Сущность происходящего можно было выразить горькими словами последнего многострадального Помазанника Божия, царя-мученика Николая, сказанными им в начале всероссийской разрухи (1917 г.): «Кругом – трусость, обман и измена!»

Так сбывается слово пророческого Писания о том, что все будут в несомненном обольщении, так как в руках врагов их оружие неправды, клеветы, коварства и злобы. (Ныне это всесокрушающая мощь телевидения и СМИ. Разящая, порабощающая разом – миллионы) И напрасны призывы трезвых духом, зрячих, имеющих всесовершенное оружие – неповрежденную, истинную Веру и наставления Божии. «Не участвуйте в делах безплодных тьмы…». (Еф. 5, 11). Пророков никогда, никто не слышит. Их – убивают…

«Восстанет народ на народ и царство на царство; и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это – начало болезней. Но вы смотрите за собою, ибо вас будут предавать в судилища и бить в синагогах, и перед правителями и царями поставят вас за Меня, для свидетельства перед ними. И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие. Когда же поведут предавать вас, не заботьтесь наперёд, что вам говорить, не обдумывайте; но что дано будет вам в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, но Дух Снятый. Предаст же брат брата на смерть, и отец – детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их, И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасен будет»

(Мк. 13, 8-13).

Украденная победа

3 октября. 04.20 мин. Вернувшийся из США министр иностранных дел РФ А. Козырев сообщил, что «в мире не только с поддержкой, но и с нетерпением ожидают жёстких мер со стороны правительственных органов».

Ночью правительственные войска взяли под охрану «Эхо Москвы», «Известия», студию «Шаболовка», резервный передатчик телецентра и российское телевидение.

«Если страсти слишком кипят,

то истина может испариться».

(пословица).

ПРОВОКАЦИЯ

После прорыва блокады Дома Советов было общее ликование, как освобождённых защитников, так и прибывшей массы народа. Громко раздавались речи выступавших по всей площади, заполненной ликующим народом.

Подойдя к краю парапета, Николай заглянул вниз. Много людей! Тысяч 30 – 40, не менее. Весёлые, радостные. Если кто обретёт в своей жизни такие минуты единения – значит недаром жил на земле!

Многие с балкона, по микрофону выражали свою необыкновенную радость от одержанной победы. Их восторженными возгласами поддерживала миллионная масса собравшихся людей.

На обширном балконе значительно увеличилось количество пришедших. Появилось много важных персон, и среди них прибыли «министры» и сам «президент» Руцкой. Приставленные к нему, чтобы не потерять контроль над ним и над массой, вывели его побыстрей на балкон, к микрофону. Он не знал, что говорить. Долго оттягивал время в притворных объятиях с множеством собравшихся на балконе Дома Советов. Но, как хорошо обученный демагог, всё же шагнул к микрофону, зная что пустословие само вывезет.

В 16.05 начал Руцкой своё выступление с бодряческих поздравлений. Речь его всё более переходила на возвышенные крики, общие, избитые фразы, среди которых выделялась основная, усыпляющая, подхалимажная здравица в честь веры его, в силы, мощь и прочие высокие качества будто обожаемого им русского народа. (Такие же высокопарные фразы, но уже в честь еврейского народа, он произносил всего лишь год назад у «стены плача» в Израиле, будучи верным «вице» при Ельцине).

Во время паузы, когда восторженный народ увлёкся скандированием лозунгов, послушав внимательно какого-то чернявого советчика из своего окружения, Руцкой, одобрительно покивав головой, разом скинул с себя растерянность и, потрясая двумя поднятыми руками (ну прямо как шеф его Ельцин, с этого же балкона два года назад, в 91-м, около которого он «вице» тогда находился), новоиспечённый Верховным Советом «президент» взревел в микрофоны, что есть мочи:

– Раздавим врагов наших!!.. Надо раздавить оплоты вражеского режима, – мэрию и взять «Останкино»! На мэрию!!!

Упоённый успехом победы и единения, народ бездумно подхватил клич этот. Понеслось: «На мэрию! На мэрию!..» И двинулось влево море людское, к ненавистной башне Лужи московской.

У Николая потемнело в глазах от ужаса: «Это же глупость! Нельзя туда! Не нужно этого делать! Провокация!.. Это повод нас опорочить и разбить!.. Уже была провокация у штаба Мин. Обороны на Ленинградке!..»

ОТЪЕЗД В ОСТАНКИНО

Подъем и радость, увы, были недолгими. Преступный клич Руцкого с балкона – рассечь, отсечь, и бросить в огонь людей, от главного центра оппозиции, призыв к штурму мэрии и в особенности «Останкино», перечеркнули всё достигнутое за эти тяжкие, две недели страданий. Одержанное вчерашней победой на Смоленской площади и в сегодняшнем героическом прорыве повисло на волоске. Добытое жертвами, ранами, страданиями многих людей было разом перечёркнуто.

«Президент» тем временем, сопровождаемый кортежем 3-4 чёрных «волг», выехал к выстраивавшимся колоннам демонстрантов. Вышел из машины и толкнул очередную речугу перед добровольными рекрутами, а те, ликуя, двинулись пешим строем, другие забрались в кузова грузовиков, автобусов без стекол, отбитых у дзержинцев и «отважных» омоновцев.

Народ, возбуждённый, взбудораженный происшедшими событиями и речами, уже действовал. Заводились моторы трофейных автосредств. Люди спешно собирались в явно авантюрный поход, на далекое Останкино.

Грустно было смотреть на поспешные сборы соратников: «Зачем они разрывают не слишком большие силы?! Сейчас все должны быть собраны здесь, в одном месте, в едином кулаке!.. Как все этого не понимают?..»

18.16. В Останкино ушла колонна из 9 грузовиков с желающими штурмовать Останкино. Перед зданием Верховного Совета осталось совсем немного людей. Снаружи сотни две-три, не более. Всё замерло. Главные события сейчас начнут разворачиваться там, вокруг ушедшего большинства, в Останкино.

18.25. Над Домом Советов пролетают два вертолета (один боевой).

19.07. По ТВ сообщают о введении с 16.00 в Москве «Чрезвычайного положения».

20.43. В Доме Советов снова погас свет.

21.16. Первый и 4-й каналы ТВ прекратили передачу, 2-ой работает из резервной студии.

21.38. Призыв по трансляции ДС и с балкона к защитникам – укреплять баррикады.

Весь день 3-го октября, до вечера, происходила паника в стане врагов!

Всё это время с 12 часов дня и до кровавого шабаша режима в Останкино, сломавшего победный ход восстания народа, всё это время в штабах партий с демократическим уклоном, офисов банков и ФСБ... пылали костры, спешно сжигались тайные, обличительные документы. Собирались чемоданы и раскупались авиабилеты на Запад.

И. Тхагушев, доцент МГУ:

«Когда мы прорвались, то главные «командиры» Руцкой, Ачалов и их свита объявили, что, мол теперь всё в порядке, всё закончено благополучно. Теперь со всем они справятся сами. У них, мол есть достаточный штат помощников. Остальным предложили разойтись – разберемся сами. «Разобрались»...

Был момент, когда всё висело на волоске, власть явно растерялась, это чувствовалось. Моментом не воспользовались. Что последовало дальше – известно. Был всего миг нашей победы, завоёванной свободы. Всего миг! Но он был».

«Битва» за Останкино отворотила от Верховного совета и его сторонников симпатии массы, общественности.

Своим преступным и предательским кличем Руцкой сознательно перечеркнул перемирие, достигнутое на высоком уровне, под руководством Патриарха Алексия официальные договоренности в Даниловом монастыре.

Если бы после прорыва, соединившись, мы не стали буйствовать по приказу засланных руководителей, рваться в мэрию, потом в телецентр, а в мире и молитве пребывали на том месте, на освобождённой площади Свободы, какой враг посмел бы нас очернить и затем расстрелять?!..

ОЖИДАНИЕ УДАРА

«Чистый душой и благородный человек будет всегда ожидать смерти спокойно и весело, а трус боится смерти, как трус».

(адмирал П.С. Нахимов).

«Аще бо и пойду посреде сени смертные, не убоюся зла,

яко Ты со мною еси». (Пс. 22, 4).

Долго, тягуче длилось тревожное ожидание.

У телецентра «Останкино» 3 октября с 17.45 до 19.10, полтора часа шёл мирный митинг с требованием предоставления эфира парламенту. Никаких попыток штурма или проникновения в здание телецентра демонстрантами не предпринималось. Однако приказ на открытие огня был все таки отдан лично генерал-майором ВВ (П. Голубец) — группа людей у входа в АСК-3 была уничтожена полностью спецназом «Витязь», там уцелел только один человек. После расстрела демонстрантов у корпуса АСК-3 (техцентр) к зданию телецентра АСК-1 подошла ещё двухтысячная колонна безоружных демонстрантов. Мирную демонстрацию встретили пулеметными и автоматными очередями в упор.

Шесть делегатов-демонстрантов из офицеров и сотрудников МВД вышли на переговоры с «Витязем» и потребовали немедленно прекратить огонь, объяснили, что на улице – исключительно безоружные люди. «Витязи» прекратили на полчаса огонь и условием продолжения переговоров выдвинули требование, чтобы все вышли за ограду здания телецентра. Как только обманутые люди вышли за ограду, их стали методично расстреливать не только из стрелкового оружия, но и из БТРов. Расстрел продолжался до 5.45 4-го октября. Одиночные выстрелы раздавались до 12.00. Расстреливали и раненых, и санитаров, и машины «Скорой помощи».

Приблизительно в 17.30 началась осада Моссовета сторонниками «демократии» Введённое до этого в здание Моссовета подразделение спецназа внутренних войск фактически блокировало действия охраны Моссовета. Произошёл захват Моссовета. Приехало 2 автобуса ОМОНа, а потом – боевики Шнейдера. Блокирован сотрудниками ОМОНа кабинет заместителя Председателя Моссовета Юрия Петровича Седых-Бондаренко. Все члены штаба депутатской Комиссии по Чрезвычайной ситуации были арестованы и избиты.

По поступающей информации, в город входят войска.

«…не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне,.. там будет плач и скрежет зубов».

(Мф. 8, 12).

ПЕЧАЛЬНЫЕ ВЕСТНИКИ

Пришло, долетело каким-то образом до оставшихся оборонять Дом Советов, страшное известие о расстреле демонстрантов у Останкино. Первые большие жертвы, жестокое побоище безоружных от смертельных очередей «Витязей».

«Штурм» пустого почти здания мэрии, и особенно телецентра в Останкино, развязали руки шайке, засевшей в Кремле. Теперь не они преступники, а эти вот – плохо одетые, измождённые, безоружные люди, кого долго дубасили, обстреливали на Садовом кольце и у мэрии, а теперь укладывали их тела штабелями в Останкино…

С этими страшными известиями прибыли к Дому Советов первые разрозненные, уцелевшие в Останкинской бойне.

Они рассказали, как разгорячённые после долгого пути попали под перекрёстный огонь.

Вместо того, чтобы разбежаться по домам после Останкино, многие из уцелевших, вновь слились с находящимися у Дома Советов, закоченевшими на октябрьских морозах защитниками. Они почувствовали себя вновь обманутыми, пешками в чужой, подлой, страшной игре. Но решили остаться до конца на последнем рубеже России.

Доигрались! Доштурмовались!.. Грандиозная афера, подстава удалась, сработала. Капкан сомкнул стальные челюсти. Секира занесена. Дальше последует последний удар масонской жестокой гильотины. Он теперь – неминуем.

Маховик истерики по поводу «кровожадного сброда, бомжей, хулиганья, смутьянов», поднявшихся против «законной» власти теперь в полном раскруте. Враги радовались, заполучая к себе всех у телевизоров, молчаливых соучастников своего грандиозного преступления, а это девяносто процентов населения. На экранах телеящиков — красноречивые «факты» разбоя, безчиния «краснокоричневых». Насильники отныне – спасители от этих «бандитов». «Доказательства» были – получены.

Всё и вся у Дома будто сдавилось в ожидании катастрофы.

Темнело. Наступал вечер. Не радовало уже отсутствие цепи лужковских водовозок, колец из змеевидной колючей проволоки и оцепления солдат и омоновцев.

Бес дразнил, звал: «Уходи, сейчас ещё есть возможность, свободный выход... Челюсти капкана открыты. Скоро захлопнутся уже намертво. Уходи, пока не поздно!.. Беги!..» Не ушли. Остались.

До тех, кто ещё днём был опьянён лозунгами Руцкого, наконец дошло, какие были сделаны безрассудные, страшные ошибки. Поддались на вопли провокаторов, теперь осталось ждать ответного страшного удара. Но лучше быть здесь, с соратниками, живущими духом, а не брюхом. С ними, ожидающими казни, чем с холодными зрителями происходящего.

От ликующих, праздно болтающих,

Обагряющих руки в крови

Уведи меня в стан погибающих

За великое дело любви!

Н.А. Некрасов

Зловещая гробовая тишина, тёмная, ночная, накрыла всех в Доме. Усталые, измотанные избыточными событиями, многие легли, кто где мог, на короткое время тревожного сна, забытья.

Руководству Дома Советов было известно, что на 3 – 4 октября Ельциным – Черномырдиным запланирован штурм здания Верховного Совета, но они никакой организационной инициативы по обороне не предпринимали. Не сообщили об этом никому из находившихся в Доме Советов.

Ещё одним сильным и подлым ударом, решившим исход битвы, для оставшихся в ночь на расстрельный день 4 октября в Доме Советов, был опять же, как и в битве за власть в Советах 89-90 годах, – от лидеров коммунистов.

После расстрела людей в Останкино, Зюганов и его сподручные струхнули. Глава коммунистов, «главный оппозиционер» тут же побежал в это дымящееся ещё от крови Останкино, и по всем каналам торжествующие «демократы» передали его жалкие, подлые открещивания от участия в трагических событиях. И далее он нанёс сокрушительный удар по оставшимся верным Закону, избранным народом Советам, собравшимся и окружённым в последней крепости народовластия – Доме Верховного Совета России. Зюганов объявил: «Это большая провокация. Нам не надо принимать в этом участие».

Предательское заявление Зюганова, переданное услужливо всеми бесовскими редакциями газет и телевидения, Стало ещё одним сильным ударом в спину восставших.

Выступление лидера КПРФ деморализовало и отторгло сочувствие многих ужаснувшихся кровавой бойней преступных властей в Останкино, а так же многих желавших влиться в ряды защитников Дома Советов. Смутило и большинство обывателей, имевших симпатии к осаждённым. Теперь, после выступления «главного народного трибуна», в самый необходимый момент, людской приток к Дому был остановлен. Путь к большой крови для властей был открыт.

Сами демоны потом признались, что если бы в Доме Советов было бы не около 10-12 тысяч людей, а хотя бы тысяч 100-150, то «демократы», не посмели бы расстрелять такую массу людей. Крови бы не было. Исход борьбы был бы другой.

Такова ещё одна из многих страниц подлых действий лидеров от демократии и коммунизма, уже в совсем недавней, новейшей истории.

Русское, это – за други своя.

Несмотря на отсутствие какой-либо надежды на благой исход происходящего, преданные, проданные всеми, собравшиеся у Дома Советов остались верными и твёрдыми, любящими детьми Отечества. Цвет нации, соль народа, драгоценные чада Святой Руси. До конца решили испить горькую чашу за Неё до дна. Остались, как на «Варяге», в Брестской крепости, Доме сержанта Павлова. Как затем останутся вместе погибать наши бойцы в горящем Грозном, как бойцы псковской дивизии, как Женя Родионов с сослуживцами…. До конца, до мученического венца.

Будь что будет! «С Креста не сходят, с креста снимают».

РАССТРЕЛ. 4-е Октября 1993 г.

«Сии на колесницах, и сии на конех, мы же имя Господа Бога нашего призовем».

(Пс. 19. 8)

Наступало утро четвертого октября 1993 года – нового, исторического поворота в судьбе России и всего мира.

Как и побоище – нападение на пикетчиков в Останкино 22 июня 1992 г., так и расстрел Дома Советов, последователь Шикельгрубера Ельцин назначил также на 4 часа утра. Вышла небольшая оплошность, не успел быстро сорганизоваться его пестун в американской фуражке Грачёв, и «операция» в центре Москвы совершилась на два часа позже, в шесть утра.

Накануне:

Ельцин (генералу Баскаеву) – Назначаю вас новым комендантом Белого Дома.

Баскаев – А что делать с теми, кого там захватим?

Ельцин (раздражённо) – В капусту! Всех в капусту!!...

+ + +

Закимарившие в кабинете Саенко писатели и иже с ними, проснулись ещё потемну. Не было и шести часов утра. Тяжело вставали, распрямляя затекшие суставы, руки и ноги, после почивания на столах и на полу. При свете свечи стали неспешно приводить себя в порядок. Николай помог подняться с жёсткого стола Юрию Лощицу. Сборы проходили быстро, слажено. По предложению организатора прощального пира, писателя Э. Володина, стали наводить порядок, готовясь вскоре с первым транспортом отправиться по домам.

6 часов 30 минут. Стало светать. На Дом Советов и безоружных ополченцев, преградивших подходы к нему, было с самого начала брошено 3 тысячи солдат и офицеров, 10 танков, 80 БТР, 20 БМП, 15 БРДМ, свыше 60 БМД.

Штурм и расстрел парламента начался внезапно, без какого-либо объявления или предварительного предупреждения. Никаких предложений сдаться или вывести из здания женщин и детей атакующие не делали. Никакого ультиматума о капитуляции парламенту не выдвигалось.

Послышалось поначалу непонятное тарахтенье моторов и треск, частый, отрывистый, не оставляющий сомнений: это не случайные звуки. Выглянули в окно, выходящее на стадион и здание американского посольства, расположенное за ним. Подтвердились худшие предчувствия.

Со стороны Горбатого моста и Девятинского переулка к Дому подъезжали брызжущие очередями пять БТРов.

Вооружённые лишь плётками казаки у Горбатого моста и люди, находившиеся у палаток, залегли либо за растущими рядом деревьями, либо за примыкающими мелкими строениями. Большинство уже лежало в разных изломанных позах на земле, пробитые первыми очередями. Одиннадцать тел, минуту назад бывших живыми, лежали недвижно на земле. Атаковавшие первыми же очередями уложили многих из безоружных защитников баррикад и в первую очередь женщин и подростков, которые как раз готовили завтраки на кострах, для продрогших защитников. Сметены палатки, шалаши, скамейки у костров…

6 часов 50 минут. У стены соседнего здания лежали ещё 7 убитых защитников.

Клещи сомкнулись!

Что делать теперь? Бежать? Куда? Команд никаких. Оружия нет. Постарались подлюки Н. Гончар, Руцкой и прочие «вожачки», разоружили защитников, отдали почти все автоматы. Бронетехнику в помощь осаждённым, как клялись «министры – силовики», никто не прислал, не прибыл с ней. Пригнали её вон враги, и начали эффективно «работать».

Те из защитников, кто был около «верховных», рассказывают, что узнав про черноволосых молодчиков в кожаных куртках на БТРах и с помповыми ружьями в руках, Руцкой всё ещё красовался «патриотическим» жаргоном, матерился по-чёрному: «Е...е жиды! Это всё Бо̀ксер со своими головорезами! Е..я сионистская мафия!».

Что делать?

Умирать достойно тоже надо уметь, Поучал и Апостол Павел: « Наше правило – защищать не жизнь свою, а – Истину ». В остальном только надо уповать на Волю Божью. Просить, молиться о помощи и заступлении, за всех здесь ныне собравшихся. «Господня Воля – наша доля».

Наконец по внутренней связи, объявили, чтобы все собирались у Зала заседаний.

То тут, то там трещали очереди за стеной, рушились и разлетались стекла больших окон.

Чем ближе к Залу, тем больше людей. У самого зала Совета национальностей многолюдно. Удивлён был Николай — сколько, оказывается, здесь людей! Около трех тысяч, не менее!.. Фойе и зал заполнены полностью, битком, а сколько в фойе, на этажах, в комнатах... И это, как казалось вчера вечером, в почти опустевшем Доме?..

Зал заседаний Совета национальностей заполнен плотно. Освещение только от нескольких свечей. Почти все кашляют от простуды. Поначалу в зале не слышалось никаких выступлений. То ли все слова уже ни к чему! То ли ждут чего-то, или кого-то… Может, «президента с правительством»?.. Потом, не дождавшись, стали говорить. Но за отсутствием микрофонов, гула разговоров и общей подавленности, выступающих не было слышно. Как будто идёт обычное, деловое собрание. Они нашли верный тон. Даже под звуки сильных разрывов. Председательствовал Хасбулатов, рядом с ним С. Горячева.

8 часов 30 минут. Закончился плотный обстрел. 8 и 20 подьезды обстреляли из стрелкового оружия и пронёсшихся смерчем БТРов.

Николай вышел в соседнее, внешнее фойе, с большущими окнами во всю стены, примыкающее к залу заседаний. Здесь никого нет. Ветер гоняет по полу обрывки штор. Пол весь усыпан осколками стекла и кусками от стен. Его предупредили, что переходить на противоположную сторону опасно. Он хотел было пренебречь предупреждением, но тут так ухнуло!.. Разорвался крупный снаряд, здание содрогнулось, зазвенели стёкла. Николай собрался спуститься по парадной лестнице на первый этаж, но проход был перегорожен группой молодых людей, сгрудившихся около парня со старым ружьём в руках. Они, не отрываясь, смотрели на нижнее фойе. Это был «заслон, оборона». Прямо скажем, весьма ненадежная. Вечные, святые юноши России!..

По лестнице изредка взбегали люди. Спускавшиеся шли медленно, ведя раненого или неся убитого. Николай глянул в окно, выходящее во внутренний двор, и увидел, как там, рискуя жизнью, высадив окно, ползком, двое парней, преодолевая простреливаемое пространство, пробирались к мужчине, корчившему от сильной раны в живот. Они все-таки добрались до него и подтащили в безопасное место, протиснули его в выбитое окно внутрь здания.

Корреспондент «Си-Эн-Эн» нагло, при нас, продолжает вещать в портативный магнитофон, врёт безбожно, ничуть никого не опасаясь. Как же, здесь – «бандиты»! Этим вот «гуманистам» – всё можно! Сообщает, что «краснопресненские сидельцы» оставили первые два этажа. Наглое враньё! И второй и первый ещё свободны.

9 часов 20 минут. В Зале заседаний, при свечах и общем хриплом кашле, поют песни две женщины. Слышатся и рассуждения о том, что теперь делать? Куда обращаться?.. Через какие средства связи?..

В коридоре рядом сидели мужчины на подоконниках, мрачно курили, переговаривались, но существенного ни у кого ничего не слышалось. Что в этих условиях можно предложить?..

В зале темнота, только у некоторых теплятся свечи. Отовсюду слышен кашель давно и основательно простуженных людей. Ничего не происходит, никто уже ни о чём не говорит, не предлагает. Многие депутаты, сидя на своих привычных местах, поют русские песни. Им подтягивают и все собравшиеся ныне тут обитатели Дома. Это по-русски. Когда – беда, не трещать словами и если не можешь молиться, то так вот, – грустно попеть старые, народные песни.

9 часов 30 минут. Ребята со щитами в бронежилетах поднялись с 1-го этажа на 2-й. Расстреляна маленькая демонстрация желающих безстрашно пройти к Дому, к осаждённым. Два парня и девушка убиты из двух БТРов при попытке забрать раненых.

9 часов 35 минут. Мужчина в камуфляже, снизу, со второго этажа, прикрикнул на шатающихся без толку депутатов, на 3-м этаже. Матом заставил уйти или лечь на пол. Потом помягчев заверил:

– Не волнуйтесь! Здесь надёжные мужики собрались. Защитят вас.

Но вскоре перебежавший у простреливаемого окна очкарик снова вывел его из себя. Он вскрикнул:

– Лежать, я сказал, вдоль стен! И не бегать!..

9 часов 45 минут. Пост у центрального входа и на 2-м этаже оставлены. Передовая теперь на лестнице, ведущей на 3-й этаж Зала заседаний, где собралась основная масса осаждённых.

Опять Николай почувствовал, как что-то тошнотворное, невидимое вползало внутрь Дома, заполняло его. Холодным ужасом ощутимо парализовывало людей. Это Змей из преисподней, шурша чешуёй, вползал, внедрялся уже тут в Доме. Огонь бодрости, надежды на благополучный исход, заметно угасал. Но тем острее оттачивалась и решимость в осаждённых держаться, не уходить, стоять до конца.

9 часов 50 минут. Мощный взрыв на 2-м этаже, в буфете. И вскоре за ним другой. Сильная дробящая очередь из крупнокалиберного пулемета БТР дополнила брызгами стекол и отлетающих частей от стен. Весь вестибюль засыпан битым стеклом от окон и кусками бетона, мрамора… Защитники Дома изредка отвечают лишь отдельными выстрелами и редкими очередями из автомата.

10 часов 00 минут. С противоположной стороны, с чердаков и с крыши дома стреляют снайперы. Они отслеживают всякое передвижение в Доме словно на будничной охоте в лесу. Хладнокровно отстреливают всякого, неосторожно переходящего у окон. Были там, как выяснится потом, среди снайперов ВВ, МВД, бейтаровцев, и иностранные стрелки из охотничьих клубов, которые купили билеты в Россию, как на сафари, заранее запланированную безопасную «весёлую охоту» на людей, на русских, как на дичь. Приехали «поохотиться» выродки из Англии, Голландии, Израиля, Германии и США.

10 часов 10 минут. Осторожно пошёл Николай по насквозь простреливаемому фойе, но тут же вынужден был отпрянуть к стене: раздался сильный разрыв, и мелкая россыпь невидимых осколков с шелестом разлетелась вокруг. Он заметил какие-то серые частицы, поднял, положил на ладонь и стал рассматривать. Это были мелкие, рубленные заводским способом, на станке, гвозди. Снаряды, начинённые мелкими металлическими частями, для поражения при разрыве множества людей – запрещены международной конвенцией!.. А что им, подлым беззаконникам запреты… Николай вспомнил, что об этом сообщалось, когда речь шла о войне израильтян в Ливане, против мирного населения. «Теперь на нас упражняются «богоизбранцы», – подумал он.

Автоматные очереди слышались почти безпрерывно. Сотрясая здание, ухали мощные взрывы, с грохотом и звоном разлетались стекла.

10 часов 20 минут. В стороне, у стенки, примостились молодые солдатики из роты «Дзержинки», примкнувшие к оборонявшимся. Невесть как затесавшаяся сюда иностранная корреспондентка, дотошно выпытывает у одного молодого солдата. Он безхитростно отвечает:

– Я служу всего месяц. Нас вчера привезли к метро «Парк культуры». Выстроили. Мы ничего не знали. Приказали нам взять щиты, дубинки, и выстроиться поперёк моста. Тут видим: идёт большая масса народа. Ну, потом началось… Нам приказали поднять щиты. Только я поднял, как на меня напёрла груда людей. Я упал. Быстро отполз. Побежал догонять своих. Мы отбежали небольшой группой, прикрываясь щитами. А машин уже нет. Одни уехали, другие уже захватывались демонстрантами. Нас бросили сбежавшие командиры. Тут нас окружили демонстранты и стали уговаривать переходить к ним, к народу. Мы и перешли».

10 часов 30 минут. Находиться без дела было тяжело Николаю. Вспомнив про давнего сотоварища по общим трудам, открытию и восстановлению церквей в Москве, о милейшем человеке, помощнике депутата РФ Алексее Залесском, он энергично стал пробираться в направлении, где помещалась Комиссия по вероисповеданию.

Помещение Комиссии напоминало импровизированную церковь. Самодельный иконостас, за ним – огороженное, малое пространство алтаря, подсвечники. Всё указывало на то, что здесь совершались службы.

Накануне, вчера, 3 октября утром, до прорыва людей к Дому Советов, здесь была совершена Литургия. Многие находящиеся тогда ещё в осаждённом Доме поисповедовались и причастились.

В помещении Комиссии по вероисповеданию, известный депутат – седовласый священник Алексей Злобин, – замученный и усталый, едва стоя на ногах, в полном облачении, отпевал принесённых убитых молодых защитников России.

Впечатления трагичности происходящего, хаоса, царящего среди окружающего, здесь не ощущалось. Наоборот, было ощущение собранности, важности происходящего.

Если важнейшим для всей страны на тот момент был Дом Советов и то, что вокруг него и в нём происходит, то самым главным местом в нём, сердцевиной в Доме была, конечно же – самодельно сооружённая церковь. Здесь было сам Дух не временного, а вечного сопротивления злу. Вот здесь – важнейшее место. Это чувствовалось всеми. Свидетельствовало самым красноречивым образом.

В эти драматичнейшие часы это был центр, духовный штаб сотрясаемого разрывами Дома, всех собравшихся в нём. Здесь было на этот момент и главное место всего, если иметь в виду весь мир. Именно Россия в этот день, в эти часы, именно Дом Советов в Москве, именно эта церковь в нём, стали связующим звеном нашей многострадальной земли с Небом. Именно здесь, как два тысячелетия назад в Иерусалиме сошлись в битве две постоянно противоборствующие силы; добра и зла, света и тьмы.

Здесь возносилась молитва страждущих, терпящих неслыханное бедствие. Отсюда сейчас потоком шли искупительные жертвы за грехи людские. Именно из этих стен, одну за другой, сотнями забирали «связные» – ангелы, души убиенных «за други своя». Новые граждане во множестве наполняли самую большую державу – Небесную Россию.

Едва о. Алексей закончил отпевание, как к нему ринулись парень с девушкой и стали упрашивать, умолять. Он поначалу отнекивался, указав на множество принесённых недвижных тел. Но потом сдался и стал венчать молодых, коротким чином.

Ему едва дали дослужить. Вбежали запыхавшиеся хлопцы-казаки. Стали умолять священника пойти с ними: там друзья умирают. Надо успеть причастить их. Отец Алексей, взяв всё необходимое, пошёл за ними усталыми, затёкшими ногами.

Чтобы не мешать в церкви, Николай, помолившись, вышел. Уходя, он ещё раз отметил про себя: «Священник и его помощники – вот кто действительно нужнее всех. Вот кого не хватает!».

11 часов 15 минут. Снаряды через небольшие промежутки продолжали дубасить стены, разрываясь содрогали здание, звон остающихся ещё стекол в окнах, заканчивал устрашающий аккорд, оставляя постоянный фон автоматных и пулеметных очередей, будто горохом осыпавших многострадальный Дом и укрывшихся в нём.

11 часов 20 минут. Со всех сторон, из окружающих зданий, с крыш домов – снайперы продолжают простреливать подход и все этажи Дома. Пули ковыряют стены, пробивают окна, разрывы снарядов вырывают большие куски стен, разносят мебель и аппаратуру в щепки.

Журналиста, который пытался выйти с белым флагом, – застрелили.

Стало уже понятно, что большинство отсюда не выйдет. Что удивительно, женщины держались мужественно и были более собранными в себе, чем мужчины..

Снова сильный взрыв. Депутаты в тёмном зале продолжают тихонько петь.

11 часов 30 минут. Струхнувший Руцкой, понявший, что как и Горбачёв, он – «отработавший пар», теперь не нужен главным дирижёрам происходящего. «Мавр сделал своё дело, и – должен удалиться». Даже лучше, если он погибнет под обломками Дома Советов. Испуганный «президент» стал суетиться. Передали по радио, как он начал кричать в разные микрофоны о помощи, изрыгать проклятия кровавому диктатору и его окружению. Потом, скиснув, стал просить пощады, предложил переговоры.

Ельцинисты ответили, что согласны при условии сдачи оружия, которого практически почти не было в Доме.

Клика Ельцина чего только ни выливала на осыпаемые осколками головы защитников Дома. И что те, кто здесь – наёмные бандиты, которые расправляются с мирными москвичами, не щадя детей, женщин и стариков… Неужели они победят?.. Это будет ужасно.

11 часов 40 минут. Сильные взрывы сотрясают здание. Танки стреляют совсем не холостыми, отнюдь не болванками, как заявляют ельцинские генералы-подлецы Таманки и свора теле и радио журналюг.

Кто-то влетает в зал и громко испуганно спрашивает: «Кто отдавал приказ стрелять?» Ведущий заседание спокойно ему ответил: «Здесь никто, никаких боевых приказов не отдаёт!» Вопрошавший вихрем улетает дальше.

11 часов 50 минут. Опять изредка стреляют с лестницы 2-го этажа. Командир их поучает: «Если кто появится, вы в него не стреляйте. Пусть живут ребята. Они ведь подневольные. Не по своей воли сюда загнаны. Вверх стреляйте, для острастки…»

Слышно, что над Домом летают вертолеты. По радио сообщают, что с них будут высаживать десант обученных головорезов. Наступает последний этап погрома Народовластия в России.

На 2-м этаже слышна команда: «Карпов! Убитого на месте оставь. Ползи сюда сам».

Девушка худенькая подошла к полковнику-депутату, стоящему у стены. Спрашивает: «Санитарка нужна?» Полковник грустно ей отвечает: «Спросите, кого нужно, не у меня!..»

11 часов 50 минут. Невидимый Руцкой по внутренней, громкой связи заполошно, истошно продолжает приказывать: «Не стреляя-ать!!..»

Кто-то сообщил, что расстрел нас показывают по телевизору через английскую Си-Эн-Эн. Николай услышав это, вспомнил второе своё видение и понял ещё один смысл его. То, что «запись» достойных происходила там не в храме, а в… театральном зале. В этом было, что-то неприятное. Теперь всё разъяснилось. Именно так, слуги ада, масоны решили сделать из расстрела зрелище. С одной стороны унизить, высмеять погибающих. А ещё продемонстрировать всему миру показательную порку. Вот, мол, как будет со всеми, кто будет нам сопротивляться! Какой бы значимости, известности и авторитетности не составляли люди, даже Высшего, законодательного органа страны.

Затишье, опять же только со стороны защищающихся. Снова по динамикам дребезжит вой, привычная команда «президента» – не стрелять. Такие команды часто получает русский солдат. И при обороне границы в 41-м году, и поначалу на Даманском, и во взбесившейся Чехословакии в 60-е годы, и в подлючем Вильнюсе, потом они зазвучат в Чечне, в роддоме распятого Будёновска, в «Норд-Осте», в Беслане…

11 часов 55 минут. Снова сильный взрыв и сотрясение здания. Николай перекрестился, про себя произнёс вспомнившиеся слова псалма: «Сотворих суд и правду; не предаждь меня обидящим мя».

Депутаты в полутёмном зале усталые, но бодрятся, продолжают петь осипшими голосами. Едва различимые от огоньков отдельных свечек, сквозь хриплый надсадный кашель, пробивается мелодия и слова: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает…» Решать чего-либо, дискутировать сейчас невозможно. Атмосфера в Доме Советов неопределённая, но решительная: «Бодро идём ко дну!». Главное – не сдаёмся! Это – по-русски.

Кто-то опять испуганно вбежал и громко спросил: «Здесь никто никаких приказов не отдаёт?!..» Все недоуменно, но и обречённо молчат, понимая, что никакой организации, обороны, по-существу – нет. Только милостью Божьей, да трусостью нападающих, они держатся и нет здесь ещё толп убийц, изрешечивающих их из автоматов. Спросивший не получив ответа, убегает дальше, ища несуществующее командование «обороны». А ведь в здании имеются аж три силовых «министра»: Безопасности, МВД, и Обороны – Дунаев, Баранников и Ачалов.

Хасбулатов, уверенный в своей личной неприкосновенности, снова начал с места «задушевный разговор» с собравшимися в зале: «Надежда умирает последней. Врут там всё про нас. Парламентёра даже убили, журналиста. Он вызвался вывесить белый флаг. Вот так называется: «Армия сохраняет нейтралитет».

В тон ему, депутат Исаков из темноты негромко, по-простому сообщил, что есть данные о том, как неизвестные воинские подразделения заходят нападающим войскам в тыл и бьют их. Провоцируя тем самым ожесточение и большее кровопролитие. Потом авторитетно, погромче, чтобы дольше запомнилось сказал: «Всем, кто останется в живых (а их будет немного), надо будет разобраться с такой, творимой беззаконными властями жестокостью и вероломством».

Депутат, генерал Тарасов («Отчизна») даёт справку: «В самом начале нас блокировала дивизия особого назначения. Они экипированы полностью, с ними БТРы. Видели в окно, как сразу же первый снаряд попал в палатку у здания Дома Советов. Много людей были убиты, лежат теперь неподвижно».

– Звери! – поддержал кто-то генерала.

– Первыми нападающими были бейтаровцы. На первых БТРах были надписи: «БОС» – боевая организация сионистов! – уточнил кто-то из темноты зала.

И вновь в Зале установилась согласная тишина.

12 часов 05 минут. Вызвали санитаров к двум парням, истекающим кровью на лестнице второго этажа.

У стен вповалку продолжают бездеятельно сидеть около взвода примкнувших солдат из «Дзержинки». Зачем их зазвали? Мало пушечного мяса «министрам»? Оружия нет. Зачем они здесь?..

Сообщили, что танки с моста подошли и укрепили нападающие цепи. Руцкой истошно предлагает, непонятно кому, переговоры. Ему уже никто не отвечает.

По радио продолжают передавать рёв Ельцина, про то, что здесь находятся одни «бандиты». В тон ему Белла Куркова, как старая, всклокоченная сорока верещит о том, как «наёмные громилы» расправлялись вчера вечером с мирными москвичами, не щадя никого… а теперь «засели в своём логове» – Белом Доме. Не отстают, врут напропалую про осаждённых, расстреливаемых здесь и другие вещуны из демократической своры…

12 часов 10 минут. Предложено составить список депутатов (по требованию осаждающих). Для чего? Для выхода отсюда? Для «наград»? Или для учета количества убитых, качества «произведенной работы»? Для тюрем, или преследований потом? Настораживает…

12 часов 15 минут. Осаждающие вновь усилили обстрел. Снова взрывы, треск очередей, грохот стекла и камней, а по громкой связи внутри Дома, только и слышна маразматическая команда: «Не стрелять!!..»

Удивительнейшее вещество – человеческая кровь! Сам вид и запах её производят сильнейшее действие. Одних она ужасает, парализует, других возбуждает, пьянит.

Вокруг в основном БТР и несколько танков. Атака стрелками пока не происходит.

12 часов 17 минут. Сильными взрывами снарядов проламываются стены из орудий. Всё здание вздрагивает.

Спокойно по длинному балкону-переходу с опасной стороны проходит депутат Исаков. Разрывы и шелест рассыпающихся рубленых гвоздей. Но многие, стоя невдалеке, не обращают на это никакого внимания. Человек привыкает ко всему.

Выглянув в окно, Николай с грустью посмотрел на неподвижные тела перебитых БТРами замечательнейших людей у палаток, баррикад, казаков у заставы Горбатого моста... Валялись они порознь и вповалку друг на друге. Как это простить напыщенным игрунам во власть? Как?!..

Один парень, смельчак, чудом поджёг бутылкой БТР, тот дымя умчался прочь. Но парня тут же скосили три других БТРа. Двое смельчаков, выбежали на открытую площадь, схватив его за руки поволокли к Дому. Их пулемётной очередью заставили лечь. Они ползком, согнувшись продолжают подтаскивать пробитого смельчака. Это уже недалеко от 8-го подъезда и они смогли достичь его, прежде чем БТРы рванув, вплотную подлетели к подъезду.

В досаде БТРы, задрав пушки, стали поливать свинцом без разбора всё, что могли достать, поразить. Затем в стену Дома вновь ударил снаряд. Отчего в стороны, блестящим, сверкающим на солнце дождем, низверглись новые груды стекла.

По внутреннему радио, по-другому, подчеркнуто негромко, завораживающе прозвучало: «Просьба ко всем находящимся в Доме Советов, сохранять выдержку и спокойствие. Защитникам Дома Советов, огонь без команды не открывать!»

Засуетилась стайка дерзких, злых, постоянно усмешливых, а теперь бледненьких, чернявеньких пацанят и девиц, – корреспондентов демпрессы. Всё время, по чьему-то попущению, здесь всё время брезгливо околачивавшихся, вынюхивающих, высматривающих, воровато записывающих или наговаривающих на диктофоны клевету и издевки для НТВ, «Коммерсанта», «Московского комсомольца», «Эхо Москвы» и прочей нечисти. Причём было заметно, что чем хуже у нас шли дела, тем веселее они становились. Если же у нас какая-нибудь удача, они становились мрачными и озлобленными. Эх, не научились мы давать хорошего пинка кому надо. Только друг другу отвешиваем лихо.

Теперь эта шушера нерадостная. Притихли. Чего ж вы? Ваши побеждают. Пляшите! Обкакались, «герои». Глаза раскрыты, ищут помощи и защиты у всех. Так-то вот, поганки, попотейте теперь холодным потом, за свою ложь, гнусную, неблагодарную подлость. Они «отплатили» потом благодетелям своим, когда благополучно, с комфортом вышли из Дома, «отблагодарили» чёрной ненавистью, грязью в адрес тех, кто отдавал им последний кусок хлеба, прикрывал их рискуя собой от пуль и разрывов снарядов.

12 часов 20 минут. Подошёл Николай к окнам, выходящим на набережную! Там – около двадцати БТРов и танки. За ними, спрятавшись стояли кучками солдаты в бронежилетах. Трухлявые «вояки», разыгрывают из себя всяких там Терминаторов, насмотрелись, наелись «воспитательной» демократической похлебки. Кто в вас пальнёт? Кому вы нужны? Да и почти некому и не из чего пулять в вас. Дай Бог лестницы и подъезды Дома прикрыть.

18 и 19 этажи горят, в черном дыму, вырывающемся уже наружу. Вокруг в основном носятся БТРы, и из-за них орудуют наземные снайперы. Атака пехотой пока не происходит. Врываться в Дом они боятся.

12 часов 25 минут. Мужчина с приёмником, поймал коротковолновую радиостанцию за пределами Дома Советов. Слышны крики передающего: «Идите все на защиту Белого Дома!!!» Спасибо, друг, но уже поздно! Сюда теперь и птичка не пролетит. Проспали. Об этом надо было взывать хотя бы вчера.

Ельциноиды требуют безусловной капитуляции. Разоружиться и сдаться. Потом они обещают всех «просеять», грозясь разобраться с «боевиками». Кого они сочтут таковым – вопрос.

В окна видно, что на Бородинском мосту полно любопытствующего, глазеющего народа. Отовсюду за войсками идут массы людей. Зеваки стекаются на бесплатное зрелище. В отличие от вчерашнего потока людей, пробившихся сюда с Октябрьской, из этих никто прорываться к осаждённым не собирается.

12 часов 30 минут. Загадочный демократический депутат Уражцев, организовавший прорыв и наш бросок к Дому Советов, по каким-то волнам радио призывает всех военных на помощь Дому Советов. Тоже поздно, дружок. И почему-то ты не здесь, не с нами?..

Солдаты (в милицейской форме), перешедшие на сторону осажденных, почти спят, притулившись вдоль стен, на полу. Съели по предложенному кусочку хлеба, выпили по стаканчику минералки, всё, что осталось из имевшегося в Доме и сморило их. Взрывы, содрогание здания продолжаются. Звон рушащихся окон, а они… спят спокойно. Вот как устали, измотались, запутались. Что с ними будет дальше? Хорошее то вряд ли, а потому самое разумное отдохнуть, набраться сил, для следующих «приключений». Бедные русские мальчики…

Много задремавших и в тёмном Зале заседаний.

12 часов 35 минут. Появились первые паникующие. Одни – тихие. Они носятся меж людьми, пристают то к одному, то к другому. Шёпотом, исподтишка искушают «свежими новостями», сообщениями и пр. Другие – буйные. Те в голос, громко призывают сдаваться пока не поздно, стращают, прельщают прелестями того мира, что за стенами, вздрагивающими от разрывов. Находятся и те, кто их осаживает, не даёт разгуляться.

Все радиостанции заняты общим – агитируют население страны «поддержать Ельцина», «спасти страну» от «красно-коричневой заразы». Утверждают: «Это необходимо!», спекулируют лозунгами, расписывают «доблести» военных, расстреливающих «боевиков», «фашистов» засевших в Доме Советов. Призывают «встать на защиту России!» Вот подлецы какие. Всё перевернут с ног на голову.

12 часов 40 минут. Снизу выкрик: «Врачи есть?!»…

Нашёлся какой-то инвалид. Поковылял по лестнице вниз, сменить, видно, убитого.

Хасбулатов, куря трубку, бледный, ходит между собравшихся. У него свободно берут интервью. Подбадривая и себя и других, он сообщил, в частности: «Много москвичей идёт. Бросаются под гусеницы. Те, что на бронетехнике запрашивают командира: «Что делать?». Им отвечает командир: «Давить! Давить!…»

12 часов 45 минут. Многие в зале задремали. Грохот, звон, содрогание всего. Вот чудо! Немощь телесная – сильнее страха.

В Моссовете в это время идёт заседание Чрезвычайной сессии. Передали, что там приняли решение о том чтобы войска прекратили обстрел Дома Советов. Радостно было это слышать, но Николай не жалеет на сей раз, что он не там. Поздно. Декларации не помогут.

12 часов 50 минут. Хасбулатов расстегнул светлый плащ, а под ним – белый, аккуратненький бронежилет вместо манишки. Да, ему надёжнее, чем большинству. Он устало отдыхает, сидя на подоконнике окна выходящего во двор. Рядом с телохранителями, земляками – чеченцами. Сидит среди «простых» людей, собравшихся здесь. Для чего эта демонстрация?

Опять сокрушительный взрыв. Всё опять содрогнулось. Хорошо построено здание Дома Советов. Кругом как крепость. Три – четыре этажа встроенных флигелей вокруг, принимающих на себя основную часть разрывов, надёжно защищают основное здание, 20-этажный «стакан». Другое строение давно бы развалилось от такой чудовищной, артиллерийской атаки.

12 часов 55 минут. Перешедшие на сторону Верховного Совета солдаты поднялись. Одни вооружены только дубинками, другие всего лишь вещмешками. Им раздают оставшиеся сухарики и стаканчики с минеральной водой. Обращаются с ними со вниманием и приятием.

Парень, казак с медалью, по какому-то праву, или полномочиям своим, предложил женщинам покинуть здание. Желающих оказалось немного. Одна женщина даже громко выкрикнула о несогласии своём. Подошли ещё какие-то два дяди в штатском. Уговаривают несогласных женщин. Потом перенесли агитацию свою в Зал заседаний. Женщины-депутаты тоже отказываются уходить: «Не пойдём!.. В заложницах будем оставаться со всеми. Уйдём как и все».

13 часов 00 минут. Снова прибежали снизу, спрашивают в зале врачей и санитаров. Уже никто не встаёт. Больше их нет здесь.

13 часов 05 минут. Паникёры и паникёрши множатся. Вслух тихонько и шёпотом они уговаривают всех уйти. Заявляют, что никто – ни армия, ни население – не поддерживают осаждённых.

13 часов 07 минут. В Зале, несмотря ни на что, сохраняется общий, хороший, стойкий дух.

Сидя на местах, покашливая, продолжают красиво петь женщины: «Гори, гори, моя звезда». Ведёт это уникальное собрание-пение депутат Челноков. Ведёт своеобразно. Запевает песни, одну за другой. У него хороший, густой баритон. Песни при сильных взрывах сбиваются, но потом вновь подхватываются, поются.

13 часов 10 минут. Видно, как некоторые корреспонденты и иностранцы с аппаратурой пытаются договориться с осаждающими , чтобы пробраться сквозь атакующее оцепление, кордоны и в то же время сохранить «жареный» дорогой материал, который они тут, порисковав немного, наснимали для эффектных репортажей. «Кому война, а кому – мать родна».

13 часов 15 минут. Ясно чувствуется общая неопределённость. Некоторые требуют позвать «президента» Руцкого и его «министров». Защитники практически безоружны.

Информации – никакой. Вельможные командующие непонятно чем занимаются. Каковы их действия? И есть ли они? Кому они звонят? Какова ситуация? Для чего их поставили на важные посты?.. Масса вопросов.

Штурмом брать нас войска не решаются. Почему? Не понятно по какой причине. Наверняка они знают ничтожную вооружённость защитников Дома. Не происходит этого наступления только по двум причинам; либо трусят, боятся за свою шкуру, либо не хотят, не желают выполнять приказы преступного начальства и так вот «пассивно» саботируют их указания.

13 часов 20 минут. Снова взрыв. Сильный. Здание опять задрожало. Сообщили, что по всей Москве идут бои с манифестантами, с применением огнестрельного оружия. От метро «Баррикадная» отбросили людей, желающих помочь осаждённым, расстреливаемым. Есть убитые и там.

С самого начала у Дома Советов задействован ельцинский, прикормленный Кремлевский полк Барсукова – около 20 тысяч солдат и офицеров. Эти за «пахана» Ельцина что угодно сотворят. Тем паче, что для них – нападающих – здесь опасности никакой нет, а барыши – будут! Немалые.

13 часов 23 минуты. Депутат И. Андронов говорит о возможности ухода пожилых, женщин и больных. Иначе скоро будет атака. Слова, сказанные из его уст, подействовали.

13 часов 25 минут. Женщины, недужные, малолетние подростки понемногу начали уходить. Что с ними будет? Как с ними будут обращаться ельцинские звери?..

Хасбулатов, так ничего вразумительного не предложив, покурив трубочку и отдохнув среди народа, пошёл к себе в кабинет. Показал себя народу. И то – хорошо… Другие начальники и не кажут себя.

Объявлено, что будет атака с вертолетов и танками.

Депутат Новик объявил, что к нам идут представители из Конституционного суда и «Субъекты федераций», для того чтобы вывести отсюда всех, кого возможно. А «кого возможно» и кого нет?

Идут вялые дебаты. Спор о возможных действиях и поступках среди депутатов Российской Федерации.

13 часов 30 минут. На внутренней лестнице происходило движенье. Из одной, поднимавшейся наверх группы, знакомый позвал Николая. Сказал, что они идут занимать оборону на верхние этажи и крышу здания, чтобы оттуда оценить обстановку и помешать высадке десанта с вертолета, если таковой будет, предложил идти с ними. Увидев, что у них только один пистолет на пятерых, Николай было отказался, но потом, махнув рукой, пошёл за ними.

Не раз и не два им приходилось останавливаться и теснясь к перилам лестницы, пропускать несущих раненых, истекающих кровью, но чаще уже убитых. Во многих местах лестница обильно полита кровью. Ноги на ней непривычно скользят.

Дошли только до 8-го этажа. Дальше идти невозможно. Едкий дым застилает глаза, сильней, чем знакомые уже газы «моей» милиции, которая шибко нас «бережёт» нынче. Горит оргтехника, обои, ковры… – всё сейчас из синтетики. К этой едкости прибавлен запах горелого мяса и сладковатый – крови. Довольно часто приходится перешагивать через лежащих в разных позах людей. Повсюду много убитых, кровь на стенах, на полу, в разбитых комнатах… Пытались потрясти, узнать ранен ли кто? Никто из них не подавал признаков жизни.

Идём по этажу, по разбитому коридору. Далее идти не удаётся, пламя из комнат и тот же едкий дым, раздуваемый врывающимся в разбитые окна ветром, останавливают. Решаем остановиться у одного из окон, выходящих на здание мэрии. Оттуда трусливо пригибаясь, перебегали к Дому цепь за цепью вооружённые солдаты.

Едва они остановились, как страшенной силы удар сотряс весь основной цоколь здания. Ударная волна всесокрушающим вихрем пронеслась по всем помещениям, с хрустом, треском корёжа, ломая, вдавливая и сокрушая всё и вся, что было на её пути. Поднявшимся сюда повезло, несущая крепкая стена сохранила их от смертоносного шквала. Другим повезло меньше. Тут и там лежащие части тел человеческих, брызги крови на стенах говорили о многом.

Старший группы, оценив обстановку, дал команду:

– Мы, как более выносливые, с парнями попытаемся пробраться выше, а вы (он указал на Николая и худенького паренька), спускайтесь вниз.

На лестнице они расстались. Смельчаки по разбитой лестнице, в дыму и пыли стали карабкаться наверх, а Николай с пареньком пошли обратно вниз.

Не переставая кашлять от едкого дыма, Николай едва различал усыпанные осколками стен и стекла ступени лестницы.

Спускаясь, они слышали грохот разрывов, ощущали более сильные здесь сотрясения стен от взрывов тяжёлых снарядов. Цепко держась двумя руками за поручни, медленно спустились на 3-й этаж здания.

14 часов 20 минут. Вернувшись вниз, он увидел явное прибавление как собравшихся здесь людей, так раненых и убитых. И те и другие были без помощи. Или оказывать её было некому или уже безполезно.

Удивительно откуда здесь столько людей? Ещё вчера вечером и ночью встречались только отдельные фигуры в темноте. Казалось, всё в Доме вымерло. Все ушли, в ужасе от предстоящего погрома разбежались. И вот на тебе! Сколько осталось! Сколько вместил в себя Дом, будто резиновый.

Зашёл Николай опять в центр сбора людей, в Зал заседаний. Там по прежнему темно, многолюдно. Никаких депутатских речей, голосований. Тьма, сильный кашель отовсюду и тихая песня, на удивление светлая - «Подмосковные вечера», потом фатьяновские песни. Да, это люди особые. Ни паники, ни воплей, истерик. Спокойно встречают смерть, и мужчины и женщины. Как облечённые высокими полномочиями, которых знает вся страна, так и простые люди из ополчения, смиренно и скромно находившиеся под дождём и снегом у баррикад, в последний момент успевшие вбежать под крепкие стены Дома Советов.

Полное единение всех собравшихся, готовых к самой последней и страшной участи. Вот она – единая, загадочная русская душа – одна на всех и одновременно у всех своя, особая. Вот оно – единое тело Христово, тело православного Отечества, зримо составленное здесь, как из верующих, так и непросвещённых, сердцем своим чистым, освятившихся духом братолюбия. Святая Русь!..

Носилок с телами у стен всё прибавляется. Их несут сверху и снизу. Здесь – сердцевина здания. Здесь –восставшие против беззакония, разбоя диктатуры – народные избранники, верные защитники обобранного и униженного народа. Соль земли русской. Здесь и самое безопасное, многолюдное место в Доме.

Сквозь постоянный и привычный уже треск пулеметов и звяк разлетающихся стёкол, время от времени разносится страшный треск, грохот разрывов, подскок здания, вздрагивание стен. Это от снарядов, от выстрелов танков. Хорошо работали при социализме, строили на совесть, возводя это здание! Другое давно бы уже развалилось. Треснуло, рухнуло бы, завалив всех заживо.

Кто-то поймал по приёмнику плохо слышный голос Ельцина. Разобрать ничего невозможно. Понятно только, что этот он торжествует, изображает из себя «миротворца», гаранта мира и порядка.

Фрагменты опубликованных в «Комсомольской правде» милицейских радиопереговоров 4 октября:

– Запомните, никого живым не брать!..

– Там одни урки собрались, там людей нет нормальных...

– Мы их перевешаем на каждом столбу...

– В «Белом доме» живых не брать...

– Внимание всем. Я «Пион». Никаких пленных! Уничтожать!..

14 часов 25 минут. В фойе Зала заседаний, как наиболее защищённого места, приносят раненых. Среди них молоденького паренька – бойца с простреленной кровоточащей ногой. Сильно разворочено бедро. Видно, стреляли в него разрывными пулями. Его несут четверо, на плечах.

Группа женщин около полусотни вышла с поднятыми руками из Белого Дома.

Один парень в мегафон кричит тем, что снаружи, агитирует солдат образумиться, не выполнять преступных приказов. В ответ ему – очередь из БТР. Он, схватившись за окровавленное лицо, падает.

Наконец появилась и наша «власть»: Баранников, Дунаев, Ачалов. Стоя кучкой, в стороне от Зала, в полутьме совещались о чём-то своём. Шепчутся в углу просторного фойе, не обращая внимания на окружающих. Вид у них как у нашкодивших и не знающих, как выпутываться, вечных второгодников. Около них топчется грозная, хорошо вооружённая охрана. Бравые крепыши! Телохранители с новенькими автоматами. Они-то вооружены очень качественно, только понапрасну. Их бы новенькие автоматы защитникам, отбивающим нас от нападающих войск!.. Явно растеряны их подопечные – «министры».

Собравшиеся здесь осаждённые люди им не нужны. Аплодисментов теперь на них не сорвёшь. Интерес к избравшему их народу в «министрах» пропал. Начхать им на всех, как собственно говоря, и до этого. Не ради блага людей они выдвигались, а теперь задвинулись обратно, с высоких должностей. «Генералы» вшивые. Чем озабочены они сверх меры теперь? Нами? Спасением нашим?.. Ждите, не дождётесь. Своей шкурой зачесавшейся раззужены. Как блохи скачут, бормоча на ходу мужикам с берданками или самодельными палками: «Не стрелять! Не стрелять!..» Мелькнул где-то и «президент» с кавалькадой вооружённых до зубов телохранителей. Забегали блохи.

Чтобы не видеть их, Николай вернулся в тёмный Зал. Там шла перекличка. Кто-то, освещая свечой лист бумаги на столе президиума, называл фамилии депутатов, те откликались и их помечали в списке. Зачем это? Наверное для особых гарантий, при выходе.

Тут как раз и появились два «силовичка». Захотели на всякий случай обозначиться, мы мол тут, с вами, с народом.

Их заметили и кто-то из темноты Зала напомнил всем, что эти «храбрецы» сотворили. Это они давали указание идти на прорыв мэрии, ехать в Останкино, порвали достигнутое несколько дней назад мирное и достойное соглашение, а теперь вот их отвага куда-то пропала.

Один мужчина громче всех, хмуро ворчал:

– Говорили-то эти «генералы» раньше, с балкона, складно. Что же они, лампасы хреновы, «министры» долбанные, ничего так путного не сделали: ни оружия нам, ни обороны надёжной, ни помощи никакой… Порядочные люди пулю в лоб себе после такого пускают, а эти после такого ходят, носы кверху, уговаривают… за что они так усердствуют? Чтобы не кончили их бывшие приятели? «Герои», «генералы», «министры», «президенты»… Тьфу!.. Пакостники, перебежчики постоянные.

«Министры-генералы» и примкнувший к ним «спикер» Хасбулатов, стали горячо открещиваться. Замахали руками. Суть их речей была такова: «Да вы что?!. Это не мы, не мы! Где, когда?.. Народ сам захотел. Как сюда рванули, через полгорода пролетели, всё смели на пути. Так и потом сами шли напролом, стихией своей на мэрию кинулись, потом на Останкино… Не мы! Свободная инициатива народа... Нечего на нас всё валить!..»

Ну что им, подлецам, нагло врущим слышавшим и видевшим их пламенные призывы с балкона. Плюнь им в глаза, а им всё – «Божья роса».

Свои «демократы», которым они прислуживали до этого, на таких же должностях, устроили бы им такое!.. Те мигом, без разговоров, линчевали бы их и всё. А у нас, патриотов – всё можно, всё пройдёт. Мы же – добрые. Нам нельзя наказывать подлецов.

«Министры» тихо, с позором исчезли.

14 часов 30 минут. Рискуя нарваться на пулю снайпера, Николай осторожно выглянул в разбитое окно. Много БТРов и танков на набережной. Группы людей на крышах домов, на мосту, на набережной. За рекой – более десятка тяжёлых танков, изрыгающих огонь.

Опять тревога. Ребята с лестницы разогнали всех любопытствующих. Внутри двора шикарные новые «Волги» Руцкого разбиты, засыпаны осколками.

Мальчишки, неизвестно как сюда попавшие, перебегают безстрашно у брызжущих стеклами от взрывов огромных окон Дома. Они вооружены, как и основная масса защитников, палками, железками и чем попало.

Пять весёлых мальчишек в строительных касках, с «оружием», оживляют обстановку. На ходу, жуют «бойцы» что досталось из разрушенного буфета. Довольные, для них это – «войнушка».

Взрывы разворачивают стены. По точной наводке в кабинет Саенко, где ночевал Николай с русскими писателями, влетел снаряд. Сотрудники едва уползли. Радиостанцию на 15 этаже разнесли в клочья в первые же минуты нападения. Хорошо сработали лазутчики и наводка!..

Второй случайный выстрел у нас, на широкой, парадной лестнице, ведущей к Залу заседаний, где сейчас – передовой рубеж хиленькой обороны. Казаки кричат, нервничают. Отдельные выстрелы с обоих сторон.

Поначалу Ельцину гарантированно был подчинён состав личной охраны и кремлёвского полка, а это немало – 20 тысяч. Наготове были и незаконные вооружённые структуры Боксера–Осовцова. В основе своей – это бейтаровцы, узаконенные ещё Горбачёвым как «культурная организация» в 89-м году и легально орудующие в России (!) – это около трёх дивизий!.. В Москве, в сердце России! Не подпольные, а под официальной «крышей». Три дивизии! Где же ФСБ, МВД, Прокуратура? Так ретиво гоняющиеся и хватающие патриотов России? В эти дни эти службы показали, где они и с кем. Они вместе с упомянутыми тремя дивизиями инородцев стреляли в те дни по одной цели – по избранным народом депутатам Верховного Совета России, по высшему законодательному органу, которому были подчинены, и по самым опасным для них, – патриотам Отечества!

14 часов 35 минут. В Зале заседаний, уже совсем другая атмосфера. Никакого сна, тишины или песен. Деловитая, взволнованная деятельность.

Сказали, что первая группа женщин, больных и детей из 60-ти человек вышла с поднятыми руками из Дома Советов. Их встретила озверелая толпа демоноидов. Оцепление вынужденно было защищать вышедших от этих уродов. Что произошло дальше с изшедшими из Дома, было не видно: закрыли ветви деревьев. Что с ними будет? Дойдут ли до метро? Все ли?

Сообщили, что идут бои на улицах. Разгромлены помещения редакций, запрещённых отныне газет: «Советская Россия», «Гласность», «Пульс Тушина», «День», «Литературная Россия»...

Число осаждённых стало понемногу уменьшаться. Понемногу нарастает нервозность. Женщины, пожилые люди, дети и некоторые журналисты пошли на выход.

14 часов 40 минут. Одиноко, по парадной лестнице к выходу, спускаются раненый парень, опирающийся на палку, со своей подругой. Пройдут ли?.. Нет? Свидетели потом подтвердили, что во многих случаях сбывалось худшее.

Опять выстрел, сильный разрыв снаряда. Содрогание всего здания. Чем это они так потрясают? Кто-то из темноты Зала, видно военный, поясняет всем озабоченно: «Похоже, они какими-то необычными снарядами шмаляют. Может и вакуумными, кумулятивными. Тогда нам – хана. Ещё пяток-десяток ударов и нас не отроют и за месяц из-под горы мусора...»

14 часов 50 минут. В Зале, для выравнивания атмосферы, снова начали петь, теперь уже в полной темноте. Последние свечи закончились. Слышна песня: «А я остаюся с тобою»…

Снова сильный грохот, треск разрыва, содрогание здания, звук осыпающейся лавины стекол. Кто то ещё утверждал, вслед за враньём подлых комментаторов из телевидения, что они «болванками» обстреливают нас. Хороши болванки!.. Тот же, знающий человек, сообщил всем: «Точно, кумулятивными шмаляют, гады!.. Сколько жертв будет! От них мясо с костей как листья слетает. От людей – мокрое пятно остаётся, только брызги от мозгов и крови по стенам…»

Все на время притихли.

Депутат Челноков, преодолевая общее оцепенение, снова громко запел. Его поддержали многие голоса.

15 часов 10 минут. Песня смялась. Возник какой-то гул в Зале заседаний. Многие обернулись туда. Что там?

Оживевший вдруг, снова появился перед всеми «министр» Баранников. Он громко представляет двоих военных, пришедших с ним: «Это из «Альфы».

Зашептались, зашушукались в зале, глядя на странных «инопланетян». Те, в серебристых спецкостюмах и чёрных, больших шлемах, навороченных, с угрожающим, на время чуть откинутым забралом – словно персонажи из фантастического фильма.

Баранников, тоном умелого конферансье, подтверждая общие догадки, объявляет:

– Да, да из того самого, знаменитого подразделения «Альфа». Они пришли к нам с предложением. Об этом скажет вам сам старший лейтенант, – потом по-свойски предложил одному из пришедших, тому, что повыше, – говори, Серёжа.

Войдя в Зал заседаний, военные уважительно сняли шлемы и держали их в руках.

Не спеша, «космонавты» вышли на середину президиума. Кто-то их заботливо подсвечивает фонарём, чтобы они были всем видны.

Один из них, кого Баранников по-свойски назвал «Серёжей», заявляет:

– Мы не политики. наша работа другая. Мы были в Афгане. Брали дворец Амина, в других местах... Мы не хотим в вас стрелять. И пока не стреляли. Хотим вас вывести отсюда. Помочь уйти. Если, конечно, вы этого захотите, согласитесь сдаться. Обещаем вам защиту свою».

Стоящие на сцене сообщили и о том, что по своей инициативе они с трудом договорились с командованием о ненападении, что покидающие сие здание не будут перебиты.

– По установленному нашим подразделением коридору, доставить вас куда захотите. Либо на автобусах до ближайшего метро. Или пешком довести вас туда. На улице собралась толпа озверевших лавочников, пьяного хулиганья и оголтелых ротозеев. Чтобы они не растерзали вас, мы доведём под своим конвоем до ближайших станций метро «Баррикадная» или «Улица 1905 года». Либо на автобусах отправим вас по домам.

Для пущей убедительности «космонавты» напомнили о том, что готовится штурм здания, в том числе с применением газов и авиации. Всё готово для быстрого уничтожения осаждённых». Также напомнили и о том, что предложенное ими является последним шансом для осаждённых остаться в живых. Находящимся в здании Дома предлагается добровольно выйти.

Это был – ультиматум.

После этих слов бойцы «Альфы» отошли в сторону и стали ждать общего решения.

Возникла распря. С трибуны и в зале, через микрофон и без него, стали горячо обсуждать сложившуюся ситуацию и предложенный прибывшими выход. Одни были за то, чтобы не поддаваться на шантаж пришедших и до конца оставаться здесь и погибнуть под разрывами и пулями или от удушения газами. Другие, высмеивая «глупую» решимость первых, настаивали на «разумной, реальной» оценке сложившейся ситуации. Они призывали к сдаче, к выходу из сотрясаемого от разрывов, горящего уже Дома Советов.

Депутат И. Андронов сказал:

– Они готовы нам помочь. Почему мы им не верим?.. Положение у нас таково – на ступенях вы видели «защиту», у которой нет оружия, патронов. Там, за стенами, танки, войска, ОМОН. Толпы пьяного хулиганья. Здесь ещё есть женщины и дети…

Сейчас выбор. Или смерть. Или жизнь и борьба… Она не останавливается. Съезд мы провели. Всё в рамках Конституционного поля. Большего теперь здесь мы сделать ничего не сможем.

Ради сохранения своих жизней, которые нужны нашим близким, детям, на благо всё той же Родины нашей, согласитесь на единственное разумное решение сейчас…»

Двое – трое на него попытались было заворчать, но не получилось.

Баранников горячо поддержал его и быстро исчез. Этот «министр», как выяснилось потом, забрал себе схему системы подземных коммуникаций, по которой можно было вывести большую часть защитников Дома Советов. Это было им утаено. Сколько бы жизней можно было бы спасти!..

Женщины – защитницы Дома, стали ругать примолкших депутатов:

– Напелись? Разбегаться теперь?.. А как же те, кто лежат грудами вокруг Дома Советов, которые безоружными защищали вас? Они что, напрасно полегли?.. Чтобы вы здесь несколько часов поболтали и благополучно разошлись «до будущих сражений» с кастрюлями дома?.. И эти – «начальнички» – где? Опять попрятались, молчат. Вы их понавыбирали, предателей.

Их поддержал мужчина, снова сказав о «командующих»:

– Говорят эти «генералы» с балкона красиво, зазывно. Они, эти лампасы хреновы, «министры» новоиспеченные, ничего путного и не сделали. Порядочные люди пулю в лоб себе пускают, а эти после такого ходят, уговаривают... За сколько «зелёных»? Или за то, чтобы не кончили их? «Герои» эти – Баранников, Ачалов, Дунаев с «президентом» – Руцким.

– Они пошли штанишки свои посушить, – предложил свою версию пожилой мужчина от дверей.

На него шикнул кто-то из депутатов:

– Ну вы это!.. Не очень-то!..

– А чего? Не так, что ли?!.. – отважно подтвердила женщина.

– Они сейчас в посольства всякие звонят, – поддержала её подруга по круглосуточным бдениям на улице. – Драпать отсюда в Африку или куда там захотели. – Мы остаёмся, – решительно заявил безстрашный мужчина и кивнул на «космонавтов». – А вы давайте, вон к этим, в лапы идите, под дубины и пули!

Наступила долгая, неопределённая пауза. «Альфовцы» медленно и чинно удалились.

Снова в Зале пошёл раздор. Одни стали соглашаться на сдачу и выход. Другие горели непримиримой жертвенностью. Победили первые. Дружно начали все вставать. Собираться в путь-дорогу. Куда она приведёт? Какая будет?..

Недоуменно и с сожалением смотрел на эти сборы Николай. Не хотелось ему уходить. Удивительно, как то уж слишком просто, обыденно наступил конец всему. Ну что поделать? Воля большинства. Как её нарушить? Не орать же в исступлении о своём несогласии. Жаль. Столько всего было положено, отдано и... Хотя неизвестно какой выход будет? Может ещё нахлебаемся всласть…

Повсюду собирались в группы, выходили, вначале женщины и пробравшиеся сюда дети... К ним подсуетились, втесались разные там лазутчики из «органов», более полусотни случайных зевак и орава писак. За ними опять группа женщин... Процесс пошёл…

15 часов 50 минут. Многое использовалось из запрещенного международными нормами против защитников Дома Советов. Колючая проволока – «спираль Бруно», теперь расстрел термическими и вакуумными зарядами, пулями со смещённым центром тяжести, снарядами начинёнными рублеными гвоздями, химическими и вакуумными зарядами. Одним разрывом которых уничтожалось всё живое в помещениях, на большом расстоянии.

Видно для того, чтобы подтолкнуть нас к быстрейшей капитуляции, снова возобновился обстрел Дома из тяжёлых орудий и пулемётов. Два мощных взрыва. Здание вновь охнуло, задрожало. Двое каких-то мужчин в камуфляже ищут Баранникова. Говорят, что у него есть ФСБэшные карты, планы всех подземных ходов, коммуникаций Дома Советов. Это нужно для ухода, для спасения многих раненных защитников Дома, которых не выпускают ельцинские каратели. Расстреливают их сразу. Ответа мужчины не получили. Баранникова и других «министров» нигде нет. Мужики ушли, кляня «силовиков» – предателей, подлецов.

16 часов 00 минут. Несколько мужчин из передового отряда на 2-м этаже спешно поднялись наверх. Этаж снова занят нападающими. Они сдержанно поделились пережитым. Как вынуждены были отползти, оставляя убитых друзей и раненых; одного с размозжённой головой, других - с пулевыми и осколочными ранениями. Одно из изобретений человечества – пули со смещенным центром. Они проделывают в теле человека множество смертельных траекторий, разворачивая все внутренности. Все изуверские способы убийства здесь – применены.

Уставшие, измученные защитники присели отдохнуть. Без генералов, практически без оружия, а – воюют. Как фронтовики в Великую Отечественную войну, так и сейчас. Важные тузы - генералы, штабники всегда убегают первыми, всякие там особисты, журналисты и политруки… А они – рядовые работяги войны, некрасивые, измазанные гарью и пылью, чумазые от грязи и своей крови, они стоят. На них всё стоит. У них свои неброские повадки, свой замкнутый, скромный вид. Печальники, трудяги России!.. Только ими она и держится.

16 часов 05 минут. Снова мощный взрыв, потрясший стены здания. Здание вновь «охнуло», задрожало. Боевым снарядом сильно повредили стену вверху здания. Пожар. Огонь охватил многие помещения, но особенно полыхало от 6-го и 7-го этажей и выше...

Унесли по лестнице ещё несколько носилок с раненными. Вынесли и тяжело раненного в живот. Он стонет. Несущие подбадривают его. Тот едва жив. Глаза закатились почти. Дай Бог ему и другим раненным выжить! Господи, помоги им. Ты Один только тут – надежда верная и опора. Убитых никуда не несут. Штабелями, друг на друга, складывают у стен первого этажа, подвал и большая часть 1-го этажа заняты ворвавшимися карателями.

16 часов 25 минут. В Зале, среди оставшихся, наступила неопределённая тишина. Настроение у всех, потерявших прежний твёрдый ориентир, прежнюю цель – почти нулевое. Сказываются и долгая, предельная усталость, приобретённые здесь простудные болезни.

Вспомнились Николаю слова из Евангелия: «Не знаете ли, что тела ваши суть Храм живущего в вас Святого Духа, которого имеете от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою». Кровью Его, Бога нашего мы все куплены!.. Кровь проливаемая невинными людьми, непременно падёт на головы их убийц, как кровь Авеля будет вопиять от земли на них всегда. Не даст им покоя нигде. Говорили же святые: «Тяжёл грех, а тяжелей того ответ за него». Тем более такой грех! Намного лучше уж уйти со «станом погибающих».

16 часов 30 минут. Офицер «Альфы» вернулся с ещё большим количеством своих однополчан. Их около 20–30. Теперь они держат управление происходящим, настаивают принять быстрее общее решение: «В противном случае никто не даст гарантий вам. Любого застрелят или разорвёт толпа собравшихся рядом. Решайтесь!»

Явно, что командный тон «космонавтов» над осаждёнными получен ими не только от своих командиров, но и от предавших обороняющихся «министров» и «президента».

Кто-то поинтересовался: «А что с нами будет после выхода из Белого дома?». Подполковник ответил, что это не в его компетенции.

Женщина спрашивает:

– А где Руцкой, Ачалов? Где они, эти «наши»?..

Ей кто-то отвечает:

– А кто знает! Наверное, у себя. Государственные дела всё решают. Стратеги!

Другой голос:

– Бегали тут, суетились по своим делишкам каким-то.

– Да смылись они наверное уже отсюда. Дома сидят, – предположил кто-то.

16 часов 40 минут. Не так давно шумный, промежуточный депутат Румянцев устроил в зале истерику, торопит всех. Предлагает «благоразумие»: «Никто вас не тронет. Не бойтесь!..»

Много ещё несогласных. Спрашивают:

– Где Хасбулатов и Руцкой? Пусть скажут от себя-то. Они-то знают, что и как… Где гарантии, что так и произойдёт? Как эти вот «инопланетяне» обещают..

Погудели. Наконец умело взял слово депутат Бабурин:

– Спокойно, друзья. Решено, что будем выходить. Другого ничего не осталось. Кто хочет, кто имеет желание и возможность биться до конца, пусть остаётся. Честь им и хвала.

Основная же масса людей здесь гражданская и мало чем могущая воевать. Жертв положено здесь – предостаточно. У всех есть семьи, родители, дети. Вы нужны им.

Выходим, соблюдая порядок. Без криков. Выбора у нас, как такового, уже нет. Нам даны немногие гарантии… Надо ими воспользоваться.

Вначале пойдут оставшиеся здесь женщины и люди преклонного возраста. Затем мы, депутаты и руководство. Потом военнослужащие, защитники Дома Советов».

Появился и «спикер» Хасбулатов. Он вышел к трибуне и поддержав Бабурина, негромко произнёс последнюю свою «тронную» речь:

– Похоже, что мы всё же должны будем покинуть этот Дом. Наш идеализм получил удар. Мы за это время стали самыми твёрдыми сторонниками реформ, но благо не только в том, что в Российской Федерации наш принципиализм вошёл в норму. Да, мы наделали ошибок. И вы, и я. Их не совершают те, кто ничего не делает. К концу нашего пребывания здесь, мы стали профессионально полезными. Подвели большой пласт под законность и порядок. За нами – наш народ, хоть и лгали ему на нас, а про них нам. Правда вскроется. Наш Дом – Дворец стал и символом наших достижений, нашего трагического периода, может быть, последнего. Так, вероятно, суждено Всевышним. Надо пройти и путём мук».

Некоторые женщины заплакали. Депутаты и присутствующие почтили память погибших минутой молчания.

С. Бабурин сказал: «Мы выполнили свой долг до конца и не наша вина в том, что армия, войска МВД и МБ предали Конституцию и свой народ. Мы должны выходить из этого здания с гордо поднятой головой...»

Затем он зачитывает Обращение Съезда народных депутатов к гражданам России:

«Десятый (чрезвычайный) Съезд народных депутатов Российской Федерации сегодня, 4 октября 1993 г., закончил свою работу. Народные депутаты, сотрудники аппарата Верховного Совета РФ, все защитники Дома Советов России покидают охваченное пожаром здание побеждёнными, но не сломленными. Мы выполнили свой гражданский долг в защите конституционного строя Российской Федерации до конца. Не наша вина в том, что Министерство безопасности, Министерство внутренних дел. Министерство обороны, большинство структур исполнительной власти поддержали государственный переворот 21 сентября 1993 г. и силой подавили сопротивление защитников Конституции. Так теперь складывается судьба России.

Низкий поклон каждому, кто назвал преступление преступлением и выступил в защиту Конституционного строя России. Будущее подтвердит нашу правоту и наше безкорыстие.

Скорбим о гибели людей в вооружённых столкновениях 3 и 4 октября, независимо от того, с чьей стороны они сражались. В Москве заполыхал пожар гражданской войны, когда брат идёт на брата.

Торжествующие победители, поправшие Основной Закон, готовы изничтожить инакомыслие даже ценой Большого Террора.

Остановимся! Постараемся понять друг друга. Россия нe имеет права на гражданскую войну. Миллионы наших соотечественников, погибшие в ходе революций и войн XX века, взывают об этом. Сегодня как никогда от мудрости и мужества каждого жителя России зависят жизни миллионов и мир в нашем Отечестве.

Съезд народных депутатов и Верховный Совет Российской Федерации не избежали в своей деятельности ошибок. Но все наши помыслы были направлены во благо России. Мы сделали всё, что могли.

Соотечественники! Опираясь на многовековые политические, экономические, культурные традиции России, прежде всего на патриотические традиции великого русского народа, защитим будущее России, сохраним её единство и территориальную целостность.

Десятый (чрезвычайный) съезд народных

депутатов Российской Федерации.

4 октября 1993 г.

Принято при общем согласии

перед выходом из здания.

Громкий голос из зала:

– Россия – не только Москва. Давайте в другом городе России работать!

Его поддержали:

– Можно!

Хасбулатов подленько от этого предложения ретировался, буркнув на прощание:

– Простите меня.

И ушёл с трибуны.

Видя, что массового движения в Зале всё таки не происходит, вновь общее внимание занял Бабурин:

– Мы сделали всё. Не наша вина, что Ельцин, министр обороны Грачёв и министр внутренних дел Ерин предали нас, предали Россию. Давайте продолжать бороться за людей, за Россию.

Депутаты проголосовали. Сторонники капитуляции возобладали.

Не сразу, но все свыклись с этим решением. Организованно стали готовиться к выходу…

Грустно было Николаю смотреть на начавшуюся суету общих сборов.

Жаль, горько было смотреть на эту перемену общих действий, изменения в людях. Ушло величие происходящего. Ушёл пафос событий…

Держались, стояли, но едва поманили, позвали, предложили уйти целёхонькими, чуть покочевряжились и покатились вспять. Ускоряя лихорадочный бег, исход из храма (где и причащались здесь), пылающего ещё частично. Человеческое, тленное перетянуло…

16 часов 50 минут. Депутаты и другие присутствующие стали прощаться друг с другом.

Крепко, основательно обнимались, прощаясь, и защитники Дома. Крепкие, молодые, красивые мужики и парни. Многие из них– навсегда. Признания в симпатиях, договоры о встречах… Говоры: «Это ничего, прозреют… Узнают правду. Люди поймут…» Один пожилой подправил: «Не скоро только разберутся-то. Мы, по-видимому, не доживем наверное до этого». А то и вовсе слышалось такое: «Узнают? Как же!.. Дадут узнать как всё на самом-то деле эти Сванидзы, Курковы, Киселёвы и прочие Познеры»…

После этого началось движение кашляющих, сипящих и сморкающихся депутатов и иже с ними из зала. Все встали, пошли в освещённое фойе. Там стали рассредоточиваться по выходам к 8-му и 20-му подъездам.

Царило некоторое оживление от того, что наконец-то неопределённость так или иначе позади. Ожидание разрядки нависшей неразрешимости и даже близкой гибели ушло. Вновь появилась надежда на благополучное завершение. Было страшно и боязно, но люди утешали друг друга. Не покидала уверенность, что есть какие-то нормы и рамки, за которые не могут переходить ни люди, ни власти. Конечно, теперь эти нормы сильно нарушились. Но упорная вера настойчиво билась: не посмеют же они расправляться так вот, «за здорово живёшь», со столькими людьми!

Есть же законы, есть радио, телевидение, печать… Нормы, юридические законы, международные права… Они не позволят тем, кто вооружён и осадил здание, безчинствовать и совершить насилие над безоружными. Ведь заключённые здесь по доброй своей воле – это же народные избранники, депутаты как никак Верховного Совета страны!.. Это парламент!.. Есть законы! К тому же нам обещали! Облечённые властью лица. Так что нечего пугаться и паниковать. Вперёд – к свободе, к дому, к близким и родным!, – так успокаивали, уговаривали себя исходящие из горящего Дома.

Оживлённые сборы захватили всех. Началась деятельная эвакуация. Депутаты и чиновники из одних комнат сновали в другие – с бумагами, сумками. На тех немногих, низких этажах, что остались в некоторой целостности. Кто-то, перекликаясь, искал знакомых, проверял содержимое карманов и сумок, чтобы ничего не забыть. По зову, по команде, к выходам пошли несколько групп осаждённых.

17 часов 00 минут. Решил Николай уходить отсюда с последними, не торопиться. Пошёл по балюстраде, вокруг зала заседаний, спустился ниже на этаж по лестнице. Там было основное место сбора, разоружение защитников Дома. У кого было вооружение, складывали горкой на полу. Небольшая образовалась горка.

Защитники начинают строиться.

Красивые, статные парни, пытаясь шутить, хорохорясь, соблюдая присутствие духа, отвагу, строились в шеренги. Набралось их два взвода. Их особенно опекала целая толпа набежавших сюда, разоружающих их, разномастно закамуфлированная солдатня.

Плотным конвоем – оцеплением их повели к выходу. Они шли крепко чеканя шаг, прямые, несмятые. Краса, гордость Руси. Настоящие сыны Её.

17 часов 10 минут. В тёмном Зале среди расходящихся продолжаются голоса:

– Кто гарантирует неприкосновенность нам?…

Другой голос, успокаивающий, обещающий шутливо:

– Я гарантирую.

– Кто «я»?

Женский голос:

– Баранников же обещал нам, и «Альфа» клянётся.

Отдельные невесёлые усмешки: «Знаем мы эти «клятвы»…

Увы, но правы были недоверчивые. Теперь многие из них уже не могут «предметно» подтвердить свои опасения. Потому что их нет в живых.

17 часов 40 минут. Начался пожар уже на нижних этажах.

Под бдительным оком пришедших «освободителей» продолжалось деятельное разоружение и построение мужчин, парней и подростков в 7-8 колонн. Всего защитников, оборонявших Дом, набралось здесь на данный момент всего на три роты, около трёхсот человек.

Одну из колонн пленённых защитников повели туда же, куда увели перешедших на сторону восставших солдатиков «дзержинки». Судя по резким , грубым движениям конвоиров, ничего хорошего уводимых не ждало за стенами Дома. Почему их выбрали , как особо опасных?.. Одно название – бойцы, защитники Дома Советов. Многие из них в камуфляжной форме, как и большинство гражданских ополченцев, даже ни разу не держали оружия, не выстрелили, т. к. не было этого оружия, как такового.

Оно в основном имелось у многочисленной личной охраны «президента», «министров» и «спикера». Да и куда стрелять? В БТРы, стоящие на большом расстоянии отсюда? Танки, – далеко, за рекой, с километр поди отсюда. «Храбрые» нападающие спрятались за ними и ещё дальше, за здания. Они не просто «так» расстреливали здесь людей, за мзду! И какую?! Накануне им удвоили оклады. За один только расстрельный день – семь окладов!

Тех же, кто в противоположность им, ценой своей жизни, не получив ни копейки за защиту законности и порядка в стране, безоружных, не насоливших нисколько противнику, ведут на заклание, и по всей видимости, подло расстреляют. Перед этим ещё поиздеваются над пленными, жестоко изобьют, отдубасят ногами, дубинками.

Вот полюса нравственности, правды в этом мире торжества лжи и обмана.

Депутаты и другие присутствовавшие стали прощаться друг с другом. Признания в симпатиях, договоры о встречах… Говоры: «Это ничего, прозреют. Прозреют люди, поймут…» Слышалось и трезвое: «Не скоро только. Мы по видимому не доживём до этого».

Правители преступного режима, комментаторы «демократических» СМИ, всякие «защитники свобод и прав граждан», пищат и визжат отовсюду про «боевиков», «фашистов», «бандитов», засевших в Доме Советов.

Горка сложенного оружия была небольшой: с десяток пистолетов, столько же автоматов и самодельных берданок и около 10 рожков с патронами. Что это на такой Дом и на стольких бойцов?!.. Уже построенные люди, ничего плохого не подозревающие, записывали и диктовали друг другу адреса, телефоны. Откуда только ни собрались эти прекрасные мужественные люди! Вся география страны! С Севера, с Урала, из Сибири, и с Юга – Приднестровья, и даже с Дальнего Востока услышали душой, добрались сюда, чтобы встать на защиту последнего бастиона, сдерживающего стихию беззакония, гибели страны.

Люди простые, совсем далёкие «от политики», не имея никаких партийных чинов, каких-либо практических интересов, кроме как защитить Правду, Справедливость. Какие же они красивые! Стройные, с ясными глазами, улыбками. У них никто не может отнять их правоты и чистоты. Даже – смерть. Цвет нации, великой страны. Соль её. Как хорошо было около них! Не хотелось отходить. Смотреть бы на них, быть с ними, слушать их бодрые, безхитростные разговоры. То, как они договариваются встретиться завтра или позже, написать друг другу, приехать…

Тут Николаю пришла в голову страшная мысль, острая догадка, что после ухода гражданских лиц, их – защитников Дома Советов, этих разоружённых прекрасных парней и мужчин, вооружённые до зубов головорезы перестреляют здесь как кроликов в клетке, а то и забьют, обезоруженных, ногами и дубинами.

Он бросился искать влиятельных «оппозиционеров». Разыскал депутатов Бабурина и Павлова. Отозвав их, изложил им свою тревогу, предложил:

– Пусть «Альфа» выпроваживает вначале защитников. На наших глазах! Депутаты России и аппарат Верховного Совета, как самый защищённый «контингент», должны уходить последними. Без нас всех защитников здесь перебьют!..

Депутаты согласились с основательностью такой тревоги и пошли к «космонавтам» договариваться о порядке выхода.

Так и получилось, по такому порядку. Но, увы, это ничего не изменило. Подлость, зло всё равно совершилось. Оставшихся повели не в 8 или 20 подъезды, а в противоположный выход, к набережной.

Первыми колоннами под конвоем «Альфы» через холл, на выход отправились не унывающие, полные достоинства защитники Дома. Шли они чётко печатая шаг, строго, будто чувствовали, что это их последний марш. Как на крыльях несло их духовное превосходство над «победителями». Но шли они прямо, торжественно, твёрдо.

За ними отправилась и последняя группа оставшихся ещё в Доме депутатов России, часть обслуживающего персонала Верхового Совета, прочие лица и те, кто счёл, что для совести и чести, если останутся жить, то чтобы не покалывали потом даже мелкие угрызения совести, лучше уйти с последними. Среди таких был и Николай.

18 часов 00 минут. Уже был вечер, когда бойцы «Альфы» вывели эту последнюю многочисленную группу из Дома Советов России. Люди вышли на прилегающую к Дому площадку, перед широкой лестницей, обращенной к Москве-реке. Под ногами хрустели куски стёкол, крошек белого мрамора и штукатурки стен, густо покрывавшем всё пространство около Дома.

За рекой – гостиница «Украина». Перед ней – сквер, а перед ним виднелись виновники сокрушительных разрывов и сотрясений Дома Советов – тяжёлые танки, расположившиеся у парапета набережной, прямо напротив Дома. Ещё ближе, уже на этой стороне набережной, куча бэтэров и войска в амуниции, с оружием.

Задержанное подразделение защитников Дома Советов, после тщательного ощупывания, осмотра, конвоиры повели к сходу гранитной лестницы, где внизу, на набережной стояло около десятка автобусов с дополнительным количеством конвоиров.

Впереди защитников шёл красивый, высокий, подтянутый мужчина в военной форме (не снял её, не переоделся, чтобы скрыться от расправы). Гордо, даже с вызовом, подбадривая, подавая пример соратникам, он вышагивал размашисто вперёд, к гибели, понимая, что она тут рядом.

Сети впереди расставлены, надёжные, неминуемые. И, несмотря на это, широк шаг впередиидущего. Свободен, как у вольного, породистого скакуна. Не плетётся, не спотыкается он и перед пропастью, о которой он знает, но не робеет.

Вот она, – порода России! Вот он, цвет, гордость, сила, будущее Её. Через минуты исчезнет с тела Её, покинет Её душа его прекрасная, вылетев через многочисленные пробоины пулевые из тела его ладного, здорового, сильного, которое изрешетят трусливые ничтожества в воинской амуниции, с оружием против безоружных. Трусы против храбрецов. Подлые рабы, против свободнейших, благороднейших сынов России.

Долго, восхищённо смотрел на них Николай, не в силах оторваться. Разболелась голова. Слезы сдавили горло. Горе обволокло сердце.

Еле оторвавшись взглядом от последнего парада цвета России, он почти не видя ничего впереди поплёлся догонять свою группу гражданских, пока не рассвирепели конвоиры и не решились на жестокие меры по отношению к нему.

«Поднимемся ли теперь когда? Сможем ли?

Может, уже никогда. Может, уже это – последние крохи золотого фонда, природного народного замеса использованы? Может это последние мальчики и мужчины – русаки уходят от нас в Царствие небесное с этой грешной, осквернённой пролитой кровью патриотов столицы, расхристианской русской земли».

Солнце светило прямо в лоб, навстречу появившейся из разбитых дверей большой группе людей, отсверкивая от осколков стекла. Вышедшие были ослеплены непривычным ярким светом заходящего солнца. Пришлось зажмуриться от последних, ярких лучей заходящего солнца. Ослепительные лучи били как раз оттуда с Кутузовского проспекта, с запада, откуда лупили по Дому и укрывшимся в нём, с той стороны реки тяжёлыми снарядами. Перед гостиницей «Украина» стояла дюжина новейших, отстрелявшихся уже за иудины сребреники, приплюснутых как болотные, жирные жабы танков.

«Да, мощно нас обложили. Прямо – гражданская война в Конго или Парагвае», – горько усмехнулся про себя Николай.

Предельно щедрое солнце пронизывало своими лучами, ярко выявляя всё вокруг; дома облепленные поверху снайперами и зеваками, мост пестреющий разноцветной толпой заполонивших его зрителей, войска с бронетехникой,.. и особенно ярко освещённую для них площадку перед лестницей на набережную реки – арену с жертвами.

Высвечивая всё до подробностей, светило как бы приглашало: «Смотрите, запоминайте всё покрепче! В том числе и вашу улюлюкающую подлость, дурь и низость. Чтобы потом не вопить: «За что нам!..» И тот образчик поведения, жизни человеческой, какой вы видите перед собой, на ступенях Дома Советов, по которым спускаются стройными колоннами защитников ДС и куда выводят оставшихся депутатов и граждан примкнувших к ним – последних защитников ваших прав и справедливости».

Конвоиры подвели выведенных к широкой лестнице, нисходящей к Москве-реке. Повсюду – на гостинице, напротив, слева, на крыше большого дома на улице Чайковского, на мосту перегороженном оцеплением милиции, ОМОНа и солдат, – находились большие скопления людей. Особенно на крыше дома, обширной, как внушительная арена стадиона – там просто не было свободного места. Как крыша выдерживала? Везде, отовсюду, с любопытством взирали на выходящих – как на диковинных зверей, ведомых укротителями. Бедные, вышедшие по приказу из-за штор трусы. Науськанные их тиранами-распинателями, размахивают они теперь угрожающе палками и железками на тех, кто пытался их освободить…

Совсем через короткое время, после этих событий, те, кто останется в живых из выходящих из горящего Дома, в свою очередь на вас будут смотреть. Как вы сопли пьяные размазывать станете из-за того, что обманули вас кумиры ваши «всенародно избранные», как обокрали, с работы прогнали, создали невыносимую жизнь… Смотрите с крыш, из-за углов и занавесок… Кроме этого вы ни на что не способны.

Николай оглянулся назад, на здание, ставшее таким родным, и ужаснулся. Все этажи цокольного, центрального здания горели. Беломраморный, белый, искрящийся, будто утёс из чистого снега Дом, был обезображен, объят пламенем и закопчён ядовито чёрным дымом. Как воронье смрадное крыло дым валил густо из его стен, оттуда вырывались рыжие языки бушующего в здании огня.

Вероятнее всего те, с кем был Николай вначале на восьмом этаже, поднявшиеся на крышу – сгорели. Во всяком случае, если они задержались там, то были отрезаны огнём от спасительного спуска. Если и спустились немного, им дальше огонь не дал спуститься ниже. Потому как горели сильно верхние десять этажей. Путь у них был только один – обратно наверх, к свежему воздуху, но и в ещё большее пекло. Многие, кто был не внизу, у Зала заседаний, а выше, наверняка задохнулись от дыма, сгорели там, как и все, кто находился выше 5-7 этажей.

Упокой Господи их души. Прости им всякие согрешения, вольные и невольные...

Тоскливо, жалко было покидать Николаю родной уже Дом. Тянуло вернуться в него обратно, и «будь что будет!..» Не подумал, а скорее почувствовал Николай зависть к тем, для кого всё уже было закончено: «Счастливые. Они уже Там. Надёжным, ярким путём спаслись. А ты вот копти здесь, продолжай накапливать грехи со всеми. У тебя такого шанса спастись, как у них – не будет.».

«Мужайтесь. Я победил мир».

(Ин. 16, 33).

С тоской и жалостью рассматривал Николай разбитое, горящее здание. Часы на крыше Дома замерли, остановились на отметке – 10. 05. Стыдно ему было смотреть в его пробитые проёмы, пустые окна, как в глаза предательски оставляемого Друга надёжно сохранявшего нас, как святыню, бегством оставляем мы басурманам на поругание этот храм стойкости.

Какой восторг для души испытали они все здесь, в этом Доме, теперь стыдливо уходящие отсюда… Какая любовь, забота друг о друге, самые высокие чувства испытывали они. Готовность служения общему до последнего вдоха, до отдания самих жизней своих с лёгкостью, радостью пережили они. Но не дожа̀ли, не дотянули, сдались и теперь жалкими группами, понуро расходятся под конвоем из разных подъездов, под презрительный свист и улюлюканье пьяной толпы и веселящихся лавочников. Оставляем одинокий, поруганный храм былой чести гореть, получаем злые усмешки.

«А для чего тогда сидели в там? Для чего подставили сей Дом под огонь и разрушение? Так, для куража?.. А погибшие? Они за что погибли? Почему мы не с ними? Почему оставляем их тела на пламя и поругание лужковских крематориев?

Или – или! Или стоять до конца, или не затевать бучи.

Но… мы уходим и пламя восстания, на радость бесам – гаснет, превращается в жалкие, тлеющие головешки.

Мы уходим…

Москвы сорок первого года, Сталинграда с которых начался отпор врагу, путь к победе – не получилось. Заглохло на первых оборотах сопротивления. Жаль. Мы оставляем плацдарм сопротивления. Оставляем на дальнейшее пленение страну, народ (наш род)…

Мы – уходим…

Больно, горько было смотреть и на гибнущее красивое, белоснежное здание. Много доброго, значительного совершалось в его стенах в сентябре-октябре девяносто третьего года… Ровные, красиво отделанные стены были в оспинах очередей, с вырванными кусками уродующих облик воронок от разрыва чудовищных снарядов. Что ещё необычно!.. Много наверху Дома оставалось не разбитых окон. Но абсолютно каждое из них, было аккуратно, методично, ровно в центре, пробито одной пулей и стекла окон этих, изнутри были белыми, будто их чем то забелили изнутри. Что это? Почему так?.. Загадка.

Слегка свыкнувшись со своей непривычной ролью объектов грандиозного зрелища, вышедшие тоже стали оглядываться назад, на Дом Советов.

Дом горел. Закопченный вверху. Сильно разбитый. Нижняя половина его, хоть и выщербленная с разной силы выбоинами, была по-прежнему сахарно - белой, но верхняя половина – густо черная. Из многих окон – чем ближе к крыше, тем больше, – пламя вырывалось из окон, образуя общую рыжую, коптящую стену.

Конечно же, закупленные расстрельщики в погонах стреляли не холостыми снарядами из танков и даже не просто боевыми, а снарядами особой разрушительной силы. Они размолотили, разворотили участки стен. Здание сильно повреждено. Сколько доброго, хорошего, значительного совершалось в нём за эти две недели! Как оно было красиво сооружено. Прямо – белый лебедь на берегу реки. И вот, оно обезображено, закопчёно. Средь бела дня. В центре Москвы, столицы крупнейшего государства Европы!.. И никаких протестов.

Воротилы «демократии» признались потом: «Если бы около Дома Советов было бы 70–100 тысяч людей, и не было бы провокаций со зданиями мэрии и Останкино, расстрел Дома Советов стал бы – невозможен». Не хватило количества праведников, чтобы город и страна устояли. Этой, сотой части Москвы, не оказалось. И обильная кровь пролилась. И устои государства – рухнули.

Судя по разрушениям и времени, которое держали оборону безоружные защитники, уходящим не стыдно было капитулировать, смотреть в глаза своей совести и чужой.

18 часов 15 минут. Ополченцы-защитники Дома выходили сами и шли к стоящим у лестницы автобусам, но за последними из них втискивались трое-четверо вооружённых омоновца. Вероятно, и там, внутри подъехавших автобусов, сидели тоже вооружённые конвоиры. Ясно: у всех видов подразделений здесь свои задачи и функции. Очень тёмные, и далеко не гуманные.

18 часов 25 минут. Из-под центральной арки ДС вдруг вылетел автобус ПАЗ и на бешеной скорости помчался вдоль здания в сторону улицы Чайковского. За ним гнались омоновский «газик» и две милицейские легковушки, непрестанно стреляя вслед. Погнался вслед за автобусом и БТР.

18 часов 30 минут. Плотно загруженные ополченцами-защитниками, тяжело осевшие львовские автобусы один за другим отъехали.

Оставшихся депутатов, сотрудников ДС и прочих «гражданских» лиц оставили ждать. Судя по заверениям «космонавтов», автобусы должны были вскоре, минут через пять–семь, прибыть обратно – за оставшимися. Метро, что «Баррикадная», что «Улица 1905 года», – рукой подать. Может, и действительно – автобусами безопасней. Вон сколько новорусских, лавочников или просто шпаны пьяной стоит под мостом и рвётся сюда, недвусмысленно жестикулируя и что-то резкое выкрикивая людям, стоящим под конвоем на широкой лестнице у реки. Хотя, может, и специально, для острастки, для того чтобы поверили выведенные, многочисленные зрители, и особенно засняли телевизионщики, что конвоиры – паиньки, защитники благородные осаждённых, ещё час назад ожесточённо стрелявших в находящихся в Доме Советов.

Автобусов нет и нет.

Прошло тридцать минут, сорок... час... а их всё нет! Яркое солнце на безоблачном небе совсем зашло за горизонт. Николай понял: что просчитался. Теперь уже наверняка, что вероломные, подлые кромешники дали приказ своему зверью, и те повезли защитников совсем не к метро, а скорее всего очень далеко. Подальше от глаз людских, от свидетелей. Уже полегли, наверное, под очередями убийц прекрасные мальчики, парни, мужчины, лучшие из лучших. Лежат они, сердечные, где-нибудь в подмосковном лесу, бульдозер сейчас вырывает для них безымянный, скрытый котлован. Но у Бога-то они не сокрыты! Он их, конечно, примет к Себе, утешит. Вечная им память…

Вечная память всем защитникам, последнего органа народовластия России, убиенным тогда и умершим от ран позднее… Вечная слава им и всем избитым, искалеченным омоновцами, милицейскими и военными – уцелевшим подранкам Дома, Останкино, площадей и улиц столицы, которые скончаются потом, а многие останутся жить, но на всю жизнь калеками, – вечная им честь и слава!

Белокаменные стены Дома Советов всё больше, на глазах чернеют от дыма и гари. Выведенные осаждённые стоят. Ждут. Разговаривают между собой вроде бы на отвлечённые темы, но предельно напряжены. Что замыслили ещё по отношению к ним сатанинские власти?..

По разному и внешне ведут себя конвоируемые. Депутат Константинов спрятался под чепчик-капюшон и опасливо выглядывает оттуда. Исаков же, Павлов и Бабурин ходят открыто, с достоинством.

Высокие парапеты лестницы не защищают от снайперов, но предохраняют от пьяной толпы. По одиночке и группами «смелые» ухари хотели вскарабкаться, их неспешно оттеснили солдаты оцепления.

Многим казалось, что опасное – позади и они беззаботно беседовали между собой. Лишь немногие предчувствуя недоброе, молча внимательно взирали на происходящее.

Некогда активный, храбрый депутат Константинов, прикрывшись капюшоном, сжавшийся стоял уединённо в общей массе, стараясь быть никем незамеченным. Явно, что просто так их выпустить не хотят и что-то замышляют, а может и готовят недоброе.

Долгое ожидание продолжается. Автобусов нет. Стрельба слева и справа. Стрельба в районе Трёхгорки. Стрельба и выстрелы и около выведенных узников. Время от времени им приходится приседать и прятаться за высокими, боковыми гранитными стенками лестницы… Разрывы и автоматные очереди вокруг, близко и вдалеке, повсюду…

Наконец, через полтора – два часа стояния на пронизываемой ветрами лестнице Дома Совета, в сгустивших вечерних сумерках, закоченевших людей «космонавты» повели направо, вдоль набережной, к большому, сталинских времён дому.

На ходу один из уважаемых пожилых депутатов России приблизился к старшему конвоиру, спросил его:

– И куда вы нас ведёте?

– Туда… – хмуро ответил тот и указал неопределённо рукой вперёд, в том направлении, где никакого метро не было.

– Вы нам гарантируете жизнь?

Только тут прозвучала правда.

– Нет, – негромко, определённо ответил старший конвоир.

«Прежде всего того возложат на вас руки, и будут гнать, предавая в синагоги и в темницы, и поведут к правителям и владыкам за имя Мое. Будет же это вам для свидетельства.

Итак положите себе на сердце, не обдумывать заранее, что отвечать. Ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить, ни противостоять все противящиеся вам. Преданы также будете всеми; и некоторых из вас умертвят. И будете ненавидимы всеми за имя Мое. Но и волос с головы вашей не пропадет.

Терпением вашим спасайте души ваши».

(Лк. 21, 12-19).

(По книге священника Виктора Кузнецова «Расстрел»)

4 октября 2022 Просмотров: 3 189