Детство на ВалаамеОбитает на святом Валааме, среди всех времен года, особое время, улыбчивое, застенчивое… — недосягаемое-неуловимое детство. Иное, дотоле никогда невиданное, вдруг увидится оно вам в мягком, добром, доверчивом взгляде, в солнечных весенних деньках, в зимней монастырской радуге. ![]() Три дня сияла над монастырем в безоблачном крещенском небе валаамская радуга — благословение вечного детства. — Дети, дети… — тихонько ласково посмеивается бабушка Татьяна. Летом она принимает у паломников и гостей Валаама записочки о здравии и упокоении. — У детей все не так, как у нас. Вот и в алтарь-то они подают… Братия рассказывают — возьмешь иную записочку, а в ней-то написано: «За маму, за папу, за кота, за дедушку, который сломал ножку»… Дети же! После Литургии по дороге из храма меня окружают Настя и Юля… От них уже не убежишь. — Давай играть в Ромашковое Поле. Мы беремся за руки и кружим-кружим-кружим друг друга в мерцаниях-искорках снежных-хрустящих валаамских тропинок. Насте семь лет, а Юле — немного больше. На Валааме они — с первого своего вздоха. — Я сказала батюшке, что хочу стать или монахиней, или стоматологом. А он ответил — и то и другое хорошо, — шепчет и смеется Юля. Настя, разрумяненная, в серебринках инея на ресничках и выбившихся из-под шапки волосиках, от долгого кружения падает в сугроб — смешно и радостно… — Настя, первая ромашка — твоя. Чувствуешь, как пахнет она? — вопрошает Юля. Ей тоже хочется упасть и засмеяться. — Давай еще, еще играть в Ромашковое Поле! — зазвучали просьбы-улыбки, голос святого и вечного детства. Вспоминается, как на Рождество Христово, после праздничной Литургии, отец Мефодий собрал возле себя детей-валаамцев — обнять-поздравить-одарить… Храм преподобных Сергия и Германа был полон счастливых благодарных детских глаз. Точно долгожданных друзей, крепко обнимали малыши свои мешочки с шоколадными конфетами и карамельными сластями. Радостное, чистое детское сердце — большая редкость в городе. А здесь, на Валааме, все с избытком. Запах ладана смешался с тонким, едва уловимым запахом рождественских подарков, ирисок, леденцов, вафель… Это ничего, что зимой, после обеда, на острове быстро темнеет… День только начинается. Вечером, традиционно, — детская сказка для взрослых, песни-колядки. Накрывает-захватывает смехом-улыбками. ![]() — Задала печка жару! Из-за двери выглянула-показалась радостная Настя, в веселых, слегка растрепанных бантах-косичках. Сегодня дома — она да ее мама. В окошках уже по-вечернему заблестел снег: где — тихим и мягким красным, а где — голубым, с какой-то неуловимой теплинкой… — Задала печка жару. У нас можно без кофты. Настя — так всегда босиком, — спокойно и значительно произносит Татьяна Васильевна. Настенька, четвертая и самая младшая из ее деток, незаметно села клубочком на скамеечку, к столу, обхватив руками коленки. Вот и кот к ней — прямо с печки. Не из тех ли он записочек, что за маму, за папу, за кота?.. — Здесь, наверху, — любимое место моих Машеньки и Настеньки, — показывает Татьяна Васильевна на печку, на которой теперь разместились подаренные мне только на несколько дней валенки — белые-завьюженные от каких-нибудь десятков метров пути. — Дети!.. С их рождением все другое постепенно уходит, перестает волновать… — умирает. И только в Господе можно обрести и почувствовать полноту семейного счастья, — серьезно и как-то очень по-взрослому услышалось мне. Настя уже успела вынести всех своих подопечных кукол — на знакомство. Сколько их — я сбилась со счету… Тут и свои-родные, от родителей, а в основном — найденыши, подобранные, удочеренные, выхоженные и отогретые щедрым детским вниманием. Рядом, на уголке столика, возле кровати — коробочка с разными пузырьками-стекляшками и — шприцами, игрушечными, кукольными, а очень недавно — самыми настоящими. — Это Настя кукол лечит. В доме, кроме аромата валаамского шиповникового чая, слышится еще запах лекарств. Последние несколько дней Татьяна Васильевна болела, но сегодня болезнь окончательно отступила. — Долго можно рассказывать о нашей дивной и неожиданной встрече с Валаамом, много лет назад случившейся… Не сразу осозналось и понялось, — улыбается хозяйка. Архитектор в прошлом, она умело и терпеливо выстраивает счастье для своих близких. — Тут главное — прочный фундамент. Вера, Любовь. Верность-доверие Богу. А мама должна быть в семье теплой, как печка, — размеренно-убедительно-проникновенно говорит Татьяна Васильевна. — А ты када к нам еще придешь? — слышу Настенькин чуть подстуженный хрипящий голосок. Впереди уже светится-искрится в лучах-отблесках скрывшегося за горизонт солнца дорога на Игуменское кладбище, по которой тремя днями раньше мы путешествовали: я и моя сокелейница — тоже Настя. Анастасия — совершенный, искренний ребенок. Хотя ей-то больше семи лет, и даже больше двадцати. Каждый пройденный шаг — благодарение Господу за непостижимое-невозможное счастье — быть на Валааме. — Непостижимо и невозможно, я на Валааме! Скажи, что это правда. Ведь я на Валааме? Да мне и самой иногда с трудом верится… Пожалуй, «Зимние грезы» П. И. Чайковского не такие уж и грезы в сравнении с настоящими валаамскими морозами, отсветами-бликами неторопливо кружащегося-падающего с бесконечных деревьев инея, мерцающего-серебрящегося в золотых, красных, зеленых, синих изгибах чудо-радуги. ![]() В ответ — совсем детский смех, словно Анастасия только что играла в Ромашковое Поле, и ей достался самый красивый-звонкий-душистый цветок… Сквозь белые, заснеженные ветви, еловые лапы горит-пылает солнце, очень уж по-летнему. Первая моя дорога на Валаам была летней, в тени прозрачной, хрустальной зелени карельских лесов. Электричка то и дело наполнялась новыми и новыми отражениями удаляющихся, остающихся позади деревьев, солнечными зайчиками, запахом продолжительных июльских дождей. Помнятся малейшие черточки… Эта первая дорога на Валаам была такой яркой, до мелочей — дорогой в детство… И другие дороги — тоже, но все же тогда, впервые, — особенно. За окном исчезают-мчатся непроходимые леса-заросли. Кажется, мы именно здесь с папой собирали грибы — еще вчера… На мне высокие резиновые сапоги — до коленок. Ходить в них не очень-то удобно, и я постоянно спотыкаюсь, а у папы корзинка — полная грибов и пахнет разными жучками и бабочками. «Это я пока еще не на Валааме… А что будет там?» — подумалось. А на Валааме… Анастасия, сокелейница, смотрит и не нарадуется на влажный подсыхающий пол храма на Игуменском кладбище. — Первый раз мою для Господа! — слышится торжественное эхо Настиных слов. — Для Господа! Вот и ее детство, затерявшееся когда-то среди городских улиц и случайных прохожих, среди мыслей и поступков, обрелось… нашлось, поселилось теперь на святом Валааме. Екатерина Цветкова
|
7 апреля 2024
Просмотров: 1 894