Произошло это неожиданно, конечно же, для него. Вскрикнув, выпустил последний воздух из лёгких. Вздохнуть снова не успел. К тому же был пристёгнут ремнями к квадроциклу. Отсоединиться и всплыть не мог. Всё! Конец!..

Последним остатком своего сознания возопил, взмолился к Богу! «Господи, помоги!!..»

Вдруг! Чудо Божие!!. Стал там, на дне, под водой — ДЫШАТЬ!!!.. Как? Непонятно, как и всё происходящее от БОГА…

Далее «дело техники». Отсоединил себя от ремней квадроцикла и легко всплыл. В два-три броска достиг поверхности воды, отдышался. Выполз из полыньи, быстро дополз до берега. Спасся!!..

Тут же, мокрый насквозь, на морозе и сильном ветре, поднял голову к небу и стал возносить пламенные свои благодарения Спасшему его. Так никогда и нигде не молился!..

Говорил же о необходимости благодарений за помощь Божию столетний наш афонский старец Иеремия: «В терпении злостраданий познаётся милость Божия, которая подвигает душу к благодарению. Не случайно и самое главное таинство нашей Церкви называется Евхаристией, что означает — благодарение. Умение быть благодарным воспитывает в человеке покорность воле Божией, облегчает путь ко стяжанию смирения. Обучает молитве.

Помогает постичь таинство любви. Благодарная душа никогда не будет роптать на судьбу, никогда не обидит ближнего и даже не превознесётся над ним. Она будет прилежна к молитве и богослужению, отнюдь не тяготясь их продолжительностью. Благодарная душа не может не быть милостивой, не может ненавидеть и замышлять зло, потому что помнит оказанную ей милость и стремится сторицей воздать тем же. Должна быть между нами Евангельская любовь друг к другу. К себе же самопринуждение к постоянству в подвиге. Благодарность — есть величайшая добродетель».

Учись нужному

Один пожилой человек спросил другого, усердно пробивающего себе путь в очереди:

— Зачем вы это делаете?

— Что? — изобразил недоумение нетерпеливец.

— Протискиваетесь, продавливаетесь вперёд всех, — пояснил мужчина.

Пока нарушитель спокойствия подыскивал себе оправдания, мужчина спокойно продолжил:

— Надо любить всё и всех.

Торопыга недовольно глянул на сделавшего ему замечание, ничего не ответил, но перестал толкаться, угомонился, суетиться перестал. Сел на скамейку, рядом с другими ожидающими в очереди.

Не желая переборщить в поучениях, уже молча наставник продолжил учить себя: «Надо нам во всём научиться находить пользу. Особенно, людям преклонного возраста. Приучить себя к терпению, болезням, очередям… Их всё больше будет, и длинней. Враг старается, испытывая нас. Там, на суде Божием, тоже будет длинная, большущая очередь. За один только день в мире десятки тысяч, а то и больше умирают. И там надо будет смиренно дожидаться решения своей участи. Некоторые из нас и там, наверное попробуют «по блату», или за счёт крепких локтей, тоже пробиваться. Несчастные, пробьются, бесы им и там помогут наверняка, проскочат ловкачи… прямо в пропасть, в пекло, в ад!..»

«Утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны». (Рим. 12,12).

Спасительная кротость

Солнечный, тёплый, весенний день.

Пригородная лесополоса у скрещения двух железнодорожных направлений.

Несколько самодельных ограждений из чего попало, «частных владений», незаконно устроенных «огородов» на окраине города, где с грядками, а где и в бурьяне. Несколько сараюшек от дождя и для непродолжительного отдыха. Убогие имитации «дач» нищего населения. Самолично сколоченных на неудобиях земли. Хоть такое, при отсутствии прав и средств на «законные» добротные строения, вконец обнищавшего, забитого властями народа.

В основном это «достояние» жильцов из ближайших серых, бетонных пятиэтажек и двухэтажных деревянных коммуналок, по-существу бараков, тех из них, кто посмелей, в остром желании побыть подальше от шума и гама, на природе, решившихся на такие самовольные «приобретения». Им, забитым безденежьем, теснотой и конфликтами перенаселённых квартир, коммуналок тоже хочется тишины и зелени вокруг. Да и лишние мешок-другой своей картошки, тем более без химии, не помешает. Кому-то из мужиков там и убежище на несколько дней от домашних склок или шума и гама неуёмных соседей, пока голод и холод не выгонят. Сколько этих печальных самовозведений, памятников погрому нашей страны в пригородах больших городов бедствующей России!..

В одной из таких сараюшек временно приютились двое незваных «квартирантов» средних лет. Он и она, сбитые друг к другу горькой судьбой и бедами, бездомные, безправные.

Вылезши из тесной и низкой дощатой избушки, они с удовольствием вдыхают утреннюю свежесть благостного денька. Приходят в себя, после очередного неуютного, холодного ночлега. Краткий благодатный миг встречи с новым, дарованным им днём, новыми надеждами.

Сделав два рывка расставленными руками, мужчина, с хрустом потянувшись, прикрыв от удовольствия глаза, с шумом вдохнул в себя, животворящий воздух, сказал:

— Всё. Пора…

— Что «пора»?.. — спросила женщина.

— Скоро лето.

— И что?

— Пора. Надо полетать! Подальше, побольше.

Они молчат.

Собирая в пластиковую сумку скудный скарб, мужчина сообщил:

— Вчера со сцепщиком вагонов говорил. Сегодня утром сюда подгонят состав, а днём тепловоз потащит его к Уралу. Ни разу там ещё не был, — мечтательно заключил он.

Умывшись росой с широких листьев ясеня, утерев лицо рукавом ветхого свитера, он весело усмехнулся и даже прихлопнул себя ладонями по штанам, похвалился:

— Всё. Тю-тю… скоро Пашка махнёт всем ручкой на прощание. Отвалит отсюда.

— А я? — спросила женщина.

— А что ты? — удивился он. — Ты — сама по себе. Я — сам по себе.

Шутливо промурчал:

— «И разошлись, как в море корабли…»

— Как же так?.. — недоумевает подруга.

— Да вот, просто. Было время. Получилось так, судьба–индюшка свела. Она же и разводит. У нас же какая жизнь? Ни дома, ни барахла. Вон, даже документов нет!.. Живём одним днём.

— Ты меня бросишь? — впрямую спросила она.

Он нахмурился, ответил не сразу:

— Да. В самый глубокий колодец!

Пугая, вытаращил широко глаза и изобразил страшную гримасу. Увидев её испуг, довольный рассмеялся.

Тогда и она улыбнулась, но всё-таки решила выяснить о его планах, спросила:

— Ты не берёшь меня с собой?

Этот вопрос почему-то его сильно разозлил. Он резко рубанул:

— Зачем это мне?!.. «На хрена козе — баян?!»

— Как же мне теперь, — растерялась она. — А я куда?

— Куда хочешь!

— Я привыкла к тебе…

— Как привыкла, так и отвыкнешь.

— Это — непросто, в нашем-то положении.

— Жила же ты как-то до меня. И теперь после — поживёшь.

Она грустно смотря на то, как он продолжает свои сборы, решилась, попросила его:

— Может, всё-таки возьмёшь меня с собой?

— Куда?!.. — озверился он от такого вопроса. — Ты чё, в своём уме?

— А что?

— А то! Что я сам не знаю, как и куда я буду добираться. Может, меня скинут охранники. Ментам сдадут. Урки прирежут… Полная тьмуха, что, как и где будет со мной. А мне ещё бабу с собой таскать. Ты чё, совсем трёхнулась?..

— Я буду во всём помогать тебе.

— Сказал же! Со мной — нельзя. Я должен быть абсолютно свободен. В этом моя неуязвимость. Только так я могу жить.

— Живут же люди по-другому.

— Они — да. Я — нет, другая птица. Не пташка в бетонной коробке или вон, в бараке. Не воробейчик, пищащий и скачущий вокруг своей воробьихи. Другой! Одинокий. Свободный. Как ночной, странствующий альбатрос.

— Но и эти… альбатросы стареют, заболевают, теряют силы…

— Тогда они молча погибают. Тонут в океане или разбиваются о скалы.

Долго они молчали, глядя вдаль.

— Я буду слушаться. Не буду мешать… — робко ещё раз попросила она.

— Всё! Сказал? И ша! Зав-вязано, понятно?! — погрозил он ей кулаком. — Не мешай. Не выводи меня из себя.

Грустно смотря на его сборы, она опять попросила:

— Ну, возьми меня с собой.

Это совсем вывело его из себя. Он одним рывком подскочил к ней, схватил за ворот и сдавив так, что у неё перехватило дыхание, в самое лицо ей прошипел:

— Я что, непонятно сказал?!.. Ты что, мне путаться под ногами будешь?..

Чуть ослабил сжатый кулак, и она смогла вздохнуть, спросила:

— А что со мной будет?..

Он резко, ещё сильнее сжал на ней куртку у горла, так что лицо её покраснело от удушья. Медленно, чтобы до конца было понятно, по складам прорычал ей угрожающе:

— С тобой будет по другому… — загадочно не завершил ответ.

— Как? — предчувствуя недоброе, спросила она.

Коротко и испытующе глянув, оттолкнув её, решил не церемониться. Уставившись на неё чугунным взглядом, со страшным спокойствием сообщил:

— Просто. Я тебя прикончу.

Она остолбенело уставилась на него. После недолгого молчания, убедившись, что он не шутит, спросила:

— За что?

— Как говорят, «за всё хорошее», — мрачно ухмыльнулся он.

— Зачем тебе это?

Не сразу, но он ответил. Чётко, опять чеканя каждое слово. Декларируя одно из незыблемых своих, скрытых правил:

— Никогда и никому я не оставляю ничего после себя. Своих… «подружек» тоже. Ясно?..

Нависла мрачная, безнадёжная тишина.

— Зачем ты так делаешь? — без страха, тихо, с сочувствием к нему, спросила она.

Он, готовый ко всему другому, но не к такому, замер, потом с грустью признался:

— С тоски!..

Она подошла ближе к нему. Встала почти вплотную перед ним и со вздохом, негромко предложила:

— Ну, что ж. Тогда — убивай. Если тебе так надо.

Какое-то время они стояли молча, глядя в упор, но мимо друг друга. Она попыталась дотронуться до его лица, погладить на прощание. Очнувшись от её прикосновения, будто от удара, он резко отдёрнулся в сторону.

Разжигая, озлобляя себя, вскричал:

— Всё! Хватит трепаться. Мне ещё за жратвой надо сбегать на дальнюю дорогу. Устраиваешь мне тут мороку!

— Прости. Мне тебя жалко, — с налившимися в глазах слезами прошептала она.

— Не смей меня жалеть!! — весь покраснев от гнева, заорал он. — Жалелка нашлась.

— Хорошо, не буду, — смиренно согласилась она и без хитрой игры, искренне озаботившись его сборами, предложила. — Тебе помочь?

— Не надо! Сам управлюсь.

Он отошёл от неё, стал небрежно кидать в пластиковый пакет немногие вещи свои.

Отбросив сумку на время, он шагнул к ней. Сурово сказал:

— Всё! Давай прощаться, Танюха.

Безцеремонно схватил её за лицо. Когда ещё и с кем?.. Будет ли такое ещё?.. Жадно впился в её губы. Совсем без похоти. Грубо и хищно, будто желая оторвать их и выплюнуть в сторону, подальше от себя. Потом замер. Отшатнувшись, признался:

— Хорошо с тобой было. Хорошая ты баба. Был бы я послабей, может, и слипся вместе.

— И мне хорошо с тобой было, Паша, — тихо произнесла она.

Он ничего не ответил, склонив голову, уставившись на вытоптанный клочок земли, потом разом застыв лицом, омертвев глазами и всем существом, резко шагнул к ней, отвёл руку назад, вытянул из заднего кармана складной нож. Стальным голосом произнёс, скорее для себя:

— Всё! Пора кончать…

Нажал на кнопку. Из зажатой в руке рукоятки хищно выскочило лезвие ножа, безжалостно сверкая холодом смерти. Оно твёрдо и безнадёжно ждало, когда его ткнут вперёд, в беззащитный, мягкий живот или грудь жертве.

Татьяна стояла, прижав руки к груди, с закрытыми глазами, из-под которых текли потоки слёз. Что-то горячо шептала, устремив лицо к небу.

— Чего ты там бормочешь?! — возмущённо вскричал он.

— Молитвы, — не открывая глаз, спокойно, готовая ко всему, почти шёпотом ответила она.

— Прекрати!! — заорал он.

— Не могу, — призналась она. — Они сами идут…

— Ты мне мешаешь! — проревел он в отчаянии.

— Но я ничего не могу с ними сделать, — пожаловалась она в своём безсилии. — Они не останавливаются.

— Сейчас же перестань! — заорал он что есть мочи и резко поднял руку вверх, угрожающе занеся над нею стальной нож.

— Не могу! Прости! Не получается, — разразилась она рыданиями от невозможности исполнить то, чего он требует, от происходящего с ней.

Замерев на секунду, чтобы вот-вот обрушить занесённую на неё руку, он неожиданно задрожал всем телом, обмяк и свалился обезсиленно на стоящий рядом пень.

Немного придя в себя, пожаловался:

— Зачем ты мне мешаешь!.. Я так не могу… Ты всё портишь! Всё уже было бы позади, а ты…

— Я не виновата. Так вышло, прости, — она присела перед ним на колени, приобняла его за ноги.

С минуту сидели так.

— Может ты — колдовка? Признайся! — попытался он снова взвинтить, налить себя злобой и гневом. — Мне попадались такие, но я их… лома-а-ал!.. И тебя сломаю.

— Делай, как хочешь, — покорно согласилась она.

— Ну, вот!.. Опять ты мне мешаешь, — скривившись лицом, в досаде, как от зубной боли, скорчился он.

Ещё немного поискав средств для своего воздействия на неё, он удивился, спросил, а скорее предложил ей:

— Чего ты не кричишь?! Не убегаешь? Так все делают… И всё происходит быстро и просто. Зачем ты растягиваешь всё? Дольше и тяжелее получается…

— Не знаю. Я ничего такого не делаю специально, но я не могу тебе ничем помочь. Мне действительно тебя жалко,

— Не смей меня жалеть! — мгновенно вскочил он и решительно затряс поднятой рукой со стальным клинком. — Хватит меня тут соплями своими заливать. Не разжалобишь!.. Становись, сука, предо мной! И всё!

Она покорно поднялась с колен. Встала перед ним, печально опустив голову.

Перед решительным, гибельным рывком руки с ножом он, взглянув на её всепринимающий вид, опять озлился, но уже на себя. От такого, раздвоенного состояния, на пределе усилий своих, снова затрясся от невозможности овладеть своей скованной в непонятной судороге рукой. Выпучив от напряжения глаза, что есть мочи вскричал:

— Молись!! Что же ты сейчас не молишься, не ревёшь, а?!.. Давай!.. — демонически скривив набок челюсть, он издевательски прохрипел строками английского классика. — «Молилась ли ты на ночь, Дездемонааа»?!..

Хотел было издать жуткое подобие смеха, но побоялся, что это его расслабит, а потому вновь заорал:

— Молись, говорю тебе!..

Склонив покорно голову, она тихо, почти шёпотом, с отчаянием, едва слышно призналась о своём безсилии и в этом:

— Не могу! Теперь не получается…

Он заметно озадачился, но, не оставляя намерения своего, тем же угрожающим тоном попытался направить в нужном ему направлении:

— Что же ты, «богомолка»? Тогда молилась! Нельзя остановить тебя было, а сейчас не можешь?.. Ну!

Она только обречённо пожала плечами.

Теряя терпение, силу и решимость, он вновь зарычал на неё:

— Давай! А то на том свете тебя без молитвы в рай не примут. Молись!! — грозно приказал он и устрашающе опять замахнулся ножом.

Она со слезами, не зная как ему помочь, упала наземь, распласталась перед ним, содрогаясь от рыданий.

Посмотрев озадачено на неё, не зная, что с ней дальше делать, он в досаде пнул её что есть силы ногой в склонённую спину, вымещая, изливая весь остаток злобы.

Сплюнул возмущённо и огорчённо проворчал:

— Ладно. Живи. Хрен с тобой… Благодари своего Бога за это.

Недовольно тряхнув головой, он схватил свою сумку, бросил туда сложенный за ненадобностью нож и почти бегом выскочил из проволочного загона «участка». Приближался состав грузовых вагонов. Выбегая из лесополосы к развилке железнодорожных путей, он обернулся, показал пальцем в небо и прокричал:

— За меня тоже помолись Ему!..

«Со всех сторон мы угнетаемы, но нам не тесно; мы в недоумении, но не в отчаянии; гонимы, но не оставлены; низвергаемы, но не гибнем».

(2 Кор. 4. 8-9).

Взыскатель

Долго и терпеливо выслушивая очередного «политика», пришедшего под конец службы, отец Василий, не предвидя окончания монолога собеседника, остановил его встречным вопросом:

— Вы очень ловко и многословно прополоскали нас, «церковников», но и я вас спрошу. А кому мы, по большому счёту, священники нужны сейчас? Кто к нам приходит? Малое стадо, ма-а-лое!..

Велеречивый собеседник немного растерялся. Не дожидаясь новых его возражений, священник продолжил:

— Заболеете, к врачу спешите. Перед экзаменами, ответственными событиями в гороскопы смотрите, амулеты нацепляете, к колдовкам бежите. Но не к нам, не в церковь! Молебен и помощь святых вам не нужны. Я уж не говорю про непременное ранее для всех — получение благословения Божия перед любым важным делом.

Вот и психуете, пьянствуете, в блуд кидаетесь, из окон выпрыгиваете... Вся жизнь у многих теперь — кавардак. Из-за вашей самонадеянности и поисков ответов везде, где попало, только не у Бога. Вот вы лично пришли сюда, но не как блудный сын кающийся в грехах своих, ищущий прощения и помощи от Отца своего, а как безапелляционный прокурор, обвинитель. Никакие объяснения, ответы вам не нужны. Вы их разом отбрасываете, даже не рассматривая.

— Нам же тоже Господь дал разум. И мы имеем право им пользоваться. Оценивать и делать выводы…

— Тогда зачем подходите к священнику и начинаете с ним полемику?..

— …Так, для порядка… — опять растерялся человек с претензиями.

— Какого «порядка»?! Совсем наоборот, чтобы нарушить установленное веками, святыми, великими отцами. Порадовать бесов. Ввести священника в искушение. Поиграться с ним в «церковность».

Тяжело вздохнул отец Василий, но продолжил:

— Такие сценки разыгрывают как раз те, кто не является по существу христианином. Не будучи чадами Церкви, не ходя в неё, не исполняя ничего, что она установила, вы в то же время всё про Неё и служителей «знаете»?.. Как?!.. По сплетням разных бесовок. Из телеящика, от Познера, Сванидзе, Шендеровича и Жириновского с Собчак?..

— Надо быть в курсе событий. Что в этом плохого? — с вызовом возразил пришедший.

— СЕБЯ разглядывайте, критически оценивайте, а не других, тем более — того, кто ведёт вас к главному — к спасению. Задача с младенчества одна, трудись, учись. Если бы мы размышляли, а не учились, не прикладывали бы усилий, не ходили, держась доверчиво за мать, мы бы так и не выучились ходить.

Не сразу, не желая продолжать далее безсмысленную беседу, отец Василий, не отвечая впрямую на возражение праздного пришельца, сказал как бы о другом:

— Сейчас всё и везде — для комфорта, и мы, попы, тоже...

Все теперь не себя спасают, а нас — священников. Не себя вычищают, а нам все косточки перемывают!

Как вы думаете? Вы должны священника гнуть и согнуть? Что часто порой и происходит на многих приходах, под угрозой написания кляуз в епархиальное управление. Или всё-таки священник должен, ради вашего же спасения, согнуть ваши чугунные выи, гордыню, самость, настроенность ко греховному, эгоизм и чёрствость...

Бойкий поначалу обвинитель молчит.

Устало покачав головой, отец Василий негромко продолжил своё увещевание:

— Мы все — детки последних времён.

Горько, тяжело тащить вас. Вы сами во многом виноваты в том, что поводыри, священники такие, какие теперь есть.

На исповеди вас не заставишь по-настоящему исповедоваться. Если вас обличаешь в лени, самооправдании, осуждении всех и вся — вы вместо покаяния и радости от того, что священник помогает, выволакивает из вас кучи грязи — обижаетесь, злопамятствуете, начинаете накручивать на священника враждебные помыслы, осуждать его и всячески оправдывать себя, «любимых». Поэтому, чтобы "не связываться" с вами, священники угождают вам, поддакивают во всём, боятся сказать правду.

Вы не придаёте сил, вы их отнимаете у священства; чёрствые, не исполнительные ни в чём, что касается духовного, упорного труда. Мы старые как в жизни, так и в священническом чине, как-то ещё "проскочили", а молодым и средних лет священникам вы не дадите состояться, убиваете их на корню.

Священник, зная о безполезности каких бы то ни было нравоучений для «отолстевших» ушей. Желая побыстрей одного — закончить очередную му́ку для себя, всё же продолжил:

— Честно скажу, горько, противно, и не хочется порой рот даже открывать для таких вот откровений. Даёшь себе зароки: только — служба, необходимые требы — и всё!

Отец Василий замолчал. Хотел уже повернуться и уйти, но, с отчаянием махнув рукой на себя, снова стал говорить:

— Игра! Вы играете, что верующие "христиане", а мы, — что "пастыри", для шатающихся где попало пасомых.

В Новосибирской области, лет этак девять назад, в феврале, ночью! Спасшихся из подожжённого кем-то дома, молодого священника с малыми детьми, раздетых, машина, проезжавшая мимо не подобрала! Не пустил в дом никто из селян!!.. Это что такое?!! Где мы живём? В «Православной России» или в израильском Содоме? До чего мы докатились?!..

А чего-то ещё благого для себя хотим. Ворчим на церковные порядки, даже на Бога. То погоду не ту дал, то цены подскочили, то квартплату повысили… Требуете, чтобы власть "по нам", и священники "по нам" были. Хотите "комфорта" — получайте "комфортных" депутатов, чиновников и священников заодно. Таких и получаете! Хотели бы, как прадеды, для подвига, — получали бы подвижников.

Немолодой священник махнул в отчаянии рукой:

— Эх! Несчастные вы, блудные овцы, плутающие по кручам... Шарахающиеся толпами в стороны, от зова истинных пастухов. Несущиеся вприпрыжку друг за другом или за подосланными козлами... в пропасть.

Напоследок, другим тоном, отец Василий с улыбкой поделился:

— Лично я каждый день поражаюсь совсем другому. Как Господь не закрыл ещё эту «лавочку»? Как Он, по неизъяснимому терпению Своему, щедрости дарует нам очередной день, который мы совсем не заслужили, и к сожалению, проведём его совсем не в благочестии, а в ещё большем отступлении, грехах. Каждый день я дивлюсь — как Бог нас ещё терпит?!..

«Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны им: ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчёт; чтобы они делали сие с радостью, а не воздыхая: ибо это для вас неполезно».

(Евр. 13,17).

Вырвавшийся из сетей

Спешу на воскресную Всенощную. По пути, на одной из центральных улиц, среди праздношатающейся публики, вижу сидящего на «собянинской» плиточной мостовой молодого, крепкого парня. У него в руках кусок картона. На нём написано, что ему нужны деньги, чтобы уехать домой. Документы украдены.

Остановился около него. Даю денег. Спрашиваю, кто он и откуда. Отвечает, что из города Ряжска, Рязанской области.

— О! Всего-то?.. Тут пешком за пару дней дойти можно, — удивляюсь я.

Он молчит. Спрашиваю ещё:

— А жить как дальше собираешься? Что делать будешь?

— Работать буду. Паспорт вот восстановлю. В полиции обещали, когда деньги на него насобираю.

— Они много тебя чему «научат». У них опыт большой на это. Никто тебе паспорт не восстановит! Будут «доить», пока возможно, а потом сдадут в тюрьму, списав на тебя другие преступления. Сейчас повсюду много, особенно в больших городах, лихих людей. Могут продать и на рабские работы китайцам или кавказцам. Или медикам «на запчасти». То одну группу таких «помощников» среди них раскрывают, то другую…

Парень молчит. Достукиваюсь до него дальше:

— Как вы не поймёте, что вы для всех, как дети для «ювенальщиков» — выгоднейший, дармовой товар!

В это время, проходит невдалеке полицейский — красноречивое подтверждение моим словам. Он недовольно, издали взглядывает на меня и испытующе,— на парня.

Хоть и опаздываю, но с жаром пытаюсь доколотиться, вырвать из опасных сетей парня. Приказываю ему:

— Езжай домой! Как можно быстрей. Там сделают тебе паспорт. Местная администрация, чиновники знают тебя, а здесь — нет. Тут — обман, преступный синдикат. Уезжай! Слышал? В народе говорят: «Где родился, там и сгодился!» Там знакомые твои, родные… помогут.

— Мать у меня там, больная.

— Тем более! Около больной матери надо быть, а ты болтаешься.

— Почему? Я работал здесь, пока документы не украли, — возмущается парень.

— Это временно. В родных местах, хоть и бедновато, но надёжнее жить и трудиться. Там вот до такого, как ты сейчас, не доведут. Езжай! Женишься, детки будут.

— У меня есть уже… женщина. Здесь. С ребёнком от первого брака. Мы нравимся друг другу.

— А почему она замуж за тебя не идёт? Не накормит, не оденет по-человечески? Документы не помогает восстановить?

Он молчит.

— Почему ты бездомен? Она же может прописать к себе того, кто ей «нравится»… Или с тобой пусть едет, в твой Ряжск.

— Не хочет она туда, — мрачно отвечает парень.

— Если туда не хочет и здесь не желает за тебя замуж, то что это за «избранница»? Зачем тогда такая «связь»? Это — не жена! Один интерес у неё к тебе, блуд только. Может, ты и не один у неё «претендент», кому она голову морочит. Тут просто плотской, холодный расчёт с её стороны, не более того. Она, наверное, старше тебя по годам?

— Да, — нехотя подтверждает парень.

— Ну, вот! Схема знакомая.

Краем глаза, заметил я, что вторично, уже ближе прошёл полицейский, внимательно, с неудовольствием вглядываясь в нас. Чуть подождав, когда «пасущий» пройдёт, торопясь, выпаливаю своё пожелание парню:

— Беги! Срочно уезжай! От этих «помощничков» (киваю вслед отдаляющегося полицейского). Быстрее из этого пагубного Вавилона!..

Парень не торопясь, но встаёт. Ломает картон с просительной надписью. Бросает это в ближайшую урну. Поклонившись мне, уходит.

«Заботы века сего затмевают самую существенную заботу и цель нашей жизни — озарение души светом Христовым, её спасение и уготовление к Вечному Царству».

(архим. Кирилл (Павлов).

Бывает и такое

Пышнотелая прихожанка восхищённо взывая: «Батюшка-аа!», наступает на молодого священника. Он пятится от неё назад, пока не упирается в дверь. Грудастая не останавливается, будто не замечая, придавливает его грудью к косяку двери. Он в испуге, в ужасе: «Что делать? Как быть?!..» Но так притиснут, что выскользнуть в сторону не может. Разожжённая же и ведомая бесом «доброжелательница», явно сознавая, что она делает, шепчет ему восторженные слова: «Какой же вы необыкновенный! Вы просто чудо!.. Вы для нас…», продолжает придавливать, удерживать его в плену своим бюстом.

«Что делать?!.. Наорать на неё? Резко оттолкнуть, отругать?!..» — проносится лихорадочно в голове у прижатого к двери. «Тогда ещё больше привлечёшь внимание всех находящихся рядом прихожан. Многих смутишь. Они же всякое безобразное по телевизору «про попов» и в интернете не раз видели. Введёшь их в искусительные размышления: «А что там было на самом деле?.. А, может, он сам чего-нибудь?..».

«Что делать?! Господи, помоги!!!» — возопил про себя, в отчаянии бедный священник, явно попавший в клещи бесовской провокации.

Тут же пришла помощь!

Один из прихожан издалека резко позвал пленительницу: «Руфина!»

Та не сразу, нехотя, ещё не отпуская жертву, только едва повернув голову назад, недовольно отозвалась:

— Чего тебе?

— Ты чего здесь всё побросала? Иди, убирай! — потребовал её к себе мужчина.

Напоследок, обдав потоком плотского жара, мрачно, откровенно сделав последний посыл в расширенные от ужаса глаза священника, будто удав нехотя отпускающий жертву, искусительница ослабляя давление на прижатого, с досадой отвечает зовущему её:

— Ща-а-сс…

Перед тем как отойти от жертвы, она выплеснула взглядом в него последний, явно читаемый свой посыл: «Ладно уж живи, пока…».

Пошла с неудовольствием к зовущему её.

Проводы

Сын, провожая мать, в прихожей, оправдывается:

— Мам, это не я, жена, Эля так захотела.

Мать разведя руками, с подчёркнутым трепетом соглашается:

— Ах, ну раз Эля «захотеля». Тогда другое дело.

— Прости. Я не при чём.

Мать опять соглашается:

— Конечно. Ты тут совсем чужой, в стороне. Дальше соседа. Правда?

— Мам, не мучь ты меня.

— Так это не я тебя мучаю вот уже десяток лет. У меня-то что? Один из неприятных эпизодов. А вот у тебя-а… Это сплошная, нескончаемая му́ка…

Сын молчит. Мать вздыхает, с грустью и жалостью говорит:

— Бедный, бедный ты мой сыночек…

Снова, чуть не со слезами взглянув на сына, опускает голову, с горечью вздыхает.

— Вот что значит — непослушание родителям… И покойный отец был против. Говорили тебе: «Не жена это. Так, подружка, не более. Но не жена». Не послушал ты нас: «Нет, вы её не знаете! Она добрая… Хорошая!..». От её «добра» всегда бежать приходится. Спасибо, что хоть не с тумаками .

— Мам, ну не надо! Без тебя тошно. Прости…

— Я то что, я — мать. Конечно, прощу. Только как ты перед Богом прощеваться-то будешь? Это не мамка с папкой, обиженные не раз и не два, а всё-таки родители. Перед Богом ответ совсе-ем другой! Строгий!..

Сын молчит.

— Как у Него оправдываться будешь? Тоже скажешь: «Эля-захотеля?..» Там, так не получится...

Сын досадливо отмахивается:

— Ладно, как-нибудь и Там разберёмся.

— Да не «разберётесь». Ведь и дочь губите. Не даёте мне возможности нужное, Божие передать ей. Не допускаете по-нормальному с ней побыть, поучить хорошему, а не только в игралки компьютерные по клавишам щёлкать.

Сын (нетерпеливо). — Мы сами, сами воспитаем. Не волнуйся!

— Да, сами. Уж такие воспитатели! У самих-то, жизнь вкривь и вкось.

— Ничего, нам нравится.

— Плохо, что нравится. Значит, исправления в ней не будет.

Сын развёл руками:

— Это как получится…

— Ничего само собой не получается никогда, ни у кого. Это труд тяжёлый над собой должен быть. А вы не хотите этого. А раз так…

Сын (поторапливая). — Хорошо. Всё, мама. Прости. У меня тоже много дел по дому!..

Мать (подхватывая его тон). — Всё, всё. Сейчас быстренько вывалюсь отсюда, сыночек. И за это благодарна. Простите меня. Не догадливая я. Мне бы уж не раз в полгода, а совсем бы у вас не бывать. Да вот сердце не даёт, ноет. Видеть тебя и внучку просит. Ничего с этим поделать не могу.

Сын (поторапливая). — Телефон есть. Звонишь ведь. Достаточно…

— Да вот, мало мне его. Не хватает. Хочется и повидать вас. Родная кровушка-то.

Совсем потеряя терпение сын, замахал нетерпеливо руками:

— Всё, мама. Всё! Эля и так изнервничалась. Пока. Звони.

Мать (торопливо). — Да. Ухожу, ухожу.

Едва надев сапоги, не застёгивая их, взяв пальто, шапку и шарф в руки, быстро выходит за дверь.

Там, кое-как одевшись, входит в подошедший лифт. Благо, что пустой. Там только вздыхает полно, освобождённо. Смахивает слезу. Крестится.

— Слава Тебе, Господи. Слава Тебе! За скорбь и за радость, за всё. Прости всех нас, грешных.

«Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы».

(2 Тим. 3,12).

«Будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням».

(2 Тим. 4, 3-4).

Свеча

Ясным, осенним днём, без каких-либо причин, полностью обезточенная, загорелась деревянная, необыкновенной красоты церковь.

Народ лениво собирался. Это же не свой дом и даже не соседний, от которого может перекинуться огонь. Стояли смотрели. Некоторые только побежали за вёдрами, под окрики глазеющих: «Куда вы?! Да бесполезно! Ничего не поможете. Она старая, сухая, враз заполыхала. Вон, уже вся охвачена!..»

МЧС никто поначалу и не думал вызывать. Какой толк?.. Всё-таки, чтобы власти потом не сваливали на жителей свои множественные грехи, кто-то позвонил МЧСникам. Их как утвердили вместо пожарников, вознесли до небес, так всякой помощи конец пришёл. Если и приедут, то часов через пять-семь, не меньше. У этих один гонор да форма с выкрутасами и больше ничего. Бездельники!

Через час от церкви осталась небольшая груда чёрных, а после вечернего дождя уже не дымящих углей.

Свидетели, видевшие начало возгорания, утверждают, что вначале загорелась церковь, а потом рядом стоящая, метрах в тридцати от алтарной части, старая берёза. Пламя перекинулось и на неё.

Целый день прошёл с того трагического момента, когда сгорела церковь, а берёза всё горит и горит… Вся красная от пронизавшего её жара, с рыжими космами пламени и то тут, то там выскакивающими злорадно шустрых, красных языков. Стоит, не падает, не рассыпается. Горит и горит…

Точно, через шесть часов прибыли наконец МЧСники. Приехали, да без воды. Забыли, бедолаги, наполнить цистерну. Жители сами, вёдрами натаскали им из пруда воду. Они только расхаживали неспешно, ворчали и матерились, из-за того, что их де «по ерунде» вызвали. Полили немного у ближних домов. На горящую берёзу, принесённой им воды, не хватило. Рядом с горящим деревом тлеющие останки церкви, их совсем не интересовали. За неё они наверное ответственности не несут, только за жилые строения. Откормленные молодцы запрыгнули в свою ярко расписанную машину, с включённой для важности сиреной и матюками, укатили.

Берёза всё так же — горит…

У окружающих селян удивление от этого перешло в страх. Почему это так непонятно происходит? К чему это? К какой большой беде?!..

Кто-то напомнил, что под этой берёзой заброшенная, забытая всеми могилка старенького священника, прежнего настоятеля этой церкви, отца Василия. Строгий, говорят, был, но добрый. Некоторые помнят его до сих пор. Вздыхая, говорят про него: «Какой батюшка был!.. Таких уж нет. И больше никогда не будет…»

Вспомнили с грустью две старенькие, усердные прихожанки, как увещевал он всех. Говорил ещё тогда, в начале восьмидесятых годов, не раз обличал он общее нерадение прихожан. Недостаточность раскаяния в грехах, горения в вере, редкое хождение в храм. Не раз предупреждал: «Времена вон какие были, а какие ещё грядут!.. Будете так и дальше продолжать, — отнимется тогда от вас благодать Божия, Его милость. Бесы во плоти и дальше будут вами руководить и жизнь вашу ещё худшей сделают. Поля многие запустеют. Свои участки даже перестанете обрабатывать, будут позаброшены.

Магазинами пробавляетесь, лентяи. Земля, на чём всё стоит и с чего все питаются и одеваются, чья?.. Не-ет, не ваша, Божья она! Он — Хозяин. И если арендаторы нерадивы, Он изгонит и пришлёт «иных делателей». Рассеет вас, как израильтян. Изгонит из домов, а сюда иноземцы придут. Погонит вас в поисках хлеба в большой вертеп, в Вавилон греховный, где дети ваши и внуки погибнут в плясках и разврате. Имена, Богом данные, и те потеряете. Клейма антихристовы наставят вам. Души ваши сгинут.

Не хотите этого? Не испытывайте тогда терпения Божьего! Не теряйте того благоволения Его, которое заработано не вами, а вашими предками. Многим по́том и кровью их.

Развратил вас «социализм», когда смысл труда потерян, иллюзия только осталась, мол всё вроде бы есть; работа, порядок, скромный, но хлебушек... Смотрите! Отнимется всё это. «Бог долго терпит, да больно бьёт». Всё вроде бы «стабильное» в один миг порушится. Рухнет, как Израиль, как Рим и Византия. Всё приходит в упадок и исчезает, когда приходят нерадение и охлаждение духовные. И храмы, сколько их внешне ни строй, ни поддерживай, тоже будут опять порушены и сожжены. За ненадобностью. За отсутствие там покаянных слёз и молитв. Берегитесь этого. Не доводите до такого.

Вразумитесь, встряхнитесь. Пробудите себя от лени и спячки, пока не поздно. Нельзя так больше жить. Одними телесными, житейскими надобностями. Уж вон сколько наворотили-то!.. В каждом дому́, что, мир и любовь?.. Война! Младших со старшими, жён с мужьями, детей с родителями! Куда дальше?.. Удобства всякие, бытовая техника, тряпки, о чём вы с утра до ночи мечтаете… Из-за этого из кожи вон лезете. Как бы, какими ухищрениями добыть всё это.

Вот тут у вас усердие, энергия так и клокочут… Заполу̀чите вы это, а то малое, действительно необходимое что сегодня ещё имеете — потеряете. Ради не нужного хлама вы день и ночь «пахать» готовы, без сна и пищи. Ради этого — всё у вас наготове. И ложь, и преступления, и разврат, аборты!.. Всё уже идёт в ход… А Богово где? А Создателю и Дателю всего что? Когда?!.. Всё на «потом» и кое-как?.. Вот и остаётся «дом ваш – пуст». И поселятся в нём иные племена.

Опомнитесь, захотите в храм побежать, да поздно будет. В нём опять склад химикатов, психбольницу, мечеть устроят или взорвут, спалят. Очнитесь! Предупреждает уже две тысячи лет Господь: «Бдите, яко опасно ходите…».

Не верили тогда словам старого священника. Обижались многие на «излишнюю» требовательность. Потом на своей шкуре испытали правоту его слов. Прислан был после него на приход молодой настоятель, который «не приставал», как выражались некоторые. Побыл недолго и упорхнул куда-то в город! Потом второй, третий… заезжали иногда лишь по большим праздникам, да «родительским» службам. У них это был не основной, а приписной приход. С неохотой несли эту «ношу».

Народ отбился. Вовсе перестали ходить. Единицы, и то не всегда были.

Так шло более двадцати лет…

Грустно, одиноко, под могучей берёзой возвышается около храма земляной холмик, под которым теперь молчит отец Василий.

И вот теперь…

Горит, горит неугасимая свеча из берёзы, над могилкой старца, разгоняя тьму житейского мрака. Огненным перстом указывая на небо. Подавая всем последний знак для пробуждения и обретения потерянного страха Божьего. Напоминая, не раз взывания отца Василия с амвона: «Ибо без Меня не можете делать ничего. Кто во Мне не пребудет, извержется вон, как ветвь, и засохнет; а таковую возьмут и в огнь бросают, и сгорает»… (Ин. 15,6).

Ангел благого молчания

Ангел благого молчания,

Властно уста загради

В час, когда силой страдания

Сердце трепещет в груди!

Ангел благого молчания,

Радостным быть помоги

В час, когда шум ликования

К небу возносят враги!

Ангел благого молчания,

Гордость в душе оживи

В час, когда пламя желания

Быстро струится в крови!

Ангел благого молчания!

Смолкнуть устам повели

В час, когда льет обаяние

Вечно любимой земли!

Ангел благого молчания!

Душу себе покори

В час, когда брезжит сияние

Долго желанной зари!

В тихих глубинах сознания

Светят святые огни!

Ангел благого молчания,

Душу от слов сохрани!

Валерий Брюсов.

+ + +

Священник Виктор Кузнецов. Член Союза писателей России, является автором многих православных книг.

В их числе:

«Богослужения русским святым»,

«Он выбрал крест» – о воине-мученике Евгении Родионове,

«Нет общения света со тьмой» – сборник трудов конференций, проведённых В.М. Клыковым.

«Утешение в унынии»,

серия книг «Мученики нашего времени»,

«Так было» – о событиях августа 1991 г.,

«Расстрел» – о расстреле восставших 3-4 октября 1993 г.,

«Ближе к Богу!», «Старец», «Духовник», «Батюшка», «Помним» — о старце, духовнике Троице- Сергиевой лавры архимандрите Кирилле (Павлове),

«Путями Гоголя» – о нынешней Украине, путевые заметки странствия по родным местам Н.В. Гоголя,

«Мученики Новороссии»,

«Знаки времени», «Всюду Бог!», «Нельзя отчаиваться», «Верю!» и «Серёжино детство» — сборники духовных рассказов.

«У пяти старцев» – о старцах; о. Николае Гурьянове, о. Кирилле (Павлове), о. Иерониме (Верендякине), о. Феофане (Данькове), о. Адриане (Кирсанове).

Заказы о пересылке книг священника Виктора Кузнецова по почте принимаются по телефонам: 8 800 200 84 85 (Звонок безплатный по России) — издат. «Зёрна», 8 (495) 374-50-72 — издат. «Благовест», 8 (964) 583-08-11 — маг. «Кириллица».

Для монастырей и приходов, общин, паломнических групп... книги — безплатны. Звонить по тел. 8 (495) 670-99-92.

20 февраля 2022 Просмотров: 2 274