"Светлой памяти возлюбленного Государя" Н.Д. Тальберг. Глава 5

ГЛАВА 1

Величайшей заслугой Государя было стремление пробудить духовные силы любимого народа, привести их к живительным церковным источникам. Для этого старался Николай II вести и воспитание молодого поколения в отечественном духе, составлявшем испокон веков силу России.

Тем самым молодежь все более приближалась к Церкви. Заботился царь и о разумном и здоровом физическом развитии молодой смены. По почину Государя успешно насаждались в среде учащихся «потешные». Помню то большое впечатление, которое производил их парад, происходивший 1 сентября 1911 года в Киеве в присутствии монарха.

Ярок и правдив образ Государя, изображенный понявшим его владыкой Антонием (Храповицким). Приводим выдержки из его, тогда епископа Волынского, слова, сказанного в Житомирском кафедральном соборе 21 октября 1905 года, через несколько дней после манифеста 17 октября:

«Сегодня окончился одиннадцатый год царствования нашего монарха и настает двенадцатый год с несколько изменившимися условиями, обозначенными в последнем манифесте. Оглянитесь же, русские люди, на сей закончившийся первый период царствования нашего Государя, оглянитесь на себя, насколько вы за это время оправдали данную вами перед крестом и Евангелием присягу, и ныне, когда густая тьма бессовестной лжи и разнузданного себялюбия обложила небосклон нашей жизни, воззрите мысленно на Того, Кому так мало вы подражаете в добродетели и Кому столь неблагодарными оказались многие. Наш Государь вступил на отеческий престол в юном возрасте, но оказался мудр пред искушением власти. Большею частью цари и другие высокие начальники, достигая власти, стараются о том, чтобы сразу выдвинуть перед глазами всех свою личность в противовес личности предшественника, чтобы показать ожидаемые преимущества своего управления сравнительно с предшественником... Подобные приемы действий особенно свойственны государям молодым, как это было при первых царствованиях в народе библейском.

Не так, совсем не так поступил наш тогда еще юный Государь, сделавшись властителем величайшего в мире царства. Он обещал следовать во всем примеру и указанию своего в Бозе почившего родителя и постоянно ссылался на его авторитет. Он сохранил при себе его советников и не только не старался о том, чтобы выдвигать самолюбие, свою личность, но, напротив, постоянно смирялся пред своим Отечеством, исповедовал свою сердечную привязанность к старинной Москве и первый из русских императоров не усрамился распространять свои изображения в старинной русской одежде.

Смирение - это первая заповедь Евангелия, это первая ступень из девяти блаженств, через которые открывается нам Господень рай, сколь редкая, сколь ценная эта добродетель в наш горделивый, изолгавшийся век. И если мы справедливо ценим ее так высоко среди простых смертных, то как она вожделенна в могущественнейшем Императоре! Учись же, русский народ, у своего царя этой великой мудрости быть смиренным... Как же сохранить в себе дух смиренномудрия? Как сохранил его в себе наш Государь? Хранить такой дух может лишь тот, кто боится Бога, кто всем сердцем верит во Христа, кто благоговеет пред святыми угодниками. И сему учитесь у своего царя, русские люди.

Наш Государь начал царствовать в сегодняшний день 21 октября, причастившись в храме Святых Таин Тела и Крови Христовых. Вторично причастился он Божественных Таин через три недели, в день своего бракосочетания. Сие необычно земным царям, которые, хотя и стараются всегда показать, что они не чужды веры, весьма опасаются прослыть слишком благочестивыми... Такая раздвоенность совершенно чужда нашему монарху: слава Божия являлась главным направляющим началом его деятельности. Ревнуя о прославлении святых угодников с тем же бескорыстным упованием, с каким относится к ним народное сердце, он с радостью разрешил открытие мощей святителя Феодосия Черниговского в год своей коронации, а затем приложил старания к тому, чтобы провозглашена была Церковью святость другого угодника Божия - преподобного Серафима Саровского. Но и на сем не успокоилось сердце царево: оно повлекло его с царицей-супругой и царицей-матерью в далекую Саровскую пустынь и побудило его собственными руками поднять священный гроб чудотворца и вместе со своим народом, собравшимся сюда в количестве трехсот тысяч, проливать слезы умиления, открывать свою совесть духовнику-монаху и причащаться Святых Таин у одной чаши с простолюдинами.

Слышал ли ты что-либо подобное, о русский народ, за последнее столетие и более? Часто ли встречал такую силу веры среди людей знатных и богатых и укажешь ли мне во всей вселенной нечто подобное в жизни царей, именующих себя христианскими? Учись же у своего царя вере, умилению и молитве. Искреннее благочестие остается неполным, если не украшается любовию и состраданием к ближним. И сию любовь наш Государь проявил в первые же месяцы по своем воцарении, когда, по примеру всероссийского праведника отца Иоанна Кронштадтского, начал повсюду учреждать дома трудолюбия для бедных, ибо именно в этом нуждается городская беднота».

Наряду с прославлением святителя Феодосия Черниговского и преподобного Серафима Саровского, в царствование Государя последовали причисления к лику святых: в 1897 году - пресвитера юрьевского Исидора и 72-х им пасомых, утопленных в 1472 году в реке Омовже латинянами за стойкое исповедание Православия; в 1909 году - окончательное прославление святых мощей преподобной Анны Кашинской, супруги святого великого князя Михаила Тверского; в 1910 году - перенесение мощей преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой, из Киева в Полоцк; в 1911 году - прославление святителя Иоасафа, епископа Белгородского; в 1913 году - святейшего патриарха Гермогена; в 1914 году - святителя Питирима, епископа Тамбовского; в 1916 году - святителя Иоанна, митрополита Тобольского.

Через девять лет после пламенного слова владыки Антония звучал душевно и выразительно в Екатеринбургском соборе голос замечательного проповедника отца Иоанна Сторожева. Прославлял он память «избраннаго и дивнаго Сибирския страны чудотворца» праведного Симеона Верхотурского. «Какое, братие, великое, какое неизъяснимое утешение знать и видеть, - говорил он, - что державный вождь народа русского, коему вверены Богом судьбы Отечества нашего, в основу всего в своем царстве полагает не иное что, как благочестие, сам лично подавая пример глубокого, чисто древлерусского благочестия, любви к благолепию служб церковных, почитания святынь русских, заботы и усердия к прославлению памяти великих подвижников святой благоугодной жизни». Государь пожертвовал сень над ракою преподобного Симеона.

Преосвященный Серафим, епископ Екатеринбургский и Ирбитский, благословляет ведомый отцом Иоанном крестный ход. Несут в Николаевский монастырь к гробу преподобного дар города - икону святой великомученицы Екатерины. По большой извилистой дороге в глуби лесов и гор Уральских двигаются к Верхотурью богомольцы. Радостно разносится пение паломниками канона. Идет народ, и как рвущиеся с горных вершин ручьи превращаются в бурный поток, а затем и реку, так расширяется все больше и больше числом небольшая группа паломников. Божие дело творят благочестивые русские люди.

Замечательно, что отец Иоанн Сторожев, с юных лет росший вблизи Сарова и Дивеева, совершил 1 июля 1918 года в Екатеринбурге в доме Ипатьева обедницу и давал последнее пастырское благословение так верно понятому им Помазаннику Божию. Сказанное владыкой Антонием, впоследствии митрополитом Киевским и Галицким, первым кандидатом в патриархи при выборах на Всероссийском Церковном Соборе в 1917 году, потом первоиерархом Русской Зарубежной Церкви, и отцом Иоанном Сторожевым воскрешают в памяти картины подлинной Руси.

1903 год, 18 июля. Саровская обитель. В Успенском соборе совершается ранняя обедня. Храм полон. Из Тамбовской и Нижегородской губерний, а также из далеких краев стеклись русские люди всех сословий помолиться у прославляемых мощей преподобного Серафима, преставившегося в 1833 году.

Вдруг в храме произошло движение. Тихий шепот пронесся вокруг. В церковь одни, без свиты, вошли царь и царица и заняли места на левом клиросе. Вместе с народом молятся они за Божественной литургией, приобщаются Пречистых Тайн Христовых.

Послеобеденные часы того же дня. Гудит народный говор вокруг стен монастыря. Но вот загремело могучее «ура!», пошло дальше в лес, полный богомольцами. Это народ восторженно приветствовал Императора Николая Александровича, который в сопровождении Великих Князей следовал пешком по пыльной дороге под горячими солнечными лучами помолиться в тех местах, где подвизался благодатный старец. Государь побывал у источника, у камня, где преподобный тысячу ночей возносил молитвы в его дальней пустынке.

19 июля. Только что начало появляться раннее летнее солнце. Государь в сопутствии князя Алексея Ширинского-Шихматова (тогдашнего управляющего Московской Синодальной конторой) удаляется в лес. Кругом тихо, и жизнь еще не началась. Придя к источнику, царь опускается в его воды, глубоко уповая на помощь смиренного старца.

В тот же день, тогда ставший великим русским праздником. Окончилась литургия, совершенная сонмом святителей и иереев. Государь с духовенством и Великими Князьями обносят вокруг храма гроб со святыми мощами преподобного Серафима. Народ горячо молится вновь прославленному святому и радуется благочестию Помазанника Божия. Сбылось в те дни пророчество преподобного Серафима, так крепко чтившего Государей: «Вот какая радость-то будет! Среди лета запоют Пасху, радость моя! Приедет к нам царь и вся фамилия».

Народ, в течение столетия притекавший со всех концов России в Саровскую и Дивеевскую обители, в сердце своем давно прославил дивного старца. Царь, столь чутко понимавший православную душу своего народа и слившийся с нею, проявил почин в деле прославления великого прозорливца и молитвенника.

Церковь, долгое время отмечавшая чудеса им совершавшиеся, причислила преподобного Серафима к лику святых.

Сорок семь лет тому назад, в июльские дни 1903 года, у честных мощей новоявленного святого соединились в молитвенном горении те могучие животворные силы, которые в продолжении почти тысячи лет совместно созидали Российское государство: русский народ, Церковь, Помазанник Божий - верный их сын.

1911 год, сентябрь. Берега извилистой Десны полны празднично разодетым народом. От древнего Чернигова движется по реке пароход, на котором находится Самодержец Всероссийский, возвращающийся с богомолья. Исполняя обет свой, Государь Император Николай Александрович поклонился святым мощам святителя Феодосия Углицкого, прославленного в его благочестивое царствование... Пароход приближается к мосту. Там в облачении стоит с духовенством архипастырь земли Черниговской преосвященный епископ Василий и крестом благословляет царя - верного сына Православной Церкви. Пароход движется дальше среди массы народа, восторженно приветствующего своего Государя.

В 1912 году в Москве торжественно праздновалось столетие Отечественной войны. 30 августа, в день перенесения мощей святого великого князя Александра Невского, народ в огромном числе заполнил Красную площадь и прилегающие к ней улицы. На площади на отведенном месте были расставлены учащиеся. По окончании литургии в Успенском соборе, на которой присутствовал Государь с августейшим семейством, из храма двинулся крестный ход. Через Спасские ворота крестный ход направился к царскому павильону на Красной площади. По пути следования, вплоть до павильона, расположились более двухсот хоругвеносцев. Когда духовенство и все особы, участвовавшие в крестном ходе, заняли свои места в павильоне и около него, протодиакон Большого Успенского собора Розов громко прочитал Высочайший манифест, данный 26 августа в Бородине. Митрополитом Владимиром соборне было совершено благодарственное молебствие за избавление от нашествия дванадесяти языков. После многолетия Их Величествам и всему Царствующему Дому протодиакон возгласил «вечную память» Императору Александру I и почившим вождям и воинам. Войска, находившиеся в строю, отдали честь; произведена была пальба из орудий. Во всех церквах раздался колокольный звон. Возглашено было многолетие державе Российской и победоносному всероссийскому воинству.

1916 год. В столицах заговорщики и попавшие в их сети безумцы, подрубавшие ветви, на которых держатся, подготовляют переворот, ожесточенно поносят Государыню Александру Феодоровну. Древний же Новгород 11 декабря восторженно встречал Царицу, прибывшую с Великими Княжнами поклониться святыням.

Софийский собор. Архиепископ Арсений (через год второй кандидат в патриархи) приветствовал благочестивую Государыню. Окончены литургия и молебен. На глазах у умиленного народа Царица, Царевны, Князья Иоанн Константинович и Андрей Александрович прикладываются к святыням.

Деревяницкий монастырь, Юрьев монастырь, Знаменский собор, часовня с чудотворным образом Божией Матери Владимирским принимают в своих стенах царскую семью. Народ счастлив был лицезреть праведность Царицы.

Всеобщее теперь почитание приснопамятного отца Иоанна Кронштадтского. Вся Православная Русь молится 20 декабря об упокоении его души. Государю принадлежит почин в этом*. 12 января 1909 года царь в рескрипте на имя митрополита Петербургского и Ладожского Антония (Вадковского) писал: «Неисповедимому Промыслу Божию было угодно, чтобы угас великий светильник Церкви Христовой и молитвенник земли Русской, всенародно чтимый пастырь и праведник отец Иоанн Кронштадтский. Всем сердцем разделяя великую скорбь народную о кончине любвеобильного пастыря и благотворителя, Мы с особым чувством обновляем в памяти нашей скорбные дни предсмертного недуга в Бозе почившего родителя Нашего, Императора Александра III, когда угасавший царь пожелал молитв любимого народом молитвенника за царя и Отечество.

Ныне вместе с народом нашим утратив возлюбленного молитвенника нашего, Мы проникаемся желанием дать достойное выражение сей совместной скорби нашей с народом молитвенным поминовением почившего, ежегодно ознаменовывая им день кончины отца Иоанна, а в нынешнем году приурочив ее к сороковому дню оплакиваемого события. Будучи и по собственному духовному влечению нашему, и по силе основных законов первым блюстителем в Отечестве нашем интересов и нужд Церкви Христовой, Мы со всеми верными и любящими сынами ее ожидаем, что Святейший Синод, став во главе сего начинания, внесет свет утешения в горе народное и зародит на вечные времена живой источник вдохновения будущих служителей и предстоятелей алтаря Христова на святые подвиги пастырского делания».

В царствование Государя развивалась церковная жизнь. Под Высочайшим покровительством работали православные братства. Продолжало развиваться миссионерское дело, особенно необходимое вследствие вредной деятельности всякого рода сектантов, часто направлявшихся из-за границы. Благочестивый Государь понимал значение исторической древности церковной и проявил заботы о ней. В 1901 году был Высочайше утвержден Комитет попечительства о русской иконописи под председательством графа С. Д. Шереметева. Государь очень ценил древние иконопись и церковное зодчество, и в его царствование, в особенности с 1911 года, все более ширился интерес к ним. В 1912 году в Царском Селе был освящен Государев собор во имя Феодоровской иконы Божией Матери, вовне и внутри выявлявший красоту древних храмов. Россия продолжала украшаться новыми храмами и монастырями, что так радовало Государя.

Император Николай Александрович, как и его отец, очень ревновал о развитии церковноприходских школ, против которых вела потом кампанию Государственная Дума. В 1912 году в этих школах воспитывалось почти два миллиона детей. Государем был утвержден устав о пенсиях и единовременных пособиях священнослужителям и псаломщикам.

Шла с 1915 года подготовительная работа по созыву Церковного Собора. По Высочайшему повелению образовано было в январе 1906 года Предсоборное присутствие. Его председателю митрополиту Петербургскому Антонию Государь писал: «С глубоким вниманием слежу я за подготовительными работами к предстоящему Поместному Собору Русской Православной Церкви. Да благословит Господь ваши труды к обновлению нашей церковной жизни». Присутствие выработало ряд важных постановлений, которые были представлены на благоусмотрение Государя. В 1912 году учреждено было Предсоборное совещание для дальнейшей разработки этих вопросов. Наступившая в 1914 году война задержала созыв Собора.

В 1913 году, в празднование 300-летия Дома Романовых, Государь, подчеркивая важность высшего духовного образования, наименовал Духовные академии Императорскими. Поощрял всячески развитие деятельности Императорского Палестинского общества, дававшего возможность большому числу богомольцев из всей России совершать дешево и удобно паломничество в Святую Землю.

Глубокая вера Государя и его ревность о Церкви ведома была тем, кто, покинув суетный мир, себя посвятил всецело служению Господу Богу. Замечательное повествование имеется в брошюре «Из воспоминаний о Государе Императоре Николае II», написанной флигель-адъютантом Димитрием Сергеевичем Шереметевым, с юных своих лет близко знавшим Николая II. «Государь, любивший после завтрака делать большие прогулки на автомобиле по окрестностям Севастополя (однажды проехал даже до Меласа на южном берегу Крыма и гулял пешком в окрестностях Байдарских ворот), неожиданно с Императрицей отправился в Георгиевский монастырь, где он раньше в прежние годы неоднократно бывал, но на этот раз никто в монастыре его не ожидал. Игумен и братия были очень удивлены и обрадованы Высочайшим посещением.

Мне приходилось и раньше несколько раз бывать в Георгиевском монастыре, и я всегда удивлялся удивительной живописности этого монастыря -точно ласточкино гнездо, прилепившееся к высоким скалам. Внизу шумел прибой морских волн, ритмически набегая и сбегая и с шелестом увлекая с собой прибрежные гальки, и в этом однообразном и постоянном шуме чувствовались и вечность, и суета всего земного, и что-то до того грустное и жуткое, что невольно слезы навертывались на глаза. Несмотря на высоту места, где стояли храм и монастырские келии, морской ветер достигал до ступенек храма и в лицо дышал соленой влагой, и в сумерках дня, обрамленное мрачными темными скалами, точно в раме, справа и слева это глухое, шумевшее, действительно черное, темное море жило и тяжело дышало, вздымалось, точно какое-то живое существо. И что-то во всем чуялось дикое, неотвратимое и неизбежное.

Мы вошли в Церковь, и начался молебен. Стройные голоса монахов сразу изменили настроение, точно мы вошли после бури в тихий залив, как говорится в словах молитвы, в тихое пристанище. Все было так молитвенно, проникновенно и тихо...

Вдруг за дверьми храма, весьма небольших размеров, раздался необычный шум, громкие разговоры и странная суматоха - одним словом, что-то совершенно не отвечавшее ни серьезности момента, ни обычному монастырскому чинному распорядку. Государь удивленно повернул голову, недовольно насупив брови, и, подозвав меня к себе жестом, послал узнать, что такое произошло и откуда это непонятное волнение и перешептывание.

Я вышел из храма и вот что я узнал от стоявших монахов: в правых и левых скалах, в утесах, живут два схимника, которых никто из монахов никогда не видел. Где они живут, в точности неизвестно, и о том, что они живы, известно только по тому, что пища, которая им кладется на узкой тропинке в скалах над морем, к утру бывает взята чьей-то невидимой рукой. Никто с ними ни в каких сношениях не бывает, и зимой и летом они живут в тех же пещерах.

И вот произошло невероятное событие, потрясшее и взволновавшее всех монахов монастыря: два старца в одеждах схимников тихо подымались по крутой лестнице, ведущей вверх со стороны моря. О прибытии Государя в монастырь им ничего не могло быть известно, ибо и сам игумен, и братия - никто не знал о посещении Государя, которое было решено в последнюю минуту. Вот откуда волнение среди братии. Я доложил Государю и видел, что это событие произвело на него впечатление, но он ничего не сказал, и молебен продолжался.

Когда кончился молебен, Государь и Императрица приложились к кресту, потом побеседовали некоторое время с игуменом и затем вышли из храма на площадку, которая идет вроде бульвара с резко обрывающимся скатом к морю. Там, где кончалась деревянная лестница, стояли два древних старца. У одного была длинная белая борода, а другой был с небольшой бородкой, с худым, строгим лицом. Когда Государь поравнялся с ними, оба они поклонились ему в землю. Государь, видимо, смутился, но ничего не сказал и, медленно склонив голову, им поклонился. Я думал, что Государь, взволнованный происшедшим, сядет в автомобиль и уедет, но вышло совсем другое. Государь совершенно спокойно подозвал к себе игумена и сказал ему, что он желает пройти с ним пешком на ближайший участок земли, принадлежащий казенному ведомству, и что он дает его в дар монастырю для устройства странноприимного дома для богомольцев. Затем Государь вместе с монахами стал отмеривать шагами пространство земли, необходимое для устройства зданий. Меня, как и всегда, поразило его поистине изумительное спокойствие, и как-то невольно кольнула мысль, что означает этот странный молчаливый поклон в ноги.

Теперь, после всего происшедшего, думается, не провидели ли схимники своими мысленными очами судьбу России и царской семьи и не поклонились ли они в ноги Государю Николаю II как великому страдальцу земли Русской.

Живя уже здесь в беженстве, много лет спустя слышал я от одного совершенно достоверного лица, которому Государь сам лично рассказывал, что однажды, когда Государь на „Штандарте" проходил мимо Георгиевского монастыря, он, стоя на палубе, видел, как в скалах показалась фигура монаха, большим крестным знамением крестившего стоявшего на палубе „Штандарта" Государя все время, пока „Штандарт" не скрылся из глаз. На Государя это произвело большое впечатление. Вероятно, это был один из схимников».

В 1917 году, в марте, трагическом в жизни Императоров Павла I, Александра II и Николая II, в древнем Пскове, вписавшем немало славных страниц в историю России, посланцы революционного комитета, создавшегося в Таврическом дворце из членов печальной памяти русского парламента, поддержанные телеграммами главнокомандующих, отняли от России ее царя.

Государь, отдавшись всецело борьбе с сильным внешним врагом, создавший к началу 1917 года мощную военную силу, способную в ближайшее время сообща с союзниками раздавить неприятеля и дать любимой Отчизне победу, должен был бы для решительного подавления смуты произвести смену высших начальствующих лиц, снять с фронта части. Это не могло пройти незамеченным во вражеском стане, агенты которого с развитием революции скоро и выявили себя наружу. Победа была для него важнее личной судьбы. Он жертвовал собою, отрекаясь в пользу брата, пользовавшегося известной популярностью в общественных кругах и в армии, известного своей доблестью во время войны.

Ценным пояснением к сказанному служат воспоминания гувернера Цесаревича Алексея Николаевича Петра Жильяра, опубликованные в журнале «Illustration», помещенные в переводе с французского языка в «Русской летописи» (1921. Кн. I). Достойнейший, благородный и самоотверженный швейцарец пережил с царской семьей ее заточение в Царском Селе и в Тобольске, последовал за нею и в Екатеринбург. Приводим выдержки из них.

«8 марта, в десять с половиной часов утра Ее Величество зовет меня и говорит, что генерал Корнилов пришел сообщить ей от имени Временного правительства, что Государь и она считаются арестованными и тот, кто не желает признать состояние ареста, должен покинуть дворец до четырех часов. Я ответил о своем решении остаться...»

Государь прибыл в Царское Село 9 марта. Жильяр пишет: «Государь посвящал семье большую часть дня, а остальное время читал или гулял с князем Долгоруким. Вначале Государю запретили выход в парк и разрешили пользоваться только прилегающим ко дворцу маленьким садом, еще покрытым снегом и окруженным цепью часовых. Государь принимал все эти строгости с удивительным спокойствием и величием. Ни разу он не высказал ни единого упрека. Одно чувство охватывало все его существо, - чувство сильнее даже тех уз, которые связывали его с семьей, - это любовь к Родине. Чувствовалось, что он готов все простить тем, кто так унижал его, если они способны спасти Россию».

 «Воскресенье, 25 марта. После обедни Керенский объявил Государю, что он принужден разлучить его с Императрицей, что он должен будет жить отдельно и может видеть Императрицу лишь во время завтрака и обеда при условии, чтобы разговор велся исключительно по-русски. Чай они тоже могут пить вместе, но в присутствии офицера, так как в это время нет прислуги. Императрица, очень взволнованная, подходит несколько позднее ко мне и говорит:

„Поступать таким образом в отношении Государя, сделать ему эту гадость после того, как он пожертвовал собой и отрекся от престола, дабы избежать гражданской войны, - как это мелочно, как это низко! Государь не хотел, чтобы капля крови хотя бы единого русского была пролита из-за него. Он всегда был готов отказываться от всего, если был убежден, что это было на благо России... По-видимому, придется перенести и эту ужасную обиду"...»

«Четверг, 20 апреля. Государь сообщил мне вечером, что известия за последние дни нехороши. Левые партии требуют, чтобы Франция и Англия объявили о желании заключить мир „без аннексий и контрибуций".

Число дезертиров в армии увеличивается с каждым днем, и армия тает. Будет ли Временное правительство в силах продолжать войну? Государь с лихорадочным вниманием следит за событиями. Он сильно беспокоится, однако еще надеется, что страна одумается и останется верной союзникам».

«Воскресенье, 30 апреля. Государь очень озабочен последние дни. Возвращаясь с прогулки, он сказал мне: „Говорят, что генерал Рузский подал в отставку. Он просил, чтобы перешли в наступление (теперь просят, а не приказывают!); солдатские комитеты отказали. Если это правда, то это конец всему! Какой стыд! Обороняться, а не наступать, ведь это равносильно самоубийству! Мы допустим, что сначала разобьют наших союзников, а затем очередь будет за нами».

«Понедельник, 1 мая. Государь вернулся к нашему вчерашнему разговору и прибавил: „Я несколько надеюсь на то, что у нас любят преувеличивать. Я не могу верить, чтобы армия на фронте была такой, как об ней говорят; в два месяца она не могла до такой степени опуститься"».

В Тобольске, куда царская семья прибыла 6 августа 1917 года, богослужения сначала совершались в бывшем губернаторском доме, где не было алтаря. «Наконец 8 сентября, по случаю праздника Рождества Богородицы, заключенным в первый раз было разрешено отправиться в церковь. Это доставило им величайшую радость, но такое путешествие повторялось очень редко. В эти дни все вставали рано и после сбора во дворе выходили через маленькую дверь в общественный сад, который приходилось проходить между двумя рядами солдат. Мы присутствовали всегда лишь при ранней обедне и были почти одни в церкви, едва освещенной несколькими свечами. Вход посторонним был строго запрещен. Мне нередко, идя в церковь или возвращаясь оттуда, приходилось видеть людей, осеняющих себя крестным знамением или становящихся на колени по пути следования Их Величеств. В общем, все жители Тобольска проявляли большую привязанность к императорской семье, и наша охрана постоянно не допускала останавливаться перед окнами Государева дома или снимать шапки и осенять себя крестным знамением, проходя мимо царя и его семьи».

«Наибольшим лишением во время нашего заключения в Тобольске было отсутствие известий. Письма попадали к нам весьма неправильно и с большим опозданием. Что же касается газет, то мы получали только отвратительный местный листок, печатавшийся на оберточной бумаге и сообщавший нам старые телеграммы, зачастую в искаженном виде.

Государь между тем лихорадочно следил за событиями, разыгрывавшимися в России. Он понимал, что страна гибла. Луч надежды вновь родился, когда генерал Корнилов предложил Керенскому двинуться на Петроград с целью покончить с большевистским движением, которое со дня на день становилось все более грозным. Его грусть была неописуема, когда он узнал, что Временное правительство отклонило это последнее средство спасения. Государь понимал, что это была, быть может, последняя возможность избежать катастрофы. Я тогда в первый раз услышал, как он пожалел о своем отречении.

Царь принял это решение в надежде на то, что желавшие его удаления будут в состоянии довести войну до благополучного конца и спасти Россию. Государь опасался, чтобы его сопротивление не вызвало гражданской войны, и он не хотел быть причиной пролития из-за него крови хотя бы единого русского. Но после отъезда царя разве вскоре не появился Ленин со своими друзьями, купленными немецкими агентами, преступная пропаганда коих разрушила армию и развратила страну? Государь страдал, поняв, что его отречение было бесполезно и что, имея в виду лишь благо своей родины, он, отказавшись от престола, оказал России дурную услугу. Эта мысль все больше и больше преследовала Государя и привела его к большому душевному унынию».

Для Государя, как для его прадеда и отца, семья имела огромное значение. Тесная связь существовала у него со всеми членами семьи. Особенно окрепла она во время их пребывания в заточении. Жильяр пишет, что в конце января 1918 года последовала демобилизация армии, несколько призывов были распущены. Вследствие этого старые -лучшие солдаты должны были их покинуть.

«Пятница, 2 февраля. Часть солдат уже ушла. Они тайком пришли прощаться с Государем и его семьей. За вечерним чаем у Их Величеств генерал Татищев с откровенностью, которую допускали обстоятельства, выразил удивление по поводу того, насколько тесна и сердечна была семейная жизнь Государя, Государыни и детей. Государь, улыбаясь, взглянул на Императрицу: „Ты слышишь, что только что сказал Татищев?" Затем с обычной своей добротой, но с некоторой грустью прибавил:

„Если вы, Татищев, который были моим генерал-адъютантом и имели столько случаев узнать нас, вы все-таки знали нас так плохо, как же вы хотите, чтобы Императрица и я могли обижаться на то, что о нас говорят газеты?"»

Очерк, посвященный памяти возлюбленного Государя, закончу следующей выдержкой из замечательной статьи священника Кирилла Зайцева, впоследствии архимандрита Константина, «Ко спасению путевождь», напечатанной в январе 1950 года в парижской газете «Слово Церкви»:

«Семья. Только в ней царь был дома. Если жизнь Николая II не есть история России, то она есть история его семьи, от него неотрывной. И трагически переплелась история этой семьи с историей России.

Задолго до катастрофы возникла эта трагедия. Предметом клеветы стала царская семья, и столь плотно охватил ее злостный навет, что буквально вся Россия стала жертвой ядовитой дезинформации. Не будь ее, нельзя представить себе той легкости, с какой страна пошла на поводу революции, отшатнувшись от своего царя. Жестокой ценой была восстановлена правда - превращение царской семьи в поднадзорных арестантов. До последнего дня была исследована жизнь царской семьи, и до последнего уголка обнажена она, поставленная под стеклянный колпак назойливейшего наблюдения. И что же увидели первыми пылающие злобой, предвкушающие радость бесстыдного разоблачения семейно - интимной нечистоты и национально - политического двурушничества семьи „Николая Кровавого" деятели и ставленники революции? Сияющую духовную красоту.

То, что происходит обычно с выдающимися людьми через десятки лет после их смерти, когда историки, роясь в архивах, раскрывают правду их подлинного жизненного бытия, случилось при жизни царя. Все стало достоянием гласности, все стало предметом надзора и исследования, предвзято-подозрительных наблюдений.

И что же открылось глазам этих наблюдателей? Патриархальная православная семья, находящая полное счастье в совместности своего существования в условиях, казалось бы, тягчайшего гнета. Жила она, эта богохранимая семья, полной жизнью семейного счастья, неся бремя царской власти. Той же полной жизнью, еще более полной, ибо, изолированной от внешних впечатлений, продолжала она жить с той же любовной заботой друг о друге, с той же пламенеющей думой о России, с той же преданностью ей в унизительных условиях плена. Смысл жизни был в чем? В исполнении заповедей Божиих. Опора обреталась где? В молитве, в сознании над собой промыслительной руки Божией. Быть может, единственной семьей на всем пространстве Русской земли, обуреваемой нечестивой революцией, единственной семьей, испытывающей полный душевный покой и безмятежное семейное счастье, была поднадзорная царская семья - так велик был заряд ее духовных сил, так чиста была ее совесть, так близок ей был Бог. То была подлинно „домашняя Церковь". Перед этой неизреченной красотой духовно-нравственного облика царской семьи склонилась не одна глава из сонма лукавствующих, ее окружавших. То было чудо, быть может, не меньшее, чем то, когда дикие звери, выпущенные для растерзания мучеников, лизали им руки...

Еще, может быть, труднее иногда, даже для людей, не настроенных заведомо враждебно против царя, заочно склониться пред величием духовно-нравственного облика царя и его семьи. Это тоже чудо. И это чудо - в действии...

Отец Иоанн Кронштадтский мог в свое время делить русское общество на два лагеря по признаку отношения к Толстому, который в глазах молитвенника земли Русской был явным предтечею антихриста. Сейчас, быть может, наиболее ярким признаком расщепления русского общества на два духовно разноокрашенных лагеря, при всех в иных отношениях возможностях сближения, - это то, как мы относимся к царской семье. Просто ли это жертва террора среди многих иных или чувствуется здесь нечто качественно иное?

О, если бы покаянно могла склониться пред духовной красотой умученной царской семьи вся Россия! Это означало бы воскресение России к новой светлой жизни, это означало бы наступление конца того страшного кошмара, который висит над миром, застилая Солнце Правды. Об этом можно молиться. Но за себя-то отвечает каждый. И едва ли есть вопрос личной совести, имеющий такое неизмеримо великое значение общественное, как вопрос отношения каждого из нас к царской семье, как оценка каждым из нас высоты ее духовно-нравственного подвига.

Трудно представить степень безысходной тягостности нашего душевного состояния, силу мрака, покрывшего всю Россию и нас с нею и в ней, если бы эта Россия не стояла сейчас перед нами воплощенная в облике последнего царя, окруженного своей семьей, в этом светоносном облике не просто христиан-подвижников, сумевших в страданиях, им выпавших, просветить свой дух, а царственных возглавителей России, по историческому, человеческому и Божественному праву ее представляющих и от ее имени и к миру обращенных и к Богу устремленных.

Такая смерть, ими принятая как венец их жизни, помогает нам жить. Больше того, она и учит нас жить. Ведь вопрос о том, жива ли Россия, есть, в сущности, вопрос о том, живет ли в нас, как живоносный источник нашей деятельности, облик царя-мученика, воплотившего историческую Россию и себя со своею семьей в жертву за нее принесшего. Неотделим святой облик этот от постреволюционной России, как ее „ко спасению путевождь" слился он с нею».

_________________________

* Написано до прославления святого праведного отца Иоанна Кронштадтского. - Ред.