергеем на байдарке решили напрямую по озеру добраться до домиков Брюховецкого и там дождаться меня, а мы с Сергием на монастырской лодке добираемся до мыса Шуйского, там я уже дальше пешком около 4 км по лесу иду до ребят. От этого кордона мы уже ломим до лесовозной дороги, это 27 километров в основном через болота.

С Сергием мы расставались с большим чувством! Он немного проводил меня по берегу и только на входе в лес мы уже обнялись и расцеловались с ним. Это очень добрый и хороший Человек, с которым я, надеюсь, встречусь ещё обязательно в этой жизни. Уходить не хотелось, но попрощавшись, я со вздохом исчез в лесу.

Тайга опять поглотила меня. Я шел один по дороге, проложенной вездеходом, уже сильно заросшей, сбивал капли воды с высокой травы и думал о своём. Один раз слева мне послышался рёв косолапого, протяжный, недовольный, угрожающий. Я встал, прислушался. Точно, это было слева, значит вперед можно. Чуть прибавил скорости, несколько раз оборачиваясь. Вот только что развороченный муравейник, а вот и помёт Хозяина тайги... Хозяин...

Через 40 минут я был у избушки, в которой ребята уже пили чай. Там же был и Володя, который шёл с нами. Прогулка взбодрила меня и сонное состояние окончательно исчезло. Впереди ждал не самый легкий отрезок пути, ибо болота я не люблю.

Где-то в тайге работали на пропиле тропы две души – Татьяна Петровна, ещё одна бабушка, проживающая в монастыре, и ещё один москвич – Вадим, паломник. Настоятель благословил их после урагана привести в порядок тропу, заваленную поваленным лесом, все 27 километров! Вот потому и не встретил я их в самом монастыре. Володя переживал, что с ними могло случиться что-нибудь неприятное, особенно с бабушкой, которой не по тайге бы шастать, а молиться в храме. Вот и пошёл им на встречу, помочь в работе или хотя бы донести до монастыря немощного.

Так мы и тронулись в путь, испив горячего сладкого чая и помолившись в дорогу. Первым шёл Володя, сбивая с высокой травы воду, за ним просветленный Андрей, следом постоянно задумчивый Сергей, а замыкал цепочку я, думающий об этих местах, Володе и незажитых мозолях.

Дорога до Вингозера была хорошей, это примерно 7-8 километров. Тропа была хорошо натоптанная и шлось резво. Ураган, что прошёл совсем недавно, навалил на нее большое количество деревьев. Нам, четверым здоровым мужикам, это препятствием не было, но тропа рассчитана прежде всего на паломников монастыря, часто совсем немолодых и зачастую с болячками, так что желание настоятеля отправить на пропил тропы Татьяну Петровну с паломником Вадимом объяснимо. Отец Михей сильно переживает от того, что слишком уж мало людей при монастыре, слишком мало... Летом посильную помощь оказывают паломники, что замечательно. И Вадим, неделю работающий в тайге, работал и не роптал, а радовался. Он здоровый и сильный, а матушка Татьяна ему в помощь была. Он бензопилой машет, чурки оттаскивает, а матушка готовит да приглядывает за ним, молится, опять же. Так и работали они вдвоем ради людей. Бог им в помощь!

Мы встретили их на сухом пятачке, идущими нам навстречу. Радость от этой встречи у Володи и Татьяны Петровны была громкой и неподдельной! Да и мы улыбались так, будто кого из долгожданной родни встретили. Перезнакомились, конечно, да так тепло, что смущение имел. Они же совсем меня не знают, видят впервые, а столько тепла от них мне... За что? Отвык я в миру, где людей вокруг тысячи, вот так встречи вести... Эх и отвык...

Мы стояли и сидели и разговаривали, а Вадим потихоньку отозвал меня в сторону и спросил, нет ли у меня покурить. У меня был запас сигарет с собой хороший изначально, да и осталось изрядно, так что оставил себе одну пачку, а остальное ему отдал. Вот уж радости у человека было! Исстрадался, вижу. Конечно, можно было ему и отказать в отраве, этом зелье сатанинском, но решил поступить так, как хотел бы, чтобы и со мной поступили... Это я, конечно, смеюсь сейчас.

Загремел гром и матушка погнала нас вперёд на болото, благословя. Лишний раз мокнуть – всем лишнее. Попрощались тепло, очень по-человечески! Володя так же попрощался с нами и остался. Мы же втроем рванули вперед, в душе надеясь избежать дождя на болоте.

Но сильный дождь, холодный и косой, накрыл нас метров через 500, как раз на болоте, которое простиралось перед нами километра на два. Спешить было особо некуда, поскольку вымокли мы сразу, да и были мокрыми, в общем-то. От пота моя тельняшка была и так вся насквозь мокрая, хоть снимай и выжимай, я даже не стал одевать куртку от дождя, а решил заодно помыться. Ноги до колен были мокрыми уже давно и внимание на все эти мелочи я не обращал. Шёл себе и шел, смотря под ноги. Гати были никакие, и поскользнуться на них было дело пустяковое, но пронесло. Проваливался я всего пару-тройку раз, да и то не глубоко, и выбирался без помощи. Главное, что рюкзак был укрыт чехлом и воды не набирал, не становился тяжелее.

Таким образом, преодолев с пяток таких болот, мы подошли к монастырской избушке, наверное, некоему эталону в строительстве себе подобных. Прелесть! Я их тоже на своем веку повидал немало, но вот именно такая изба и является для меня образцом таёжного домостроения. Я снял её, конечно же, с разных ракурсов.

Мы разожгли костер, вскипятили воду и пообедали сублиматами. Правда, Сережа есть отказался, только попил чай. Он был молчалив и скромен, "весь в себе". Поговорив с ним, я понял, что человек просто не хочет говорить, когда есть над чем подумать. Мы его не тяготили, это главное, а раз так, то я стал спокоен.

У нас была возможность остаться в избе на ночь, а утром преодолеть последние 8 километров до дороги, где поймать лесовоз, но было еще светло, дождь закончился и мы так хорошо и легко протопали эти 20 км, что никакого смысла оставаться тут не нашли, разве что получить чисто эстетической наслаждение от пребывания в ладненькой монастырской избушке. Решили двигать дальше. Вдруг с утра дождь, да и подмочит нас высушенных, все дорогу потом мокрыми идти-ехать... В общем, пошли и пошли, наведя за собой порядок.

Уже в сумерках вышли на дорогу, а метров через 300 увидели вагончик, в котором и остановились до утра. Истопили печь, развесили на просушку вещи, приготовили ужин из остатков пайка. Был пост, ребята не ели ни колбасу, ни сало, ни сыр, ну а я, не особо постящийся, отказывать себе не стал.

Вечерние молитвы прочитали все вместе рядом с вагончиком. Было уже совсем темно, когда мы начали. Видели, правда, как прямо перед нами мышкует сова, бесшумно ныряя к земле и взмывая ввысь.

Спать легли в тепле. Это была последняя ночь того похода, тихая, свежая и полная мыслей. А утром мы увидели машину с кунгом, привезшую группу туристов к монастырской тропе. Она пролетела мимо нас, при этом сидящая в кабине красивая дева в огромных солнцезащитных очках даже не посмотрела в сторону Сережи, которых специально вышел на дорогу. Это Сергея не расстроило, но задело почему-то меня.

Когда машина возвращалась, на дорогу уже вышел я. Машина остановилась и веселый матершинник-водила с радостью объявил, что отвезет нас в Нименгу, что в 80-ти км. При этом он так жизнерадостно объявил, что возьмет всего по 1000 рублей с носа, что пришлось вносить ясность – 1000 за всех или уезжаешь порожняком, без вариантов. Лесовозов тут хватает, так что уедь он, мы бы не надолго тут задержались. Мужик, как цыган с рынка, поплакался на грабеж, но от халявной тысячи отказываться не стал, а довез нас до станции, где и расстались.

На станции, ввиду отсутствия билетной кассы, дежурная посадила нас в кабину товарного локомотива и так мы добрались до станции Малошуйка, от которой Белое море всего в 14 километрах! При этом с нас не взяли ни копейки, хотя желание отблагодарить было и мы его обозначили. Вот такие бескорыстные люди, помогли за ради Христа. Что тут скажешь... Это, ребята, Север!

Мы взяли билеты сразу до своих домов, я до Питера, ребята до Москвы. Ехали через Вологду. Бельё и страховку брать не стали, конечно же. Мы сидели в плацкартном купе, гоняли чай, вспоминали пережитое, философствовали и пытали Андрея вопросами. Было интересно ехать и время пролетело незаметно. Рядом ехали парни другого разлива, разговоры которых сводились ни к чему, но они нам совсем не мешали, а других попутчиков рядом не было.

В Вологде московский поезд подали через 2 часа, ребята мои уехали, а я же гулял по городу все 12 часов, фотографировал и ел мороженое. Расстались по-доброму. И если Сережа в друзья не стремился с самого начала знакомства, то это его право. Я выслал ему почтой монастырские фотографии, как обещал, получил благодарность и всё на этом. То с Андреем, с кем изначально мы протопали пешком больше сотни километров по тайге, мы, надеюсь, подружились хорошо. Во всяком случае, у нас на очереди уж очередной поход в тайгу.

А добравшись до Питера, опять провалявшись на верхней полке, я от Садовой пешком дошел до дома. Было раннее утро, люди ещё спали, редкие машины на дороге. Красиво по-своему, дома, понимаешь, каналы... Красиво, но почему так хочется вернуться?

Полную подборку фотографий можно увидеть  

Паломнические записки о путешествии в Кожеозерский монастырь

Дорога

«Степлело» - заметил Вовик, - услышав новое слово, я открыла дневник. Вовик – это светло-рыжий, блестяще-обветренный мужик, лет сорока, по-северному загорелый, в красной рубахе и камуфляжных штанах. «Вовиком» он представился после того, как махнул 100 грамм чистого аптечного спирта, припасенного нами с Москвы, ведь говорили: «это дело – здесь первая валюта!» По его ходатайству мы плывем на катере-лесосплаве по Онеге, ребята ради знакомства уже восхищаются, но он говорит, что еще рано. Действительно, река тихая с низкими берегами, в ширину метров 200 – ничего особенного, зато вода темно рыжая вглубь и солнечно-синяя вдаль.

Над нами шапка светло-светлой голубизны, с облачками-рыбками, махонькими словно килечки – Вовик аппетитно закусывает, - видно я тоже проголодалась. Вообще, о рыбе здесь говорят много. Еще на берегу встретили мы байдарочников. Стыдно им стало, что мы без удочки на Кожу идём, вот и подарили – «на хариуса», лично я, с этой рыбиной ранее не встречалась, потому с улыбкой представила ее особенную харю, со свисающими усами.

Река заворачивает, а на плёсе – стадо коров, мочат ноги и глядят вдаль, и я гляжу. С нашей «тянучки» видны по берегам лесные плоты, которые ждут покупателей, наш кораблик уже тащит такой плот, растянувшийся далеко по реке, потому и ползем мы медленно. А еще он рвет рыбацские сети, и «Сашка» - капитан, молчаливый жилистый мужик, с высохшим лицом, годами за сорок, опасается мести. Только к следующему утру, мы доплыли до Шомокши.

На тепловоз мы опоздали, поэтому были очень недовольны Вовиком. Шомокша – деревня лесорубов, один из основных центров лесозаготовки Онежского района. Мы увидели довольно скучные кирпичные и деревянные постройки потёртые советским временем, кладбище ржавеющих вездеходов и прочей отслужившей свой срок техники. Вокруг валялись срубленные деревья, совсем не такие красивые, как мы привыкли думать о нашем лесном богатстве. Кругом грязь, а на завалинке сидят суровые мужики, скучающие по спирту. Некоторые уже подходили нам, обещали кто дрезину, кто вездеход, но после расплаты.

Вдруг раздался грохот, и мы увидели нечто странное, – лавка на колёсах мчится по одноколейке, дрезина – местный ковёр-самолёт. Оказалось, здесь все так передвигаются, лошади по такой местности не пройдут, а тут специально проложенные рельсы по всем направлениям, даже по улицам посёлка. На дрезине был мальчик в грубой мужичьей одежде, только маленькой. Деловой, с малозапоминающимися северными чертами лица, обветренными румяными щёчками, небольшими голубыми глазами и светлыми вихрами размётанными, короткостриженными. Миша - так его звали, лихо перевернул свою дрезину на нужное нам направление, мы уселись, и это дивное средство передвижения догрохотало с ветерком до Тяпогоры, откуда далеко виден был сине-зелёный северный глобус. Спускаясь, мы обсуждали перемену пейзажа и двух зайцев, которые перебежали нам дорогу, пока мы ехали на дрезине.

Начался 48-километровый путь. Вначале шли мы по песчаной лесовозной дороге, в придорожном кустарнике встречалась земляника, светило солнце, даже слишком ярко, потому панамки-накомарники наши вскоре стали влажными. От непривычно тяжёлых рюкзаков путались ноги, но все только начиналось, и усталость нас только радовала. Через несколько километров мы увидели реку. Это была Сывтуга – речушка-побегушка с мелкими перекатами из ровнехоньких круглых камушков. У неё мы устроили обеденный привал и бросились купаться. Разлеглись на камнях и наслаждались кокетливыми ласками пробегающих холодных струй. По-походному, в кане, сварили первый суп. Похлебали, потянулись и пошли дальше.

Дорога была однообразной, то же самое за каждым поворотом, хотя уже потруднее. Разбитая колея была полна водой, но кроссовки еще устраивали. Шедшая впереди Алёнка видела большую птицу, а потом тарахтела об этом весь привал. К вечеру, уже отчаявшись найти приличный ночлег, мы доковыляли до реки Талзанги, обещанной нам Мишей. Под темно-зелеными еловыми лапами устроили привал. В реке временами прыгала рыба, пытавшаяся поглазеть на незнакомых путников. После ужина и любимой «Ой, то не вечер, то не вечер» ловко разложили только купленную палатку. Притёрлись друг к дружке и сразу уснули, перешагнув в какой-то далекий и трудный мир, полный приключений. К утру пошёл мелкий дождь – погода подпортилась.

Пришлось спешно спасать вещи, беспечно оставленные накануне снаружи. Впрочем, этим занимался Макс, Юра пошёл разведать дорогу, а Аленка по-прежнему посапывала в палатке, и когда проснулась, уже дымился суп из московских пакетиков, а Макс победоносно разделывал только пойманную рыбешку. Мы долго ждали, надеясь, что погода все же исправиться, но тщетно и отправились дальше, – а было уже после полудня. Почему надо было разведывать дорогу? Да, дело в том, что по рассказу Миши поворот на новую дорогу после Талзанги, чуть заметен в лесу – «просвет» – сказал он, - «Если пройдёте его и дойдёте до моста, возвращайтесь обратно, пока не найдёте». Понятное дело, возвращаться обратно и нахаживать лишние километры с рюкзаками за плечами не очень хотелось.

Дело осложнялось и тем, что в нашей карте и указано-то этой просеки не было. Дороги в тех местах меняются почти каждый год, это зависит от вырубок, на болотистой местности старые очень быстро приходят в негодность, поэтому и наносить их не целесообразно. Вот на такую нецесообразную дорогу мы и свернули, на разбитую вездеходом колею. Впрочем, по намокшей колее идти было невозможно, она лишь обозначала путь, так что шли мы по кромке леса, а на мягкую, глубокую перину выходили когда начинался совсем уж бурелом – ноги вязли, мы высоко поднимали их, боясь попрощаться с сапогами, оттого продвигались мы гораздо медленнее.

Однако и в лесу были свои радости, - появились зеленые кудряшки черники с манящими сочными бусинками. Но с рюкзаками нагибаться было лень, потянешся за ягодкой, а потом кряхтишь. В таком темпе дошли мы до первого болота, обманчиво приняв место без деревьев за желанную полянку. Полянок здесь вообще не бывает. Еще когда мы ехали с Мишей нам встретилась дрезина издалека возвращавшаяся с невеликой охапкой сена для своей кормилицы, лужки есть только по Онеге, но их мало, а молочко все любят.

К болоту подошли особенно серьезно, Юрка велел снять рюкзаки и волочь за собой, впрочем, такая предосторожность была напрасной, знали бы, что ждет впереди, вообще внимания не обратили. Дальше было все хуже, лес к себе уже не пускал, приходилось идти по «дороге», увязая и дикой тишине, лиственные деревья исчезли, одни лишь иссохшие скрюченные елки молча провожали нас своим тяжёлым взглядом, и иногда скрипели дряхлыми скелетами, но не от любопытства, а чтобы размяться. Ни живности, ни птицы какой нам не встречалось.

Но что звери здесь есть сомневаться не приходилось, - вся дорога была исхожена медвежьими, лосиными, волчьими следами. И встретить их мы не робели – здесь, в этих условиях все на равных. На закате, чуть живые, изрядно подъеденные комарами, которые единственные соблюдали законы лесного гостеприимства, провожая нас весь путь, мы доползли до реки - Курусы. Мы дошли до последней реки, о которой нам упоминал Миша.

У реки дорога попросту исчезала, колеи переходили в траву, словно проезжавшие здесь вездеходы отправлялись с этого самого места на небо. Это нас несколько озадачило – появились сомнения, правильно ли мы идём, на ту ли просеку свернули, не придётся ли весь этот ужасный путь проходить обратно? Однако уже смеркалось и ночевать в любом случае нужно было здесь, а завтра уже решать, как быть дальше.

Справа Аленка увидела избушку, точнее маленький срубик в котором обычно ночуют таежники в зимнюю пору, – но это было уже настоящее жилье! Разумеется, пустующее. В нем мы поселили наши рюкзаки, а сами искупавшись и обмыв израненые ноги, постиравшись и развесив на припасенной веревке свое барахлишко, поставили суп и затянули «Степь, да степь кругом». Стало так уютно и тепло, будто в этом месте и была наша цель.

Но до нее еще далеко. Назавтра мы сговорились обязательно дойти до монастыря. Позавтракав «черникерсом» – только собранной черникой, смешанной со сгущенкой, мы стали обозревать путь. Еще вчера мы не знали есть ли дальше дорога, впереди была река, а дальше лес без малейшего намека на колею. Но так не может быть. Потому переправившись по бревну на ту сторону и обшавив новую землю, мы уже ждали, что кто-то заорет: «Нашел!». Орал Макс. Пошли дальше, начинался самый тяжелый день пути. Одна мысль гнала нас как сумасшедших, без обеда, без разговоров, без впечатлений – дойти сегодня. Но с каждым шагом дорога становилась сложнее, меховая перина глубже и жиже. И однажды она кончилась, и перед нами открылось огромное, во все стороны многокилометровое болото.

Кто-то сказал: «Вы уверены, что идем правильно?» Нет, на карте болото было – значит, нам вперед. Повторяя про себя правила болотного передвижения, вперемешку с тропарем свт. Николаю, мы запрыгали по кочкам. Именно запрыгали, потому что некоторые кочки были на расстоянии 1, 1,5, 2 метра друг от друга. Вдруг кочки под Аленкой кончились, она повернулась узнать у ребят, что делают в подобных случаях, но сразу поняла, что им не до нее – кто истово крестился, кто тащил свой сапог, и пока она их разглядывала на щиколотку ушла под воду, хотя показалось, что это были секунды.

Пропрыгав пару километров, на исходе этого же болота увидев торчащий пенек, по диаметру скорее шест, Алёнка уселась на него перевести дух, рядом на таком же шесте Макс выливал болотную тину из сапог. Опираясь на посох подошел Юра: «Провалился» – сказал он и перекрестился, «посох в Москву возьму, если дойду». Было очень кстати, что болотных пеньков оказалось ровно три, и все недалеко друг от друга. Сидя на них и перевели дух. Решено было на сухой земле первым делом помолиться и устроить привал. Кто-то сказал: «Еще пару таких болот и мы не дойдем». Переодели носки, выжали джинсы и опять упрямо пошли дальше, чтобы сегодня дойти. В этот день нам встретилось еще 4 болота, и мы не дошли…

Когда переходили последнее, стало темнеть, а в лесу вошли во тьму. Дороги уже не различить, везде мокро и в лес не войти – бурелом. Так прямо на дороге, на колее, где чуть повыше было, там и остановились. Костер долго не разгорался, несмотря на изрядную порцию спирта, стало холодно, зазнобило, мокрые в болотной вони ноги стали ныть. Кто-то спросил тихо: «Есть не хотите?» и вдруг вспомнилось, заурчало… А что у нас осталось? Супы, только ни воды, ни костра. И еще одна, последняя банка тушенки. Повернулись к завпиту-Юре, он, несколько подумав, молча достал НЗ. Баночка, - какой же маленькой она показалась! А тут двое уставших мужчин, да и девчонка – съест сейчас не меньше их. Пролетело в мозгу: «Как будут делить?”

Каждый будет брать по ложке. А если кто-то возьмет больше? Нет, лучше разложить поровну по мискам. Вскрыли – так аппетитно запахло мяском. Сглотнули. Раскладывали и внимательно следили, чтобы поровну, вернее, чтобы не меньше. Оказалось на донышке, только размазали. Достали сопревший кусочек хлеба, тоже последний. Малюсенький, как на диете. Проглотили мгновенно, облизали потом. Что-то бурча, недовольные влезли в палатку. Стоп! Расположились то мы на колее, а если поедет кто, вездеход какой, да нас не заметит, а и заметит – не поверит. Выползли – соорудили из салфеток флажки, они засветились в темноте. Тьфу! Наваждение бесовское, какой вездеход, – он здесь, наверное только раз в год проезжает, уж нам точно не достанется, размечтались!

Пошли в палатку, сердитые и замерзшие, носы хлюпали, ноги совсем сковало. Чуть стало светать, вскочили на зарядку, чтобы согреться и сразу пошли. Но не далеко. Ноги болели и совсем не слушались. Рюкзаки казались тяжелее и вдавливали в эту жижу, собираясь превратиться со временем в могильную плиту. Поесть бы – но что? Грело воспоминание о вчерашней банке, остались лишь супы, да лекарства. Через пару километров смотрим – Макс пилит ампулу, подползаю – глюкоза. Он спрашивает: «Хочешь подкрепиться?» подумав об уколе сразу пропадает любопытство и желание поесть. Он смеется и выпивает глюкозу через шприц. Я тоже прошу.

Сидим с закрытыми глазами и смакуем сладость. Опять дорога, болото… все слилось, уже не чувствуешь себя, не думаешь ни о чем, ничего не замечаешь вокруг, да ничего и не происходит, просто идешь – надо идти. Вдруг протираю глаза – делянка и аккуратно сложенные в поленицу дрова, пахнет свежим деревом. Люди близко – бегу со всех ног, уже не тяжело. Опять болото, уже совсем жидкое. Тычу в него посохом и оно хлюпает, чавкает как голодное. Ну это бывает, усмехаюсь и глажу себя по животу. Вспомнила, что со вчерашнего дня не пили, сразу пересохло горло. И очень кстати увидела ручей, правда, спешивший через болото, но даже если бы мне сказали, что превращусь в козленочка, я бы не послушалась. Вода была вполне сносной. Потом нам сказали, что недавно приезжал в эти места какой-то болотный специалист из Европы, докладывал: вода здесь такая чистая, что можно пить даже из болота. Только свернули, слышим шорох - поднимаю глаза – листья шумят, ласкаются друг к дружке, настоящие зеленые листья. Даже комары остановились.

Макс бежит с букетом - Иван-чай, пижма, ромашки, пахнет уже не кащеевым царством, не сыростью, а солнышком, что цветочки сохранили, а еще свежо стало, будто вода близко. Но нам не просто вода нужна, а озеро наше – Кожеозеро. Пару поворотов бежим вприпрыжку, – и вот оно. Огромное наше озеро – 27 км. А далеко-далеко на горизонте облака в нем плывут, и не понятно уже где озеро, а где небо. Солнце плескается и брызжет на нас. Мы грязные такие, уставшие – нам стыдно и в рассыпную бежим переодеваться. Одеваю давно забытую юбку, как у настоящей паломницы, и платочек, все свежее и ботинки даже чистые. Бегу к ребятам – и они принарядились, причесались, разглядываем и радуемся друг дружке.

ыходим на дорогу, а до монастыря рукой подать. У ног собака вертится, визжит, как только хвост не отвалится, все норовит лизнуть в руку. Видно, нам здесь рады. Слышны разговоры. На костре стоит чайник, а вокруг несколько мужчин в рабочей одежде. Который батюшка? Они сами к нам подходят, мы кланяемся и сразу замечаем батюшку. Одет он как все, но совсем другой. Какой скромный – думаю я. Благословляет, спрашивает откуда идем и как добрались, знакомимся. Удивленно глядит на наши ботинки, мы смеемся, объясняем, что переоделись и он с нами улыбается. Говорит: “Таким путём к нам ещё никто не добирался”. Оказались мы здесь первыми паломниками с момента возрождения монастыря.

Монастырь

Идем вначале в храм Тихвинской иконы Божием Матери. Там читаем молитвы и канон преподобному Никодиму, перед его иконкой, единственной писаной, другие бумажные. На душе как хорошо: и усталость и радость, что все правильно, что дошли, и как хорошо, что оказалось все как есть. Что такое озеро могучее, и монастырь и храмик спокойный такой, и батюшка замечательный. Потом ведет нас батюшка в дом, на кухню. По дороге показывает развалины настоятельского корпуса и храмов. Это осталось после гражданской войны, вначале в монастырь пришли красные и замучили часть братии, а потом их догнали белые и обстреляв монастырь увели остатки кожеозерских монахов с собой. От того монастыря остались одни руины, ну а батюшка живет в бывшем гостинничном корпусе и нам туда.

Да, вот оно мужичье хозяйство – грязная посуда, и еще ничего не готовили. Мы закатываем рукава и кто ладит с посудой идет за водой, Юра уже скрепит ведрами, а кто понимает в кулинарии начинает чистить рыбу, ее сколько угодно. Думаем, что бы с ней сделать. Батюшка уходит на сено и просит в честь праздничка, т.е. нашего прибытия, приготовить рыбу под маринадом. Максим начинает готовить маринад, освободившийся от посуды Юра потрошит огромных налимов, нарезает солёных сигов, Алёнка чистит картошку для ухи. На монастырь уже спустился вечер, пока наконец мы приготовили ужин... Но здесь это никого не удивляет – и до нас вкушали пищу только раз в сутки. Стряпня наша удалась по-монастырски вкусной! Особенно Максов налим под маринадом.

Батюшка нахваливает: «так хорошо – все три года, что здесь, не ел». После ужина нам показывают жилье: у ребят протопленная комната вместе с рабочими, в ней сушится рыба, и от этого запаха немного дуреешь. Кровати уже заняты – остались одни матрацы, но для нас и это подарок. Ночевать на твердой земле, в тепле и на матрасе. Здорово! И вдруг слышу, что кое-кого сюда не допустят, это же мужской монастырь, нельзя женщине ночевать в келье, плетусь в палатку, призывая силу воли! Потом, по ходатайству Юры, Аленку определили на сеновал, потому что с озера поднялся ветер, а палатка трепыхалась как парус и ей снились самые приключенческие сны. Рядом с сеновалом расположилась стройка – это трудники возводили избушку-келью для одного схимника.

Приехал в прошлом году в монастырь старец из Троице-Сергиевой лавры, жил в стогу сена, все молился, да святых отцов читал, понравилось ему тут и попросил батюшку Михея возвести для него келейку, чтобы остаться. Так каждое утро просыпалась Аленка под стук топоров - работали плотники из знакомой Шомокши. Потом, помолившись с батюшкой в храме, мы шли на послушания: ребята готовить обед, или на сено, а Аленка собирала малинку – батюшке на зиму, Юра придумал – сказал, мол, он варенье малиновое у себя в деревне каждый год варит, сварит и здесь. Малина прям по горочкам на монастырском острове растет, и каждый день ее все больше, первый раз вышла с кружкой, потом с миской, с кастрюлей, а потом и с ведром. Сварили мы варенье, да потом сами за чаем да разговорами его и съели – едва литр остался батюшке на зиму подлечиться. А еще круглые сутки ели мы рыбу – и на первое, и на второе и еще… ведрами варили и солили еще.

На второй день говорит Аленка ребятам – попросите у батюшки баньку стопить. Приходят, говорят – разрешил. Она обрадывалась – уж очень мы грязные были после дороги, да и постираться хорошо бы. А они говорят – только баня для мужчин, а ты в озере купайся. И ведь как повезло. Ушла, чтоб с монастыря не было видно, смотрю – прямо пляж; песочек на берегу и в озере, долго идешь по песку – все мелко, намылилась и поплыла нырять поглубже – смываться, не так это легко, вода совсем мягкая. Поворачиваю обратно – из бани пар валит, хорошо, наверное, но у меня лучше: не жарко, но какой простор.

Иду обратно, и вдруг под ногами поляна земляничная. Вдыхаю эту сладость, срываю по ягодке и давлю на языке, думаю – куда мне это одной. Бегу к монастырю широко размахивая полотенцем и зову туда Юру, он охает и уплетает уже целыми горстями. «Давай, принесем отцу Михею» – и мы собираем сочные, душистые букетики, нагибаемся и видим: и тут, и там земляника. Пришли в трапезную, думаем, поставим на столе в самой красивой чашке, но кто-то сказал: «Съедят», тогда куда же? В красный угол! Залезли, и под иконками в лампадном свете засверкала земляника, так хочется, но ждем батюшку и с замиранием сердца дарим ему букет. Он радуется и предлагает нам, говорит, что земляника растет в особенном месте, на Никодимовой поляне. Как это? Дело в том, что монастырские святые оставили какие-то воспоминания о себе даже в природе.

Святые и история

Преподобный Никодим Хозьюгский, Кожеозерский самый среди них известный. Когда св. Никодим был еще Никитой один юродивый назвал его хузьюгским подвижником, удивился он тогда, ведь и места такого никогда не слышал, и учился на кузнеца, но со временем так захотелось ему быть в монастыре, что живя в Москве, он продал все до последнего и пришел в столичный Чудов монастырь. Архимандрит Пафнутий постриг его и так с ним подружился, что просил не расставаться и когда его призвали быть крутицким митрополитом.

Но Никодим давно жаждал жития безмолвного, пустынного, потому благославя друга иконой отпустил его святитель. Тот пришел на Кожеозеро, поместил иконку свою в храме над жертвенником, а сам пошел в пустыньку на той самой реке Хузь-Юге, где среди болот поставил себе хижину. Там и жил он 35 лет до глубокой старости, никуда и не выходил, только молился со слезами, не спал, а только дремал сидя. Особенно навещали его олени, слушали они его молитвы, а потом подходили под благословение, ну и люди, конечно, тоже заходили, кто из братии за рыбкой придет, любил подвижник рыбку ловить, а кто и со своими бедами, был Никодим прозорливцем.

Иван-чай растет по острову в честь преподобного Серапиона. Он тоже не знал, что окажется добровольно на одиноком острове, да еще в монашеском звании. Преподобный Серапион в молодости вообще не был православным, он был татарином, причем знатным, и исповедывал мусульманство. Когда воины русские взяли Казань, его, тогда еще Турсаса Ксангаровича, привели в Москву как пленника. Он стал жить в доме боярина Плещеева, потому что жена его приходилась Турсасу родственницей. Там он узнал о Христе и крестился. И так дорог стал ему Христос, что пошел он за ним в суровый северный край.

Он дошел до Кожеозера и на острове встретил монаха Нифонта, первого благословившего своими подвигами эти места. Преподобный Нифонт согласился разделить с ним свое безмолвие и принял его в ученики. Это было совершеннейшее отшельничество и постничество, только птицы навещали их, а ели они лишь коренья и ягоды все 18 лет. Но со временем нашлись ревнители и такого сурового жития. Один за одним собрались ученики. Тогда преподобный Серапион пошел в Москву просить землю под обитель. Вернувшись, старец с братией стали расчищать место под храмы: в честь святителя Николая и Святого Богоявления. Потому и монастырь – Богоявленский. За два года до смерти поставил Серапион себе преемника – преподобного Авраамия. И теперь на местах упокоения основателей всегда живые цветы, посаженые самой природой.

Семь святых учеников воспитал Церкви преподобный Серапион. Иные, как прп. Корнилий и прп. Леонид, основывали свои монастыри, иные, как прп. Авраамий и прп. Лонгин, были избраны игуменами в уже основанных, славных обителях, иные, как прп. Никодим, уходили на отшельничество, прочие же, как прп. Герман и прп. Боголеп, в простых монашеских трудах спасались.

Третим же игуменом после прп. Серапиона стал будущий Всероссийский патриарх Никон. При нём духовный расцвет монастыря соединился с материальным. Число братии достигло 100 человек. Лопский остров был соединён с берегом. Монастырь украсился новыми постройками, стал получать многочисленные богатые вклады. По делам обители отправился как-то игумен Никон в Москву, на поклон к молодому царю Алексею Михайловичу, да там и остался – такова была царская воля, сильно уж понравился государю северный игумен.
Но и вступив на патриарший трон, не забывал Никон о невольно оставленной им родной обители – в его время и его трудами был причтен к лику святых Никодим Кожеозерский, великий чудотворец, и поныне особо чтимый в Архангельском крае; а службу преподобному отшельнику писали по просьбе патриарха два пришельца из земли Сербской: авва Феодосий да Макарий, митрополит Гревский.

Шло время, менялись люди... Новые цари всё меньше благоволили русским монастырям, монашество приходило в упадок. Не избежала этого и далёкая Кожеозерская обитель. Сказывались также внутренние неустройства, стихийные бедствия… В 1758 году обитель приписали к Спасо-Преображенскому монастырю, а по учереждении штатов в 1764 вовсе упразднили в простой приход, да и тот потом приписали к прилуцкому приходу. Двое злоумышленников ограбили заброшенную обитель, и, заметая следы, сожгли её дотла. Более восьмидесяти лет стоял пустым монастырь. Казалось, никогда не оживёт это пеплище – но нет, в 1851 году пришли сюда два брата-монаха – Митрофан и Пармений, с них и началось первое возрождение обители.

Продолжилось оно трудами праведного старца архимандрита Питирима, прибывшго сюда с Соловков. Отец Питирим начал обширную строительную деятельность, осуществил проведение дороги. Помощью Божией и небесными молитвами отца-основателя, новый монастырь ярко преобразился, став прекрасней прежнего – для постройки новых чудесных храмов и зданий приглашались из Москвы самые известные архитекторы. Но не только внешнее благолепие возрождал о. Питирим – высота духовной жизни кожеозерского архимандрита была такова, что соловецкий старец иеросхимонах Зосима поведал раз ближним своим, что сподобился лицезреть отшествие души о. Питирима, со ангельским пением несомой в горние обители. Впоследствии рассказ сей подтвердился письмом о кончине о. Питирима, которое подтвердило с внешней стороны видение старца Зосимы…

Но недолго пребывал в покое раскинувшийся по острову белокаменный монастырь. Заплыхало над страной октябрьское пламя и скоро опалило Кожеозерскую обитель – мученический венец принял от рук красноармейцев из соседнего села Кривой Пояс последний настоятель – отец Арсений, с частию братии и трудников: были убиты иеродиакон Пантелеимон, иеродиакон Иоанникий, послушник Михаил (Черепанов), Иван Анцыферов, Марфа Зайцева. Недолго после сего настигла убийц кара – с берега подошли части белых вместе с англичанами, орудийными залпами выбили коммунистов из монастыря и ушли, взяв оставшихся в живых братьев с собой. Ещё в 1980-х годах, говорят, видна была общая могила большевиков-святотатцев, ныне же она исчезла без следа, по слову псалмопевца: и погибе память его. А вот пробоины от снарядов в стенах храмов и корпусов видны по сию пору.

Ещё на восемьдесят лет умолкли в монастыре молитвы. На территории упразднённой обители возникла комунна. Потом – посёлок ссыльных. Но и его в 1954 году расформировали в порядке «ликвидации неперспективных деревень». А средь ветшающих монастырских построек поставили лесничий кордон.

Но в 1998 появились здесь трое пришельцев из Оптиной пустыни – два монаха и послушник один. Решили подвизаться… Но никто из них не знал, какие тяготы им предстоят. Маленькая прокуренная комнатка на втором этаже бывшего гостиничного корпуса, смежная с комнатой, где размещались лесники – вот и весь монастырь. Разруха. Голод. На лесничем кордоне постоянные пьянки и дебоши. Первый брат ушёл через два дня. Второй продержался полгода. А послушник остался.

Не верится даже, что столько было сделано трудами лишь одного человека, ныне уже не послушника, а отца настоятеля – иеромонаха Михея. Под ругань и угрозы вечнопьяных лесников, да приезжающих к ним в гости на рыбалку их дружков – бывших зэков, происходило руками этого удивительного человека второе восстановление Кожеозерского монастыря. В 2000 году Священный Синод официально благословил открытие монастыря. Районные власти принуждены были отписать монастырю бывшие владения. Появилось хозяйство – огород, две лошади. Отремонтирован бывший гостиничный корпус для паломников. Лесничий кордон перенесён с территории монастыря на соседнее озеро. Воссоздан один из трёх храмов – надвратный, в честь Тихвинской иконы Божией Матери. Но самое главное среди всего этого, конечно – возрождение молитвенного делания. Так, мало-помалу, начав с молебнов на руинах, затем перешли и к служению самой Божественной Литургии…

Литургия

Кожеозерская Литургия! Ждать её мы начали еще до того, как дошли до монастыря. Максим всю дорогу подгонял себя и других, быстрей, быстрей, – а ну как опоздаем, не успеем на службу, не сподобимся святого Таинства?

Не опоздали. Более того: случилось она не сразу. Надо было потрудиться, пообжиться в монастыре.

Начинался август – самый праздничный месяц церковного года, радостный, сытый, украшенный природой.

Готовилась наша служба долго. Батюшка полдня и полночи пёк на печи просфоры. Максим заведовал на кухне. Юра и Алёнка убирались в храме. Благословение убрать храм перед службой воспринималось как великая милость. Просто чудо, как от движений твоих рук, освобождаемые из-под многомесячного слоя пыли, начинают вдруг сверкать подсвечники, под решительные скребки веником обновляется пол – словно прообраз надежды, что и твоя душа также под воздействием спасительных богослужебных слов и таинств преобразится, засверкает… Фанерный иконостас с десятком иконок разного размера. У южных алтарных врат единственная писанная – преподобного Никодима. Резные, ручной работы аналои. По бокам, в узеньких оконцах, удивительно ярко сверкает зеленью монастырский луг, за ним темнеет лес, а ещё дальше – синева вод под бело-голубыми переливами северного неба.

1 августа, в день преподобного Серафима мы служили вечерню. Батюшка был священником, Юра алтарником, Максим певчим, а Аленка прихожанкой. Всё молитвы произносились и слышались словно с каким-то особенным трепетом… Угли для кадила брались прямо из печки, стоявшей тут же, в храме. Юра постоянно дул на них, чтобы они не погасли, и кадило светилось в полумраке храма таинственным аленьким цветком…

На второй день, в честь пророка Илии мы ждали утреню и литургию. Расписания служб в монастыре, конечно, как в Москве на воротах не висит. Вечерняя служба начинается когда переделаны все дела, а утренняя – когда открываются глаза.

Наконец сама служба! Встали ещё затемно. Утренние молитвы. Правило ко причащению. Исповедь. В углу хлюпает Аленка. Ребята очень серьезные. Утреня. Батюшка благословляет Юру пойти наверх, на колокольную башенку, звонить под «Честнейшую», нотки разносятся по лугу, отражаются в озерных барашках. Чуть смущаясь, Максим перелистывает Минеи и регентует сам себе, сейчас он регент и канонарх древнего монастыря, - само величие, но очень трудно любителю-басу, привыкшему к обиходу, подстроиться под профессиональный тенор и знаменное пение отца-настоятеля.

Ах, как чудесно поет батюшка, и не то это слово - профессионально; техника, умение совсем другое, - «профессионально» ли поют серафимы на Небесах, соловьи в распускающихся рощах, цикады под брильянтами звезд? Просто это дал Господь и оттого это так прекрасно.

Почитаны благодарственные молитвы. Последний отпуст, целуем крест, - он нагрелся то ли от теплоты молитв, то ли от батюшкиных рук. Батюшка выносит кусочки антидора из алтаря и каждому по просфорке, которые ночью пекли. Одну делим на троих, а остальные отвезем домой. Выходим в мир после 6-тичасовой службы. Преярко светит солнце, треплет горячими ладошками. Озеро кропит своими брызгами и радуется как шумная Жучка, встречающая нас у храма. Мы идём тихо, такие счастливые, бросаемся на сеновал и делимся впечатлениями. «Перед этим меркнут все трудности пути», - серьезно говорит Юра, а мы улыбаемся и хлопаем его по плечу.

https://tytynka.livejournal.com/706.html