Единоукраинские нацисты, что сейчас действуют в рядах "Правого сектора", "Национальной гвардии" и ВС Украины, я рекомендую вам прочитать короткий отрывок из книги "Люди с чистой совестью" Вершигоры, одного из командиров отрядов Ковпака. Я знаю, что вы, свидомые, читать не любите. А некоторые из вас, что пришли на Юго-Восток из сёл Галиции, и не умеют. Но тогда попросите о помощи ваших более грамотных коллег-карателей.

У меня к вам одна просьба, свидомые - будьте честными хотя бы перед собой. Прочитайте отрывок - и поймёте, о чём я говорю.

Пётр Петрович Вершигора "Люди с чистой совестью"

К комиссару партизанского отряда имени 26 бакинских комиссаров вводят невзрачного человека. На нем вылинявшая ситцевая рубаха в полоску, пестрядинные порты и опорки. В руках он мнет изжеванную кепку.

— Как фамилия?

— Плискунов. Митрофан Плискунов.

— Полицейский?

— Чаво?

— Полицейский, спрашиваю?

— Я–то?.. Не–е… Я из охраны…

— Чего охраняешь?

— Чаво?..

— Ты что дураком прикидываешься? Отвечай толком на вопросы. Что, где охранял? И от кого охранял?

— Дак мы здешние, хуторские. Оно известно, у кого хлеба хватат, тому и нужды нет идти на службу. А как у нас не хватат, ну и мобилизовался, значит, по охоте, из–за хлеба, значит, в охрану. Путейскую охрану. На железной дороге.

— Винтовку дали?

— Чаво?.. Извиняйте… Известно, дали.

— Патроны?

— Десять штук.

— Полицейскую повязку тоже дали?..

— Полицейскую?.. Не… Вот эту дали.

Он вытаскивает из кармана замусоленный нарукавный знак. Эрзац–репс, на котором сквозь грязь и пыль проглядывают такие же грязные слова: «Шуцманншафт. «Шуцманншафт. Выгоничи».

— Что же ты очки тут втираешь? Значит, в полицию поступил, да еще и добровольно.

«Шуцман» мнет в руках замусоленную тряпку и затем в недоумении поднимает глаза, невинные глаза дурака.

— Поступил… Мобилизовался, значит, по собственной охоте, потому как дома жена, деток трое, а хлеба нету… — и он разводит руками.

— Сколько же тебе хлеба обещали?..

— Говорили, после войны дадут по двадцать пять га.

— А сейчас?

— Обещали до тридцать кил на месяц.

— А давали?

— По шашнадцать, а с прошлой недели по двести грамм стали давать.

— Не жирно кормят.

— Куда там!.. Совсем омманул германец. Усю Расею омманул… И меня тоже…

— Ты за Россию не распинайся. Вот что скажи: против кого ты шел?

— Я? Сроду я ни против кого не ходил. Я только за кусок хлеба дорогу охранял.

— Дорогу. Ну а по дороге кто ездит? Немцы?

— Известно…

— Против Красной Армии танки везут, войска, снаряды?..

— А везут, известно…

— А ты дорогу эту охраняешь от кого? От нас… кто эти поезда под откос пускает.

— Так за кусок же хлеба… Жена, деток трое…

— Ты мне Лазаря не пой. У всех жена и детки, а это не причина.

— Известно, не причина.

— Так почему ты против Советской власти пошел?

— Я–а? Против? Да ни в жизнь. Я от Советской власти окромя пользы ничего не имел. И чтоб я против Советской власти!.. Да ни в жизнь.

— Как же нет… Ну вот меня если бы поймали на дороге, пристрелил бы ведь…

— Нет, я в небо стрелял…

— Но стрелял же…

— Раз на службу поступил… мобилизовался, мобилизовался, значит…

— Так и стрелять надо…

— Известно…

— А говоришь, не против Советской власти…

— А ни в жизнь! Вот убей меня бог на этом самом месте, если я хоть думкой, или словом, или еще как…

Мы долго сидели молча, не зная, что же делать с этим «чеховским» персонажем, возрожденным новейшей техникой, танками, «юнкерсами» и жандармами в голубых шинелях.

Из затруднения нас вывели две бабы, вбежавшие в хату, несмотря на протесты часового.

— Поймали ирода, душегубца проклятого! — кричала одна, краснощекая, курносая орловка. — Ну чего хнычешь, чего стоишь, али руки у тебя отсохли? Я бы на ее месте глаза ему из черепка ногтями выдрала… — сказала она, обращаясь к нам.

Вторая, бледная, забитая, смотрела большими голубыми глазами, не моргая. Из них беспрерывно текли слезы. Губы ее шептали одно и то же:

— Ванюшка, колосок мой… Ой, Ванюшка… Кровушка моя, — шептала она. Затем медленно подошла к Митрофану, глядя ему в глаза. Он вдруг поднял руки, как бы защищаясь.

Голубоглазая подошла еще ближе и, закричав истошным голосом: «Зверь, волчина проклятый!» — рухнула на землю без чувств.

Краснощекая женщина рассказала нам, что с приходом немцев от Митрофана Плискунова житья не стало в селе. Он собственноручно расстрелял более тридцати бойцов и командиров Красной Армии, пробиравшихся к фронту.

А сыну голубоглазой — Ванятке, двухлетнему бутузу, взяв его за ножки, размозжил голову об угол дома.

Приговор был ясен.

Пока курносая приводила в чувство свою подругу, комиссар вызвал караул, и полицейского вывели.

Экземпляр этот человеческий был настолько настолько необычен, что я, по зову любопытства, пошел в лес, где его должны были расстрелять.

Митрофан шел, загребая опорками пыль, и оглядывал верхушки сосен скучными глазами, словно надеясь улететь от нас. На опушке его поставили возле ямы.

Он повернулся и жалобно взглянул на нас.

— Убивать будете? — неожиданно звонко спросил он.

— А что же, молиться на тебя? — ответил один из партизан, снимая с плеча винтовку.

Митрофан скрипнул зубами и злобно посмотрел на меня. Он ожидал, вероятно, встретить такую же звериную злобу и в наших глазах и, как мне показалось, удивился, увидев только презрение. Я заметил, что под низким черепом этой гориллы вдруг с лихорадочной быстротой заработали шкивы и шестеренки человеческой мысли в поисках выхода.

Но было поздно. Бесстрастно поднялись поднялись дула винтовок. Я подумал, что останавливать не всегда приятный, но необходимый процесс очищения земли не стоило… Он видел это и торопился, гнал скудную мысль, как загнанную лошадь… И вот она взяла барьер.

— Передайте хлопцам, что Митроха погиб собачьей смертью… — хрипло сказал человек с черепом гориллы.

Грянули выстрелы. Он упал на полусгнившую хвою, подогнув ноги и спрятав голову между колен.

Выполняя его предсмертную просьбу, я передаю людям его последние слова.

Митрофан погиб собачьей смертью.

И так будет скоро с карателями, что пришли из Киева и Галиции убивать мирных жителей Новороссии, а так же с теми, кто предал свой народ и является пособником "единоукраинских" нацистов. И оправдания, что вы пошли в карательные батальоны Коломойского, чтобы заработать денег, что вы боялись отчисления из ВУЗа - и потому согласились записаться в "Национальную Гвардию", что вы побоялись статьи УК за уклонение от службы - и потому пошли в карательные войска, не помогут.

И потому когда вас, свидомые, поставят перед стеной дома, разрушенного огнём ваших гаубиц и миномётов, рядом с деревом, иссечённым осколками снарядов ваших орудий, будьте честными... Когда вы, свидомые, посмотрите в спокойные, но полные презрения глаза ополченцев регулярной Армии Новороссии... Когда вы, свидомые, увидите тёмные зрачки каналов стволов АК... Будьте честными, как Митрофан Плискунов. И скажите напоследок ополченцам Новороссии: "Передайте хлопцам, что свидомый [Имя, Фамилия] погиб собачьей смертью…"

13 июня 2014 Просмотров: 6 067