Известие о болезни сына было трагическим ударом как для Государя, так и для Государыни. Государь заметно постарел за один-единственный день; находящиеся с ним в близком общении люди не могли не заметить его постоянную скорбь о будущем своего сына. Когда Алексей не мог ходить, Государь обычно носил его на руках.

На фото: Красное Село. 1914 г.

В Спале Алексей был серьезно болен, я первый раз видела плачущего Государя. Ребенок кричал от боли, Государь в конце концов не выдержал и выбежал из комнаты. Я пошла вслед за Государем и увидела его плачущим, уткнувшим лицо в руки, за своим рабочим столом в кабинете.

Несмотря на доброту Государя, Великие Князья его побаивались. В одно из первых моих дежурств я обедала у Их Величеств; кроме меня обедал дежурный флигель-адъютант, Великий Князь. После обеда Великий Князь стал жаловаться на какого-то генерала, что он в присутствии других сделал ему замечание. Государь побледнел, но молчал. От гневного вида Государя у Великого Князя не вольно тряслись руки, пока он перебирал какую-то книгу. После Государь сказал мне: «Пусть он благодарит Бога, что Ее Величество и вы были в комнате, — иначе бы я не сдержался!».

Бедный Государь, каждое разочарование тяжело ложилось на его душу; он доверял всем и ненавидел, когда ему говорили дурное о людях; поэтому то, что Их Величества перенесли позже, было в десять раз тяжелее для них, чем для людей подозрительных и недоверчивых.

Личные деньги Государя находились у моего отца, в канцелярии Его Величества. Отец мой принял 400`000 тысяч и увеличил капитал до 4 миллионов и ушел во время революции без одной копейки. Он и мы, его дети, гордились тем, что, прослужив более 20 лет, он не только не получал денежного вознаграждения, но и дачу летом нанимал на свои личные средства, тогда как всем своим подчиненным выхлопатывал субсидии. Тысячи неимущих получали помощь из этих личных средств Государя.

Часто Государя и его супругу считают лично виновными в революции, не учитывая существования гораздо более глубоких причин, которые имели свое начало в ранних временах российской истории. Для осуществления революции требовалось лишь взорвать Краеугольный камень русской государственности — самого Государя! Но, даже если у Государя и не было бы данных блестящего и непревзойденного правителя, враждебного нападения на него из-за этого не произошло бы.

О манифесте 17 октября [1905 г.] мы еще тогда ничего не слыхали. Манифест этот, ограничивающий права Самодержавия и создавший Государственную Думу, был дан Государем после многочисленных совещаний, а также и потому, что на этом настаивали Великий Князь Николай Николаевич и граф Витте. Государь не сразу согласился на этот шаг не потому, что Манифест ограничивал права Самодержавия, но его останавливала мысль, что русский народ еще вовсе не подготовлен к представительству и самоуправлению, что народные массы находятся еще в глубоком невежестве, а интеллигенция преисполнена революционных идей.

Я знаю, как Государь желал, чтобы народ его преуспевал в культурном отношении, но в 1905 г. он сомневался, что полная перемена в государственном управлении может принести пользу стране. В конце концов, его склонили подписать Манифест. Мне передавали, что Великий Князь Николай Николаевич будто бы грозил в противном случае застрелиться.

Слышала я тоже, что будто, когда Государь сильно взволнованный, подписывал Указ о проекте Государственной Думы, министры встали и ему поклонились. Государь и Государыня горячо молились, чтобы народное представительство привело Россию к спокойствию и порядку.

Первое торжественное открытие Думы состоялось в Зимнем дворце, в Большом Тронном зале Государь обратился к собравшимся со вступительным словом. Я все еще помню его ясный, далеко разносящийся голос, так как Государь, по милости Божией, был блестящим оратором. На речь Государя ответили громким «Ура». На этом и закончилась общая деятельность Государя и Думы. Я стояла возле одной пожилой придворной дамы, которая очень тихо промолвила после речи Государя: «Сейчас мы хороним Россию».

Помню, как во время войны он несколько раз упоминал о будущих переменах конституционного характера. Повторяю, сердце и душа Государя были на войне; к внутренней политике, может быть, в то время он относился слишком легко. После каждого разговора он всегда повторял: «Выгоним немца, тогда примусь за внутренние дела!». Я знаю, что Государь все хотел дать, что требовали, но — после победоносного конца войны. «Почему, — говорил он много-много раз и в Ставке, и в Царском Селе, — не хотят понять, что нельзя проводить внутренние государственные реформы, пока враг на Русской земле? Сперва надо выгнать врага!».

Их Величества получили телеграмму от Кайзера Вильгельма, где он лично просил Государя, своего родственника и друга, остановить мобилизацию, предлагая встретиться для переговоров, чтобы мирным путем окончить дело. История после разберется, было ли это искреннее предложение или нет. Государь, когда принес эту телеграмму, говорил, что он не имеет права остановить мобилизацию, что германские войска могут вторгнуться в Россию, что по его сведениям, они уже мобилизованы, и «как я тогда отвечу моему народу?».

Как-то раз, когда мы пили чай, он сказал Государыне и мне, что Россия почти всегда, в конечном счете, выходила победительницей из войн, и что война поднимет и усиливает престиж Престола. Ему было тяжело. Единственным человеком, кто понимал его, не считая Государыню, была его сестра, Великая княгиня Ольга Александровна. Она часто приходила к Их Величествам и делала все возможное, чтобы ободрить и утешить их.

Итак, жребий был брошен. Государь и Государыня поехали в Петербург, чтобы сделать официальное объявление войны. Их Величества прибыли морем в Петербург. Они шли пешком от катера до Дворца, окруженные народом, их приветствующим. Мы еле пробрались до Дворца; по лестницам, в залах, везде толпы офицерства и разные лица, имеющие проезд. Нельзя себе вообразить, что делалось во время выхода Их Величеств.

Залы Зимнего дворца были до предела заполнены, ибо присутствовали все, у кого было право пребывания при Дворе. Перед Дворцом стояла многотысячная толпа людей.

Посещение Их Величеств Петербурга в день объявления войны, казалось, совершенно подтвердило предсказание Царя, что война пробудит национальный дух в народе. Что делалось в этот день на улицах, уму непостижимо! Везде тысячные толпы народа, с национальными флагами, с портретами Государя. Пение гимна и «Спаси, Господи, люди Твоя». Никто из обывателей столицы, я думаю, в тот день не оставался дома.

В Николаевском зале был отслужен Молебен, после которого Государь обратился ко всем присутствующим с речью. В голосе его вначале были дрожащие нотки волнения, но потом он стал говорить уверенно и с воодушевлением. Окончил речь свою словами, что «не окончит войну, пока не изгонит последнего врага из пределов русской земли».

Ответом на эти слова было оглушительное «ура», стоны восторга и любви; военные окружили толпой Государя, махали фуражками, кричали так, что казалось, стены и окна дрожат. Государь в течение многих часов принимал заверения в преданности ему от тысяч государственных служащих, министров, дворянства и других.

Я почему-то плакала, стоя у двери залы. Их Величества медленно продвигались обратно, и толпа, невзирая на придворный этикет, кинулась к ним; дамы и военные целовали их руки, плечи, платье Государыни. Она взглянула на меня, проходя мимо, и я видела, что у нее глаза полны слез. Когда они вошли в Малахитовую гостиную, Великие Князья побежали звать Государя показаться на балконе.

Все море народа на Дворцовой площади, увидав его, как один человек опустилось перед ним на колени. Склонились тысячи знамен, пели гимн, молитвы... все плакали... Таким образом, среди чувства безграничной любви и преданности Престолу — началась война.

Сразу после объявления войны Государь с Наследником пошли прощаться с солдатами, уходящими на фронт.

Подготовила Людмила Хухтиниеми.

По воспоминаниям А.А. Танеевой (мон. Марии).

16 апреля 2024 Просмотров: 4 489