Быть патриотом России значит желать ей духовного возрождения. Подобное пожелание, звучащее как с высоких трибун, так и в разговорах за чашкой чая, - характерная черта современной эпохи. Она подчеркивает трагичность момента: если страна нуждается в возрождении, значит, дело обстоит поистине ужасно. Духовное состояние России - стояние на краю бездны.

В то же время пожелание возрождения означает, что избавление мыслится возможным. И это вселяет надежду. Мы ожидаем возрождения, и этим приближаем его. Слова создают семантическое поле, притягивающее смыслы. Одно слово цепляет другое, выстраивается контекст, формируются установки, задаётся система координат.

Но для того, чтобы возможное стало действительностью, одних слов недостаточно. Нужны поступки, соответствующие достигнутому пониманию, реальное движение в том направлении, которое было описано словами. И вот тут мы обычно попадаем в интеллектуальный тупик. Мы никак не можем выйти за рамки модели социального действия. Ещё с советского времени, с эпохи господства марксистской философии, принято считать, что социальное - это основа, а личное формируется как результат воздействия социального. Поэтому мы сразу пытаемся воздействовать на сферу публичного, перепрыгнув уровень персонального бытия. Вместо воспитания (и самовоспитания) у нас предпочитают заниматься пропагандой. Иногда такой подход может и сработать, но в некоторых случаях он категорически противопоказан. И духовное возрождение - как раз такой случай.

Мы тщимся обеспечить духовное возрождение с помощью регулирования публичного пространства. Предполагается, что если публично поощрять и поддерживать нечто, что мы считаем правильным (например, с нравственной точки зрения), оно сможет укрепиться и возобладать. И в какой-то мере это действительно так. Проповедь добра необходима. Множество проводимых мероприятий заслуживает самой высокой оценки. Не было бы их, публичное пространство оказалось бы полностью несовместимым с нравственной ориентацией личности. Но и сегодня человеку, заботящемуся о своей нравственности, в публичном пространстве довольно непросто. Постоянно приходится чем-то поступаться, идти на моральные компромиссы, использовать принцип «икономии». Это происходит, потому что наряду с проповедью добра, в сфере публичности пребывает и то, что принадлежит пороку. Порок не просто присутствует в публичном пространстве, он явно преобладает. Очевидно, что подлинное духовное возрождение в подобных условиях невозможно.

Современный либеральный подход допускает, что человек может предаваться любому пороку, если он не принуждает к чему-либо других людей. Порок предосудителен, лишь когда он превращается в преступление против личности. Грань принуждения - довольно тонкая, в одном случае информационное воздействие может расцениваться как принуждение, в другом - соблазнение к недостойному поведению не считается преступлением. Многие пороки не выходят за рамки личностного пространства (такова, например, жадность). По отношению к ним либерализм занимает индифферентную позицию: какой бы ни была степень тяжести подобного нравственного недуга, в какой бы поведенческой модели это ни проявлялось, пока нет нарушения воли других людей, это поведение социально допустимо. А значит, и пропаганда таких пороков не является преступлением.

Падшесть человеческой природы проявляется, в частности, в том, что порок стимулирует человека быстрее, чем добродетель. Добродетель требует участия нашей воли, а порок часто существует на уровне рефлекса. Опираясь на пороки, нами легче управлять и манипулировать. В том числе - побудить сделать покупку. Покупая, мы обеспечиваем прибыль продавцу, а прибыль - и главная движущая сила, и центральная ось капиталистической экономики. Продавец, взывающий к порокам покупателей, быстрее реализует товар и получит бóльшую прибыль. Поэтому пропаганда порока неотделима от капиталистической системы. Вся реклама и значительная часть маркетинга построены на эксплуатации склонности человека к греху. Либерализм, являющийся идеологией капиталистического уклада, никогда не допустит полного запрета пропаганды порока, иначе владелец капитала останется без привычного инструментария, с помощью которого он управляет продажами. В результате, в условиях капитализма любые ограничения, вводимые для защиты нравственности, всегда будут неполными и недостаточными. Нравственный человек не нужен и опасен для капитализма, поскольку его поведение будет последовательно нерыночным. Любая борьба за нравственность при господстве капиталистического уклада будет неизбежно профанироваться и выливаться в скорее символические, чем реальные действия.

Но представим себе, что социальная среда выстроена так, что в ней нравственное поддерживается, а безнравственное ограничивается и пресекается. Будет ли этого достаточно, чтобы духовное возрождение состоялось? Нет.

Если все стимулы духовного действия принадлежат лишь сфере публичного, собственно духовное действие так и не начнётся. Субъектом духовного является не общество, а человек. О духовном состоянии общества мы можем говорить лишь как о некой проекции духовного состояния его членов. Если люди ведут духовную жизнь, то это отражается и на общественных отношениях. Но если в людях ничего не происходит, все потуги общества простимулировать модель «правильного» поведения окажутся симуляцией - либо пиар-кампанией, своего рода информационной шумовой завесой, либо (в лучшем случае) добросовестным социальным самообманом.

Мы можем бесконечно долго обсуждать необходимость духовного возрождения, прилагать усилия по созданию для этого в обществе необходимых условий, но продуктивность подобной деятельности стремится к нулю. Единственный реальный путь - это заниматься духовным состоянием конкретного человека.

Персональное духовное возрождение

Таким образом, мы приходим к мысли, что духовное возрождение страны - это не социальный процесс, это некое суммарное качество возрождения душ её граждан. Нравственное состояние общества является следствием нравственного состояния каждого из нас. Борьба за нравственность как таковую, за нравственность вообще, может быть, и вдохновляется лучшим, что в нас есть, но результат подобной борьбы будет ничтожен.

Если же мы обращаем свой взор к персональному нравственному состоянию, то тут возможно только две позиции: это позиция воспитателя по отношению к воспитаннику или позиция каждого в отношении самого себя.

Воспитание нравственности - одна из основных составляющих воспитания вообще. Воспитание не может осуществляться как типовая операция, или как поточное производство. Тем более это справедливо для нравственного, духовного воспитания. Задача воспитателя - пробуждать совесть, воздействуя на своего подопечного так, чтобы человек, обращаясь к вопросам, требующим нравственной оценки, не выходил из состояния искренности. Подобная деятельность невозможна без плотного контакта друг с другом, а также без взаимного доверия и максимальной открытости воспитанника. В идеале такую задачу решает священник, являясь пастырем для своего стада и духовным отцом для своих чад. Долгое время близким аналогом была также фигура учителя.

Сегодня, вроде бы, у нас опять заговорили о том, что учитель должен заниматься, в том числе, и воспитанием. Но общая ситуация в образовании такова, что авторитет учителя продолжает падать. Замученные различными инновациями и бюрократическими изысками учителя уже не находят ни времени, ни сил на душевный контакт с учениками, довольствуясь формальными методами оценки их знаний. Однако ученик поначалу неизбежно тянется душою к учителю, поэтому воспитательный потенциал из учительства не выкинешь. Учитель может воспитывать, а потому - в идеале - должен это делать. Но для того, чтобы заниматься подобной работой, нужен талант. И не только. Апостол Иаков писал: «Братия мои! не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению...» (Иак., 3:1).

Ответственность воспитателя велика. Для того чтобы заниматься взращиванием нравственности в других, надо уметь отслеживать собственное нравственное состояние, грубо говоря, самому быть нравственным человеком. В противном случае велик риск, что вместо добра ты будешь сеять в душах доверившихся тебе плевелы порока. Единственное учительство, от которого нельзя уклониться, - это воспитание собственных детей. Впрочем, дети, возможно, нам даются также и для того, чтобы мы нравственно росли вместе с ними. Становясь родителями, мы неизбежно начинаем предъявлять к себе новые требования и серьёзнее относиться к их соблюдению.

Однако родительство, как и учительство, это - дополнительные, необязательные опции. Необходимость нравственного воспитания, которая ими предусматривается, касается далеко не всех.

Главным условием духовного возрождения России является другое, а именно - нравственное воспитание каждым самого себя.

Для этого необходимо осознать своё несоответствие известным нам нравственным требованиям, захотеть измениться и начать корректировать своё поведение. Путь давно известный. Православные христиане призваны идти именно этим путем - через покаяние, получая помощь в Таинствах Исповеди и Евхаристии, под чутким руководством духовных наставников. Однако порою значимость духовной жизни (а описанное выше, собственно говоря, и есть духовная жизнь) не воспринимается в полной мере. Бытует мнение, что то, что происходит в душе конкретного человека, имеет смысл только для него самого. Мы с готовностью произносим фразу, что наша духовная жизнь это наше личное дело. И это действительно так. Никто не проживет нашу жизнь за нас, и разобраться внутри себя можем лишь мы сами, потому как для этого нам придётся совершить множество персональных нравственных выборов. Однако то, что мы и только мы отвечаем за нашу духовную жизнь не означает, что последствия сделанных нами выборов больше никого не коснутся. Каковы мы внутри, таковы и снаружи. А, следовательно, путь, по которому мы идем, меняясь в худшую или в лучшую сторону, становится мощнейшим фактором изменения мира вокруг нас.

Более того, иные способы изменить мир, в той или иной степени иллюзорны. Когда мы организуем какие-либо социальные изменения, вынося своё собственную личность за скобки, мы не даём тому, что возникает, надёжного фундамента. Нам сложно быть принципиальными и последовательными в том, что не исходит из нас самих. Если наша субъективность не гармонирует с создаваемой объективной реальностью, она неизбежно будет её разрушать. Вспомним из Евангелия: «что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.» (Мф. 7:3-5) Это не только обличение, но и рецепт. Изменив себя, можно помочь другому, а такая помощь с определенного момента становится уже социальным действием (количество переходит в качество). Таким образом, ключ к позитивным социальным изменениям - в работе над собой.

Мы не желаем идти этим путем, поскольку нам кажется, что так ничего не добьёшься. Нас впечатляют большие числа, а мы сами, как ни крути, единичны, чтобы с нами ни произошло, мы так и останемся единицей. Из единиц складываются множества, но это процесс долгий. К тому же, нам не хочется ему доверять, так как, вставая в общий ряд, будучи лишь одним из многих, мы, вроде бы, уже не можем им управлять, а нам кажется, что мы вправе и в силах управлять значимыми процессами. Если эту психологию как следует поскрести, то обнаружится властолюбие: нам хочется управлять другими, чувствовать свою власть. А если это ощущение власти объявить вне закона, то и мотивация к борьбе за лучшее если и не пропадает совсем, то снижается, и весьма значительно.

Кризис нашего времени как раз во многом вызван именно потерей готовности у большинства людей быть единицами - то есть трудиться на своем месте, видя лучшее в должном исполнении своих обязанностей, а не в карьерном росте. Поэтому и выход из кризиса состоит в переносе центра своей жизни внутрь себя, в сосредоточении на тех изменениях, которых мы можем достичь на этом поле, поскольку, в конечном счете, мы отвечаем перед Богом именно за состояние своей души, а не за что-то иное. А всё остальное - приложится.

Социальная справедливость как личная модель поведения

Принцип совершения социального действия через личное отношение может быть применён и к социальной справедливости. Более того - он должен быть применён именно здесь, поскольку иного пути к реальной социальной справедливости, как мы убедились, не существует. Между тем, последовательно сохраняемая личная позиция в случае, если её будет придерживаться достаточно большая часть населения, способна дать серьёзный социальный эффект.

Общая формула тут выглядит довольно простой: необходимо всегда и во всём стремиться быть справедливым, то есть поступать по правде. Однако механизм реализации личной справедливости простым не получается. Поступать по правде нам мешают личные предпочтения, которые, по сути, являются проявлениями эгоизма. Поскольку эгоизм в нас укоренён весьма глубоко, нельзя сказать, что вот завтра я вдруг избавлюсь от предвзятости и буду поступать исключительно справедливо. Глубина собственной несправедливости может раскрываться перед нами лишь постепенно, по мере обретения навыка оценки собственных действий. Это нужно учитывать - наша текущая оценка ситуации, скорее всего, повреждена эгоизмом, а стало быть, совершаемые нами поступки идеалу справедливости не соответствуют. Мы, как правило, несправедливы. И речь может идти лишь о сокращении меры собственной несправедливости. То, что нам удалось обнаружить нечто несправедливое в собственном поведении или предшествующей ему интерпретации ситуации, нельзя считать финальной победой (есть вероятность, что наше восприятие по-прежнему повреждено, просто мы ещё не созрели до выявления ещё какой-то несправедливости), но всё равно является значимым результатом.

В отличие от иных упрёков совести, выявление в себе несправедливости неизбежно имеет социальную проекцию. Несправедливость выражается в нашем отношении к другим. Если нам удаётся хоть как-то исправить эту свою погрешность, то это сразу сказывается на других людях. Социальный эффект достигается, даже если мы не выходим за рамки элементарного бытового общения. Несправедливость разрушает социум, разрывая межличностные связи. Почувствовав несправедливость, человек обижается, замыкается в себе, становится сам склонен к несправедливым поступкам. Бытовое общение, в котором несправедливое отфильтровывается, укрепляет социальные структуры, способствует восстановлению социальной ткани - люди начинают больше неформально общаться, доверять друг другу, открываются новые возможности к совместной и продуктивной деятельности. А этого нам в последнее время так не хватает!

Не менее важен результат, который достигается при профессиональном общении. Где бы мы ни работали, нам, так или иначе, приходится пересекаться с другими людьми, выполняя наши служебные функции. И здесь мы также бываем несправедливы. Любые шаги по преодолению этой несправедливости способствуют созданию качественно новых производственных отношений.

Такой подход - от справедливости - отличается, например, от марксистского подхода, при котором рассматриваются интересы различных сторон, чаще всего не совпадающие друг с другом и нередко находящиеся в противоречии. Интерес безнадежно эгоистичен. При опоре на интерес борьба неизбежна - не обязательно в радикальных формах, это может быть тривиальное перетягивание одеяла на себя (например, получение каких-либо дополнительных преимуществ по договору). Следование принципу справедливости подрезает крылья у капиталистической мотивации. Безудержное стремление к максимизации прибыли должно наталкиваться не на рыночные ограничения, которые легко продавливаются наиболее сильными игроками, а на возражения совести.

Тут следует оговориться, что справедливость в производственных отношениях должна оцениваться по безусловным критериям нравственности, а не по относительным критериям достигнутых договоренностей. Так, можно было бы сказать, что справедливость определяется соответствием наших действий написанному в договоре, инструкциях или прочей документации. Если не нарушаешь договора, стало быть, действуешь справедливо. Однако это лукавство. Наличие в документе подписи другой стороны или визы начальника не означает, что бумага составлена справедливо. К тому же изложенное в бумаге - это общая норма, не предусматривающая специфичности конкретной ситуации. И, следуя такой норме и будучи в принципе правым, легко оказаться несправедливым именно в данном случае.

Поскольку сегодня в основу профессиональной деятельности положены принципы, игнорирующие понятие справедливости, а фундаментом современной экономики является мотив извлечения прибыли, то любая попытка ввести справедливость в число основных критериев, будет вызывать сопротивление всей системы. Гораздо проще действовать по устоявшимся правилам, нежели пытаться прислушиваться к голосу совести. В экономическом плане желающий поступать справедливо обречен на финансовые потери и аутсайдерство в конкурентной борьбе. То есть путь восстановления справедливости собственных поступков в профессиональной сфере - это своего рода подвиг. И немалый.

Но последствия такого подхода могут быть поистине впечатляющими. Особенно в том случае, если по роду занятий приходится ежедневно общаться с большим количеством людей, - например, обслуживать поток посетителей. Каждый в этом потоке, соприкоснувшись с несправедливостью, укрепляется в мысли, что и его личная несправедливость вполне допустима. Но если посетитель будет чувствовать, что тот, кто решает его дело, подходит к нему не формально, а действительно пытается помочь (только такой подход и есть истинно справедливое отношение), то человек, во-первых, обрадуется, а во-вторых, при некотором закреплении опыта и сам будет стараться аналогичным образом решать вопросы других.

На бытовом языке человек, не оставшийся к нам равнодушным, называется добрым. Подлинная доброта, конечно, есть нечто большее, - когда человек, забывая о себе, живёт для другого. Это - вершина добродетели, но путь к ней начинается со справедливости: мы должны отнестись к другому как к человеку (поскольку он и есть человек), а не как к объекту, предмету или информационной помехе.

Эффект от ущемления личной несправедливости возрастает тем больше, чем выше позиция человека, который решается следовать этому методу. Начальствующий должен приложить особенные усилия, чтобы ввести справедливость в список своих приоритетов, так как это приведет к пересмотру привычных критериев эффективности его собственной деятельности. Но зато социальная значимость стремления к справедливости в этом случае будет особенно велика и видна, что называется, невооруженным взглядом. При распространении такого подхода «наверх», мы получим справедливые законы, праведный суд, менеджеров с человеческим лицом, способных видеть человека, а не только отдачу от инвестиций.

Единственно реальный путь

Это выглядит несколько утопично, не правда ли? Но все остальные конструкции социальной справедливости - ещё бóльшая утопия. А данный путь, несмотря на всю его кажущуюся утопичность, предельно конкретен. По нему может двинуться каждый, кем бы он ни был. И в любой момент времени. Главное - не оглядываться по сторонам, не соизмеряться с тем, следуют ли этим путём другие, а просто идти самому. И в какой-то момент количество обязательно перейдёт в качество, и окружающая нас социальная реальность начнёт меняться. Мы можем даже и не заметить, что изменения происходят. Просто жизнь постепенно станет другой. И мы почувствуем себя комфортно (духовно комфортно), словно, наконец, пришли в надлежащее место, вернулись домой, к правильному порядку вещей. Если и возродится наша традиционная, русская христианская цивилизация, то только так.

Андрей Карпов, гл. редактор сайта «Культуролог»

11 декабря 2022 Просмотров: 5 848