Прошедший в феврале 2016 года Архиерейский собор одним из своих решений постановил прославить в лике святых доктора Евгения Сергеевича Боткина (1865–1918), который сопровождал Царскую Семью на екатеринбургскую голгофу и вместе с ней сподобился мученической кончины. Предлагаем вниманию читателя публикацию об этом человеке, верном до смерти Христову Евангелию и гражданскому долгу.

В каждом деле я заботился <…> «о Господнем». Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детейкруглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести Ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что, так же как Бог спас тогда Исаака, Он спасет теперь и моих детей и Сам будет им Отцом... Из письма Е.С. Боткина от 26 июня 1918 года.

// ГАРФ. Ф. 740. Оп. 1.

НА ФОТО: Е.С. Боткин с Великими Княжнами Марией и Анастасией. Когда в 1907 году Императрицу Александру Феодоровну спросили, кого она желает взять на должность врача после смерти лейбмедика Г.Н. Гирша, Государыня сразу ответила: «Боткина». Императору и Императрице было особенно важно, чтобы в их самом близком окружении находились только очень надежные, верные люди – те, кто, кроме прочего, мог хранить государственную тайну о болезни Наследника.

В Тобольске, в Екатеринбурге, в доме Ипатьева Боткин был не только врачом, советчиком, постоянным ходатаем перед властями о смягчении режима Царственных Страдальцев – он стал другом, членом их Семьи. Несомненно, он был крепкой духовной опорой для всех, не исключая и слуг. И особенно – для царских детей, которых он очень любил, о чем писал и рассказывал своим детям.

Во время русскояпонской войны при отступлении наших войск произошел такой случай. Е.С. Боткин с раненым солдатом поджидали транспорт для эвакуации в госпиталь. Время поджимало, вотвот могли нагрянуть японцы. Солдатик, сильно страдавший от раны, занервничал: «Не успеем, не успеем… Ваше благородие, сейчас они [японцы] придут…» –«Успеем, – ответил Евгений Сергеевич, – а если не успеем, так я останусь с тобой». Это спокойное «Я останусь с тобой» явилось для душевно и физически истомленного человека утешением. Ему казалось, что присутствие Боткина отводит несчастье, снимает боль, отгоняет страх.

В другой раз Евгений Сергеевич, офицер, высокое должностное лицо, сказал раненому фельдшеру: «Иди спокойно, я останусь за тебя», – взял его санитарную сумку и двинулся на гору – туда, где гремел бой.

Пройдет 13 лет, и он останется вместе с обреченными на смерть в Ипатьевском доме, чтобы разделить их участь. А ведь Боткин – единственный из всех узников, кто знал о близком расстреле (он откровенно намекал об этом в письме своему брату Александру за несколько дней до смерти).

Император и Императрица ознакомились с пророчествами о судьбе Дома Романовых еще задолго до революции. Трагедию предрекали монах Авель, блаженная Параскева Дивеевская, преподобный Серафим Саровский... Но когда и как именно она свершится – это оставалось неизвестным. Тучи над Царской Семьей, заключенной в Ипатьевском доме, сгущались день ото дня, но жизнь текла в уже привычном русле. Узники трудились, кололи дрова, готовили, помогали повару Харитонову печь хлеб, гуляли, учились, занимались рукоделием, читали, писали письма, очень редко, но все же бывали в храме…

В Государственном архиве Российской Федерации хранится почтовая открытка: на обороте – фотография Алупки, а в месте для письменного сообщения рукой Е.С. Боткина выведено: «Ваше Императорское Высочество, дорогая и глубокоуважаемая Ольга Николаевна, от всего сердца поздравляю Вас и с самого дна старого колодца шлю наши наилучшие благопожелания. Горячо преданный Вам Евгений Боткин. 6 апр. 1916 г.».

Эти строки были написаны за два с небольшим года до их общей гибели. Смысл странной на первый взгляд фразы «со дна старого колодца» разъясняет дочь Евгения Сергеевича Т.Е. МельникБоткина в своих «Воспоминаниях о Царской Семье и ее жизни до и после революции»: «Между отцом и дочерями Царя установились особые отношения. На официальных приемах Ольга Николаевна, старшая, часто сидела за столом рядом с ним, и они вели длинные разговоры. Великая Княжна имела мало контактов с окружающим миром и очень хотела познакомиться с идеями и течениями, имевшими место вне двоpa, с целью понять устремления различных слоев русского народа.

С тех пор Великие Княжны называли моего отца „дорогой старый колодец“, показывая тем самым, какое доверие и какую дружбу они к нему испытывают. Отец ценил ее [Ольги Николаевны] интеллигентность и открытость, она могла его слушать не переставая, часами. „Когда я Вас слушаю, – сказала она однажды, – мне кажется, что я вижу в глубине старого колодца чистую воду“».

«Колодец» для Великих Княжон был драгоценным кладезем знаний. И, если вспомнить Евангелие, читавшееся в Царской Семье ежедневно, смысл, вложенный Царевнами в столь необычное обращение к Евгению Сергеевичу, становится совершенно ясен. Этот сильный духом, носивший в себе огромное духовное богатство человек всегда мог поддержать, укрепить, понять, успокоить и вселить в сердце веру и надежду. Таким он был и с солдатами, и со студентами Военномедицинской академии – с каждым, кто нуждался в его помощи, заботе, внимании и совете. Е.С. Боткин учил будущих медиков лечить больных прежде всего словом и сочувствием.

Кроме того, приходит на ум и колодезь Иаковлев из Евангелия от Иоанна, где повествуется о беседе Спасителя с самарянкой (см.: Ин. 4, 4–26). В ответ на просьбу Христа подать воды самарянка говорит: Господин! Тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок (Там же, 11). Но замечание это скорее можно было адресовать ей самой, потому что она, блудница, не жаждала почерпнуть из Колодца воды живой.

А Великие Княжны и Цесаревич, по свидетельствам принимавших их Исповеди священников, отличались ангельской чистотой и в мире сем, земном, не теряли связь с миром горним, духовным. Они имели, чем почерпнуть, и это отражалось в их разговорах и переписке. Так. Цесаревич Алексий однажды сказал Евгению Сергеевичу пофранцузски: «Е vous aime de tout mon petit соur» («Я люблю Вас всем моим маленьким сердцем»).

В апреле 1918 года доктор Боткин отправился вместе с Императором, Императрицей и Великой Княжной Марией Николаевной из Тобольска в Екатеринбург. В то время здоровье самого Евгения Сергеевича уже было подорвано. К болезни почек прибавилось послетифозное осложнение на сердце. Кроме того, тяжелым камнем лежала на его душе семейная трагедия – гибель сына Дмитрия на фронте Первой мировой войны. Тяготился он и разлукой с другими детьми – дочерью Татьяной и младшим сыном Глебом. Но всетаки в эти страшные для всей России дни Боткин находил в себе силы укреплять других – потому он и остался в Ипатьевском доме, зная о грядущем конце и отклонив предложение «товарищей» о свободе.

Брат Евгения Сергеевича, Петр, дипломат, чрезвычайный и полномочный посол Российской Империи в Лиссабоне, вспоминал слова Императора Николая II: «Ваш брат для нас больше, чем друг. Он так близко принимает к сердцу все, что случается с нами. Ваш брат работает за десятерых. <…> Его надо беречь…»

Воспитатель Цесаревича Алексия П. Жильяр в своих мемуарах пишет: «Число тех немногих людей, которых оставили при заключенных, быстро уменьшалось. По счастью, при них оставался доктор Боткин, преданность которого была изумительна. В эти мучительные дни присутствие доктора Боткина служило большой поддержкой для узников; он окружил их своей заботой, служил посредником между ними и комиссарами и приложил все усилия, чтобы защитить их от грубости стражи».

Так случилось, что узников в последнюю ночь их земной жизни, с 16 на 17 июля, разбудил по требованию палача Юровского именно он, Е.С. Боткин. В т. н. воспоминаниях Юровского описывается, как выглядел залитый кровью Ипатьевский подвал после зверской расправы и как расположены были тела убиенных: доктор лежал, опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхавшего.

Пытаясь представить весь ужас этой страшной казни, вспоминаешь книгу Евгения Сергеевича «Свет и тени русскояпонской войны», где он описывает смерть, как она ему представлялась. Военный врач, видевший множество трупов и предсмертных мук и агоний, размышляет: «Умереть – это еще самое легкое. Мне кажется, что художники навязали миру совершенно неверное изображение смерти – в виде страшного скелета. Мне представляется смерть доброй, любящей женщиной в белом, с материнской нежностью и сверхъестественной силой подымающей умирающего на руки. Он чувствует в это время необычайную легкость, ему кажется, что он подымается в воздух и испытывает истинное блаженство... Так засыпают маленькие дети на коленях нежной матери... Какое счастье это должно быть!»

Видимо, именно так, несмотря на адскую жестокость палачей, и предали свои души в руки Божии невинные узники дома Ипатьева, ныне прославленные Церковью в лике святых.

Подготовила Татьяна Виноградова

По книге «С Царем и за Царя. Мученический венец Царских слуг». М., 2008.

6 апреля 2024 Просмотров: 4 929