Дочь моя!.. Републикация. Игорь Колс

Эту историю я услышал от монахини Фотины, человека редкой душевной красоты и верной служительницы находящегося ныне в заточении Патриарха Иерусалимского Иринея, современного исповедника Истинной Православной Церкви Христовой. 

Слава Богу за все!

Слава Богу за скорбь и за радость!

Св. Иоанн Златоуст

- Да как вы не понимаете, доктор? Она ведь дочь моя! Кровь моя! Часть меня! – воскликнул в сердцах Майкл Джонс.

Доктор, человек почтенного возраста, с аккуратной седой бородкой и такими же усами и волосами, в задумчивости опустил голову, сидя на диване в роскошной гостиной хозяина дома в Лос-Анжелесе, будто размышляя, произнес негромко:

- Вы, Майкл, состоятельный человек, сами прошли немалую жизнь, вам ведь уже за пятьдесят. Вы знаете, что современная медицина не в состоянии излечить многие болезни.

- Да бросьте, доктор, рассказывать мне про современную медицину и современные болезни! Я сам про них все знаю! Все эти современные болезни вылезли из пробирок Пентагона! Значит, в других пробирках есть и лекарство от них! – махнул рукой Майкл Джонс и в запальчивости вскочил со своего кресла.

Доктор многозначительно вскинул глаза и с удивлением посмотрел на собеседника.

Майкл Джонс обошел кресло и медленно опустился в него, показывая всем видом, что потерял силы от разговора.

Доктор Филипс молчал, давая своему клиенту возможность высказать, что накопилось у него на душе. Он знал Майкла с его детства. Родители Майкла выбрали молодого Филипса своим семейным врачом, когда он только начал практиковать. Он помнил Майкла, когда он женился, помнил, как принимал роды у его жены. Помнил, как Майкл проводил свою супругу в последний путь и, как остался с семилетней дочкой, которую воспитывал один все эти годы. Помнил, как поставил страшный диагноз его дочери, когда той исполнилось тринадцать лет. 

Помнил, как лечил ее последние четыре года и помнил, как сам, отвечая на вопрос Майкла, сколько ей осталось жить, сказал, что не больше года. Теперь прошло полгода с тех пор, и семнадцатилетняя Стефани уже не вставала с постели. Отец кормил ее с ложечки, она уже ничего не говорила. Всем было ясно, что конец близок.

- Доктор Филипс, - Майкл смотрел на доктора с искренней надеждой. – Помогите. Я заплачу, сколько бы это ни стоило. Все свое состояние положу за ее жизнь. Мне без нее ничего не надо! Вы же имеете связи в медицинских верхах. Поговорите с ними. Уговорите. Начните разговор со ста миллионов.

- Майкл, дорогой мой, вы же знаете, что от Спида умирает много богатых людей, и никакие деньги не помогают.

- Доктор, пожалуйста, объясните им, что это невинная душа, пусть помогут, - продолжал Майкл, не желая слушать доводы собеседника.

- Майкл, поймите меня, я старый человек. Я хорошо понимаю вас. Я также, как и вы, не люблю терять надежды... Но в данном случае...

Доктор Филипс возвел глаза к потолку и вздохнул.

- Доктор, вы мне указали на небо? Не хотите ли вы сказать, что вы верите в Бога? – по лицу Майкла Джонса пробежала ироничная ухмылка.

- Утопающий за соломинку хватается, - сказал, будто оправдываясь, доктор Филипс.

- Вы – человек науки! Призываете меня обратиться к Богу? Я не могу поверить своим ушам, доктор! Может, я уже помешался от горя? Столько лет я знал вас и подумать не мог, что услышу от вас такое!

Майкл опять подскочил с кресла на свои тонкие, длинные ноги и показал своим видом, что аудиенция окончена.

- Я не хотел вас обидеть, Майкл, - доктор встал следом. – Но вы сами упомянули про душу... Простите меня...

Доктор, несколько сутулясь, пошел к выходу.

Майкл вышел за ним и, идя чуть сзади, провожал его к автомобилю, запаркованному при въезде в поместье, перед огромной круглой клумбой с цветами, где обычно оставляли свои машины зависимые люди или прислуга.

Когда доктор сел за руль, Майкл наклонился к нему и сказал тихо:

- Извините меня, доктор, но мы ведь, право, в двадцать первом веке...

Когда машина доктора скрылась из виду, Майкл все продолжал стоять за воротами своей усадьбы. Возвращаться в дом не хотелось. Каждый еле слышимый стон дочери сводил его с ума. Он никак не мог смириться со своей беспомощностью. После смерти жены его состояние многократно увеличилось, и он считал, что с такими деньгами он может все. 

В дочь он вложил всю свою эгоистичную любовь и любил ее, как свою часть, свою кровинку. Теряя ее, он терял себя, веру в себя, веру в свое могущество, в свой капитал и в свои возможности. Терялся и весь смысл его эгоистичной жизни, указывая ему на бессмысленность его бытия. В Бога Майкл не верил и считал, что религия только для слабаков. 

Занятый своими мыслями, Майкл пошел вдоль соседских усадеб. Он миновал свою улицу, повернул за угол и шел уже по не столь богатому району, как его. Здесь его знали все жители как местного богатея, впрочем, и он знал многих. На лужайке, перед последним домом на улице, он заметил человека в темно-синей рясе, который с кем-то беседовал, стоя у ограды своего поместья. Майкл знал его. Это был русский дьякон - отец Петр, с которым Майкл в раннем детстве немного дружил, как дружили между собой все соседские мальчишки.

Майкл задумался об отце Петре. Он вспомнил, что отец его был священником, что в семье его было много детей. И все были верующие. Петр, играясь в детстве с Майклом, налагал на себя крест, когда речь заходила о чертях или нечистой силе, и Майкла это забавляло.

Майкл подошел к его дому, в тот момент, когда отец Петр попрощался со своим гостем. Отец Петр, заметив Майкла, поднял руку в знак приветствия, и Майкл ответил ему вялым жестом. Отец Петр вышел ему навстречу и поинтересовался состоянием дочери, о болезни которой в последний год знала вся округа.

- Не спрашивайте, отец Петр, - Майкл еле сдерживал слезы. – Вот видите, из дома бегу, не могу слышать ее стоны, видеть ее мучения.

- Майкл, мы знаем друг друга с детства. Я понимаю, что слова утешения могут только раздражать... Я вижу, что переживания изводят вас...

- Отец Петр, - Майкл дотронулся до края рукава его рясы. – Мне страшно. Мне никто не может помочь. От беспомощности мне приходят в голову ужасные мысли. Я боюсь сам себя! Неужели нет выхода?

- Майкл, когда человек открывает свою душу другому, то он отдает половину своего горя, то есть делит его с другими. Это необходимо каждому. Я вижу вам этого не хватает, - ответил отец Петр.

Майкл потянул отца Петра за руку на скамейку, которая была встроена под резным деревянным козырьком при калитке, ведущей в усадьбу и, не успев присесть, быстро заговорил, будто торопясь выплеснуть из себя, что жгло его внутри:

- Отец Петр, мне приходят мысли в голову убить ее. Я не могу и не хочу видеть ее страдания, я не могу сознавать свою беспомощность, ничтожность...

Из глаз Майкла покатились слезы. Отец Петр взял его руку в свои и прошептал:

- Но, но, Майкл, надеюсь, вы это несерьезно?

- Серьезно, очень даже серьезно, отец Петр. Я даже врача уговаривал сделать ей укол, но он отказался...

- Послушайте, Майкл, вы говорите, что нет уже никакой надежды и вы ничем не можете помочь своей дочери. Видя ваше состояние, я думаю, что вам лучше побыть без нее. Годы ее болезни измотали вас. Вам просто необходим отдых. Через неделю я уезжаю на Святую Землю с паломниками. Если хотите, присоединяйтесь. Мы едем всего на девять дней. Оставьте людей присматривать за Стефани, пусть доктор навещает ее. Я уверен, что так будет лучше для всех.

Майкл смотрел на отца Петра, не отрываясь, и чувствовал вкус слез на своих губах. Он понимал, что его приглашение не случайность, что встреча с ним имеет какое-то значение. Второй раз в день ему напоминают о Боге, существование которого он всегда отрицал. Майкл торопливо провел кулаком по лицу, стирая слезы, и поспешно сказал:

- Еду, еду с вами, отец Петр!

Когда самолет приземлился на Святой Земле, Майкл в группе из десяти паломников вышел из аэровокзала. Он почувствовал теплый сухой воздух, проникший в его легкие, и подумал, что принял правильное решение, оставив Стефани. Приятная мысль поселилась в мозгу, что по приезду домой все будет позади. Майкл удивился ей и решил, что, должно быть, Стефани уйдет из жизни к его возвращению, и окончатся эти мучения.

Посещая святые места, Гроб Господень, Майкл иногда, повторяя за паломниками, несуразно крестился и кланялся. Ему все казалось таким наигранным, выдуманным, он удивлялся простой вере людей, которые так искренне лобызали мраморные плиты, колонны, прикладывались к иконам. «Какие странные», - думал он, наблюдая, как они на коленях пятились из Кувуклии.

Пробежала неделя, где каждый час был заполнен всевозможными поездками и турами по монастырям, храмам и другим местам, где бывал Господь и Пречистая Его Матерь. Майкл на какое-то время совсем позабыл, что ждет его дома и, когда заговорили о предстоящем отъезде, он будто очнулся от сна. Он вспомнил о Стефани. Всю неделю он не звонил домой и отключил свой сотовый телефон, чтоб его никто не беспокоил из Америки. Сейчас ему показалось, что прошла вечность. Он лихорадочно набрал номер доктора Филипса и через два гудка услышал его спокойный голос: «Я слушаю».

- Доктор Филипс, это Майкл Джонс, - начал он разговор.

- Майкл! – на другом конце раздался радостный голос доктора. – Я так и знал, что это вы! Стефани в порядке! Ее состояние не ухудшилось...

- Доктор, - растерялся Майкл Джонс. – Я думал, что все уже позади...

Наступила пауза. Стало понятно, что на другом конце доктор осекся.      

- Я приезжаю через два дня, - сухо бросил в трубку Майкл Джонс и отключил телефон.

За день до отъезда Майкл Джонс с паломниками отправился в монастырь Святого Георгия Хозевита, жившего там в шестом веке. Монастырь был в часе езды от Иерусалима и находился в пустынном ущелье. Дорога, ведущая от автострады в сторону монастыря, была пыльная и заброшенная, камни постоянно стучали по дну машины. Майкл Джонс ругал себя, что согласился на эту поездку. Вдобавок к отвратительной дороге, которую преодолели на машине, оказалось, что другую часть пути надо спускаться в ущелье пешком. Майкл клял себя, что ввязался в эту историю. Новость из дома усугубляла его настроение, вероятность снова наблюдать страдания дочери сводила с ума.

Добравшись до монастыря, паломники сразу пошли приложиться к мощам святого. Монахи, видя, что с посетителями священный сан, любезно оставили их в комнате с ковчегом, даруя возможность наедине помолиться и обратиться к святым, почивающим здесь с давних пор.

Майкл, наблюдая, как верующие прикладывались к мощам, брезгливо косился в их сторону и фыркал про себя: «нашли, что целовать, кости...».

В момент, когда паломники стали выходить из помещения, Майкл остался один в комнате с мощами. Шальная мысль мелькнула в его голове, если дать дочери этой нечистоты, то больная, должно быть, сразу представится. И, главное, никто не обвинит его...

Сам, не сознавая свои действия, он быстро вынул из кармана швейцарский нож, который всегда носил с собой, взял другой рукой косточку из ковчега и поспешно стал скоблить ее в пустой пакет из- под орехов, который был у него. Увидев, что в пакете набралось наскобленной пыли треть чайной ложки, он воровито положил кость на место и, кланяясь, стал пятиться к выходу, пряча руки в карманах.

Летя домой в самолете, Майкл, держа руку в кармане, хрустел пакетиком. Мысль о таком выходе казалось ему очень удачной. Он даже пребывал в хорошем настроении.

Приехав из аэропорта домой, Майкл, откланиваясь прислуге, торопился к кровати Стефани. Держа ее руку в своей, он смотрел на ее изменившееся за эти годы лицо. Маска смерти уже отпечаталась на ее когда-то милом и жизнерадостном лике.

- Стефани, это я – папа, - сказал Майкл, борясь со спазмом в горле, который предвещал рыдание.

Стефани издала стон и приоткрыла рот, показывая, что жаждет. Майкл торопливо поднес ложку к графину с водой и в этот момент вспомнил о порошке, который привез с собой из монастыря. Он достал его из кармана и посыпал на ложку.

- Дорогая, пей, тебе станет легче, - сказал Майкл дочери, вливая воду в ее приоткрытый рот.

Глотательное движение умирающей подсказало ему, что порошок с жидкостью попал в нее. Стефани сразу заснула. Майкл с чувством выполненной миссии отошел от нее.

Больная, как ему показалось, перестала стонать. Вечером, отпустив прислугу, он решил не заходить в ее комнату и, пройдя мимо ее двери, зашел в свою спальню. В самолете он совсем не спал, как не мог спать ни в поезде и ни в любом другом транспорте. Сейчас, лежа в постели, он почувствовал, как приятная истома охватила его, погружая в глубокий сон.

Ночью Майклу снился сон, что дочь зовет его. Он пытался понять, как это может быть, ведь больная уже не говорила, и силой воли вытягивал себя из кошмара.

В ужасе подскочив в постели, Майкл понял, что Стефани зовет его наяву. Он четко слышал ее крик: «Папа! Папа!» От страха он почувствовал, как волосы зашевелились на голове, а тело онемело. «Какой жуткий кошмар!» - подумал Майкл, не в силах больше бороться с происходящим. И вдруг в комнате дочери что-то упало. Майкл подскочил с кровати и едва живой бросился в спальню Стефани.

От увиденного он чуть не лишился чувств. Стефани стояла посреди комнаты в своей голубой пижаме и тянула руки в его сторону. Майкл схватился двумя руками за косяк двери и подумал, что это привидение. «Боже! Я убил свое чадо. Это наказание мне!» - пронеслось в его голове.

- Папа, папочка, кто эти люди?! – обратилась к нему дочь и провела рукой вокруг.

Майкл пришел в себя. Он понял, что пред ним стоит его дочь, встав со смертного одра, а не привидение, и ждет его помощи.

Овладев собой и все еще держась руками за дверь, он обратился к ней слабым голосом:

- Какие люди, доченька? Здесь нет никого! Успокойся!

- Папа, разве ты не видишь этих людей? Вот они! Стоят вокруг меня в черных одеяниях. Лица их светятся, как солнце! – в волнении спросила отца Стефани.

- Майкл понял, что происходит, что-то сверхъестественное и, набирая силы, спросил:

- Какие люди, Стефани? Я не вижу никого!

- Вот человек, что поднял меня за руку с постели и сказал, что я больше не больна, стоит среди них! – Стефани указала в сторону между собой и отцом.

Какая-то догадка мелькнула в голове Майкла, и он, все еще не понимая, что происходит, закричал дочери:

- Спроси, спроси его, кто он!

- Кто ты? – с ноткой такого же волнения в голосе, как и у отца, обратилась Стефани к невидимому для Майкла гостю.

- Георгий Хозевит, - услышала она четкий ответ.

- Георгий Хозевит! – Стефани громко повторила для отца имя ночного посетителя.

- Кто эти люди с тобой? – спросила опять Стефани.

- Братья мои во Христе! – ответил ей светозарный муж.

- Братья во Христе?! – воскликнула Стефани.

Майкл упал на колени и зарыдал. Дочь бросилась к нему и обняла его:

- Папа, что с тобой?

- Родная моя, ты жива! – рыдал ей в ответ отец.

Доктор Филипс, узнав о чудесном исцелении Стефани от какого-то порошка, который привез из Иерусалима Майкл, чуть ли не требовал его для проведения анализа. Майкл улыбался. Всю правду он рассказал только отцу Петру, который согласился быть крестным ему и Стефани.

У Майкла и Стефани началась новая жизнь. Первым делом они проложили прекрасную дорогу до самого монастыря.

Сидя в своем кресле и изучая писания, Майкл умилялся миру, созданному Творцом. После крещения он будто прозрел, увидев жизнь в другом свете. Дивясь делам Господа, он все чаще восклицал: «Дочь моя! И спасла меня...!»